Три месяца лета мы всегда проводили на даче в Юкках – от сих до сих. Условного 30 мая приезжала государственная серая «Волга», юные солдатики помогали загружать в нее безногого, уже не военного дедушку и весь необходимый скарб, белье, пледы, продукты и бабушку. Мы с мамой и братом туда обычно не влезали. Насколько я помню, в «Волге» этой мне удалось прокатиться всего пару раз. И это было шикарно. Просторная, намыленная, государственная, но дважды в год все же причастная дедушке (вывоз на дачу весной и отъезд осенью) «Волга» управлялась очень вежливыми и очень юными военными. Их пиетет перед нашим домашним дедушкой и перед нашей не военной, но вызывающей у них, может, еще большее уважение статной и непреклонной прибалтийской бабушкой моментально поднимали в моих глазах бабушку и дедушку на пару иерархических невидимых ступенек.
Мы смотрели с седьмого этажа балкона, как с мягким элегантным шуршанием нагруженная, но не провисшая как садоводческий «Москвич» «Волга» серебристо ускользает через радостные майские кусты в изведанную, но все равно прекрасную даль. На дачу.
Мы с мамой переезжали на дачу через несколько дней. Сначала пятнадцать минут пешком до метро «Приморская» наискосок через новостройки. Прорезаем по диагонали расплодившийся вокруг метро сектор прибывающей на недавней пустоши жизни. Толстая, тугая, противящаяся любому входящему дверь в метро. Отовсюду обдувает резкий, пахнущий резиной, чем-то непонятным, машинным, ветер вентиляции. Метрополитен им.В.И.Ленина.
Сначала были монетки, а с 1992 года приходилось вставать в очередь за жетоном.
Очередь предвкушает спуск и приключение от поездки. Жетонами владеет женщина за стеклянным окошком, в углублении. Она волшебный гном, верхний хранитель тайн и медных сокровищ метрополитена. Женщина очень быстро и отлаженно перебирает купюры и монетки и как-то всегда пренебрежительно швыряет стукающийся о нержавейку жетон, который надо суетливо подобрать смущенными пальцами. Там у нее свой, упорядоченный, лишенный фикусов и сахарниц, но наполненный технологиями и денежными мешочками мирок. Как-то уже в юности мой брат Сергей пришел домой и сказал нам: «Я только что видел самого счастливого человека в мире. Там в метро кассирша так считала деньги. Ее прямо пёрло».
Теперь надо закинуть жетон в прожорливую щель и прорваться сквозь на мгновенье открывшиеся створки прохода. Сзади напирают такие же желающие покататься, рядом мама, брат и где-то за спиной левее милиционер. Нельзя сплоховать – жетон уже вставлен в руку под нужным углом, молниеносно проталкиваешь его в щель. Поджав попу (как бы сзади не грохнули прямо по заду нетерпеливые створки-физруки) прорываешься вперед. Если замешкался, то оттуда сразу шикают, и по попе бьет недовольная створка.
Эскалатор, четвертый этап путешествия после неприступной двери, кассирши и пропускных ворот. На эскалаторе сразу выступают несколько видов развлечений: считывать и пытаться понять таинственный замысел цифр на фонарях, вести рукой по пластмассовой полосе за резиновым поручнем и каждый раз при появлении металлической соединительной полоски (метра через два повтор) успеть поднять руку и не коснуться ее, иначе проиграл. Ну или считать с братом кого-то на выбор, кто больше насчитает. Люди в кепках, люди с зонтиками, негры (можно ждать несколько месяцев первого попавшегося), дети, толстые, очкарики, люди в желтой одежде (мало), бегуны, прыгающие по ступеньками мимо нас, мирно стоящих, вниз или совсем озверевшие, бегущих мимо нас вверх.
На эскалаторе тоже дует теплый резиновый ветер. Но когда спускаешься вниз, в покрытую благородным гранитом конечную станцию «Приморская», с гранитными же ступенями и одиноким, неприкаянным подсвеченным якорем в конце зала, то этот пропахший неведанными приключениями, дующий из ниоткуда в никуда, подземный резиновый ветер становится тут главным.
Он все решает. И когда приедет поезд с «Василеостровской», и когда, наконец-то, появится абсолютно пустой (приступ ожидаемой эйфории) поезд с нашей стороны. С нуля. С начала ветки. Он только что родился, умылся и выскочил прямо к нам из темной вечной дыры. Хотя если сильно задуматься, то становится понятно, что он, может, всего несколько минут назад вывалил из себя остатки последних, залежавшихся пассажиров, передохнул, освежился и вот он перед нами, пустой, свободный, проветрившийся и прибывший. Ведь может быть это его первая поездка за день и люди ему еще не надоели. И мы и будем самыми первыми, кто в него залезет, и успеем еще повыбирать места получше, с краю, поближе к двери, и чтобы все вместе и с запасом. Резиновый запах приключений, куда помчимся мы? И даже хотя десятки и десятки раз едем этим маршрутом и до каждой трещинки на гранитной стене известно, куда и как именно мы поедем, эти минуты до прибытия первого поезда обещают неизведанное, ветер в парусах.
А далее пересадка. На самом деле Гостиный двор - Невский проспект. Но там скучно и хочется другую. Она в других поездках обязательно будет. Поэтому про другую.
Всклокоченная, неуемная, ничья «Площадь Восстания». Сначала выходишь на «Маяковской», какой-то красного неназывного оттенка цвет. Пурпурный, багровый, алый? Красный, темно-красный, какой? Из беленьких квадратиков, покрывающих пленкой холода жаркий багровый пурпур мозаичных клеток, прямо из них, из их кусочков складывается М-А-Я-К-О-В-С-К-А-Я. Белый, отлитый судьбой своей грустной и великой, такой красивый еще до рождения, непонятно зачем тут проступивший профиль героя. И надо сразу быстро смотреть наискосок на него и сразу бежать дальше, на переход. Задача - успеть, проскользнуть, словить удачу в полторы минуты. Или проиграть на те же полторы и вся поездка не поездка – поезд ушёл. Будем понуро ждать следующего, не ухватили удачу за хвост, плохой знак.
Ну ничего, вот и поезд. Едем до «Удельной». Каждый раз, проезжая мимо «Черной речки» слетает шляпа. Нет. Каждый раз, когда проезжаем мимо «Черной речки», нам становится грустно. Мне и маме точно. Она всю жизнь рассказывает нам историю про Аникушина (мама очень любит рассказывать годами нам всем и теперь и нашим детям одни и те же истории, каждый раз мы знаем их до мелочей, но мама все равно делает театральную паузу перед панчем, а мы с трепетом замираем, а она, наверное, наша хранительница очага, наш семейный жрец, или бабка в пещере, которая, сидя у костра, рассказывает всем поколениям подряд историю рода и заставляет рисовать ее на стенах). Когда Аникушин был уже совсем старенький, он почти каждый день приходил на станцию «Черная речка» и грустно смотрел на своего Пушкина. Ужасно жалко Пушкина. И эта дурацкая Черная речка. Даже не река, а какая-то никому не нужная глупая речка, которая унесла нашего Пушкина. В 37 лет! Даже страшно начать представлять, что он не написал, туда даже нельзя заглядывать. И все время видишь эти неуютные грязные (черные, как речка) сугробы, где он так ужасно неловко повалился навсегда.
Проезжаем «Черную речку» (бессильное, размытое поколениями негодование), потом наша «Удельная». Все суетливо выскакивают на перрон. «Удельная» вообще очень суетливая, тут надо ловко поспевать: купить на уличном рынке что-то нужное, успеть урвать у незримого конкурента нечто особо ценное типа картошки и яблок. «Слава победителям» - самые вкусные яблоки на свете. Когда я их в первый раз попробовала, я просто ошалела от того, что такое бывает. Что можно быть таким невероятно вкусным, звонким, трескающимся во рту, идеально кисло-сладким, с запахом бабьего лета, при этом таким роскошно красивым – большим, круглым, от зеленого через желтое к красному, с наглым, прекрасно знающим себе цену раскрасом, и с таким гордым и правильным названием. Не одно слова, а сразу два и какие смелые. И не боится же само себя так называть. – А вы кто? – Я? Слава победителям. И тут уж ничего не скажешь. И еще, каждый раз, когда мы их покупали (а их сезон был краток, пару недель в самом конце августа-сентябре) меня изумляло, что в наших сирых широтах можно купить такой фрукт. Не ядреная Русь-матушка антоновка, не среднестатистическая семиренка (название говорят само за себя – как садовотство Синявино и еще хуже, Грузино, юдоль наша, Родина, сынок). Но и не завозное переслащенное перемытое Голден. А наша, своя Слава Победителям. Такая гордая умница-красавица, как молдаваночка нарядная по хутору прошлась.
Накупили поверх своей ноши еще всякое необходимое для дачи в плане еды. Но есть же всякие очень полезные и совершенно ненужные штучки, которые продаются именно на рынках. Они вызывают одновременно сразу две мысли: как возможно было жить без них раньше и зачем вообще кто-то придумал нечто настолько необязательное? Палка-чесалка, массажёр для головы, расшитые прихватки, ухваты, свитый из белой синтетической веревки пудель-накрывалка бутылок (моя заповедная мечта, помните пуделя этого?).
Позже появились разноцветные шнурки, а еще позже магнитики. Для моих детей таким массажёром для головы сначала стала светящаяся запускалка в воздух, которую надо приобретать исключительно на площади Навона в Риме, а потом спиннер. Его бери где хочешь, не прогадаешь. Слава спиннера мимолетна, а палка-чесалка для спины в виде руки и массажёр для головы вечны. Но у нас бабушка-эстонка, нам такие лишние вольности покупать нельзя. Не поймет. Поэтому берем картошки, клубники, смотрим завистливо на ряды с чесалками и прихватками и тащимся на автобус до Юкков. Ждать долго, ехать трястись в тесноте – тоже. Но мы же едем в рай, так что можно и потерпеть.
Юкки по-фински – "легкий ветерок".