На перроне почти по стойке смирно стояла шеренга родных, у них были такие напряжённо - ожидающие лица, что Маше даже стало смешно. Она кивнула Олегу в их сторону, он глянул, тоже усмехнулся.
-Ты глянь, рыжий какой. Прям полыхает. Это Вадим?
-Ага. А рядом - светленькая, худенькая - мама.
-Ух ты, Машк. А ты и не говорила мне, что она у тебя блондинка. Да какая, прямо настоящая. Как я. Сейчас мало таких.
- А я, видишь, чёрная. Нас учили, что так не бывает… Но я в бабку. Говорят, одно лицо. Да и остальное.
Маша поморщилась, но больше ничего не сказала. Она для себя окончательно решила - все, больше никаких чудес.
Луша приняла Олега спокойно, хотя видно было, что она не ожидала. Это - "не по-хорошему", "не по-людски" - деревня мертво вбила в её сознание, хотя сама она не следовала деревенским правилам. Но, делать нечего, принимать было надо, и она подошла к Олегу, смущаясь подала ему руку, поздоровалась.
-Здравствуйте. Лукерья Степановна. А это Вадим….
Луша хотела назвать отчество, но Вадим подскочил, замахал отрицательно, а потом схватил Олега за руку, крепко пожал.
-Нет, нет, нет. Никаких отчеств. Просто - Вадим. Здорово, что ты приехал.
И именно это его радостное вмешательство разрядило обстановку, все выдохнули, к Маше подскочила тётка Марина, затеребила её весело, защебетала.
-Машк, я матери платье сшила - просто шик, от неё глаз не оторвать. Теперь надо причёску придумать, а то вечный этот шиш на голове. Это уж ты, ты справишься, а то она упирается. Ну, пошли, мы там такой обед сочинили - аж при одной мысли слюнки текут.
Село кипело от белого цвета - необычайно тёплая погода и яркое, палящее солнце взорвало почки деревьев и снежное цветение затопило сады. Огромный дом Луши и Марины от этой кипени почти не был виден, только крыша проглядывала через белое кружево высоких старых вишен. В светлом, пронизанном солнцем зале все было готово - накрыт стол, нарезан свежий хлеб, который Луша испекла утром, цветной салфеточкой прикрыт пышный пирог с молодым зелёным луком и яйцами, высились пирамиды с солёными помидорами, огурцами и мочеными яблоками. С краешку скромно примостилась бутыль - самогон Маринка гнала мастерски, да на травах - настоящий бальзам. Несколько бутылок виноградного вина тоже картину не портили - короче пир на весь мир.
-Мам. Теть Марин. Ну, вы дали. А что ж на свадьбе будет, могу себе представить. Живым не уйдёшь.
-Ешь, пока рот свеж. Все натуральное, не то что вам в столовке скармливают. Вон, похудела, одни чёрные глазюки торчат.
…
К концу обеда Маша так устала и осоловела, что клевала носом прямо за столом. Олег тоже держался с трудом, лукавый Вадим напоил ребят до немумуки, и даже Маринка возмутилась, увидев сына в таком состоянии. Когда мужики пошли освежиться во двор, Луша подсела к дочери, погладила её по шёлковым, прямым волосам, аккуратно спросила.
-Машунь… А как спать-то будете? Вместе, никак?
-Вместе, мам. Мы уж полгода вместе живём, чего таиться?
-Ну-ну… постелю вам в твоей комнате, в тесноте, да не в обиде. Вы как живёте? Хорошо?
-Нормально, мам. Хорошо живём, ладно.
-А замуж? Он замуж - то зовёт тебя?
-Подождем, мам. Что торопиться, мне работу надо писать хорошую, я в институт собралась. На курсы только с работой берут, причём на отлично. А с этим... Успеем.
Луша покивала головой мелко-мелко, как старушка, и Машу больно резануло по сердцу - совсем не старая, счастливая, а как-то сдала. Прижалась к матери, прошептала ласковое, успокоила. Луша взяла лицо дочери в прохладные ладони, прямо глянула в глаза
-А как это? Дар твой, способности твои удивительные? Не растеряла? В селе до сих пор все помнят, добром поминают. И Димка…
Маша поежилась, это имя она и боялась называть и хотела узнать - как он, её первый и настоящий друг.
-Как он, мам? Димка? Нормально?
-Женился Димка. Дитё ждут. Как ты уехала, так, через тройку месяцев и в загс . Хоть и рано, а она беременная оказалась. Расписали.
Маша не ожидала такого ответа, дернулась, но притормозила сама себя - что за глупость, женился, значит женился
-И на ком?
-Так на Лизке же. Я ж тебе писала.
Луша посмотрела в окно - в темноте белые цветы вишен казались бабочками, севшими на ветки.
-Нет. Ты мне не писала…
… Утро начиналось неважно. Олег встать не мог, жить на свете наотрез отказывался, лежал, прикрыв глаза и страдальчески охал. Не прельщала его даже шоколадка, которую Маша разыскала в чемодане, он злился и требовал оставить его в покое. Привести мужика в Божий вид Маше не составляло труда, но она принципиально не хотела ничего использовать из своих тайных умений, а Лушин настой Олег выпить не смог. Чтобы не раздражать мужика, Маша собралась и пошла к реке. У неё было свое любимое место, далеко в стороне от маминых мостков. Там ивы склонялись над стремниной, почти до воды и образовывали шатер, тёмный, почти непроницаемый, тайный. В этом укромном уголке Маша сидела часами, быстрая вода придавала ей силы, питала, умножала дар, подпитывала его. Сейчас она немного боялась этого, но место так тянуло её, что удержаться она не смогла, пошла.
Спускаться вниз было трудно, ещё не подсохшая земля скользила, но Маша преодолела обрывистую тропинку, протиснулась между почти сросшимися стволами и, увидев рыжий всполох кудрей, вздрогнула.
На ветке, спускающейся с берега, опустив ноги в ещё по-майски холодную воду, сидел Димка. Он задумчиво смотрел вниз - как крошечные водоворотики пытаются утянуть вниз молодые листья ивы со сломанного молодого прута.
-Я знал, что ты сюда придёшь. Чувствовал. Здравствуй, Маша.