Ненастная погода вынудила наше командование найти другой аэродром для успешного завершения программы освоения МиГ-17. Видимо, это и был тот самый случай, когда мы грузились в плацкарт со своими матрасами. Не самый достойный груз для молодых парней в голубых погонах. Ехали ведь с гражданскими лицами. И среди этих лиц были смазливые девичьи мордашки. А тут уж ничего не поделаешь. Такова суровая правда армейской жизни. То ли ещё будет впереди!
Мы оказались на знакомом нам аэродроме. Миргород был местом обучения ворошиловградских штурманов. Рассчитан на базирование Ту-16. На стоянке для одной «тушки» помещалось целое звено МиГ-17. Очень удобненько и уютненько.
Отпала необходимость тратить время, ожидая просыхания грунтовой полосы. Погода, правда, в этот год была не самой лётной. Но пик предпосылок к лётным происшествиям остался в Близнецах. Не помню ничего такого про Миргород.
А может мы приспособились к старым боевым ветеранам ВВС. До сих пор помню, что ручку газа из положения «малый» до положения «максимал» можно было переместить за время более 4 секунд. Я на тренажах упорно отрабатывал этот темп, глядя на секундомер. И не забывал про него в полётах. Такой была топливная аппаратура на «старичках». Можно было резким движением ручки управления двигателем (РУД) сорвать пламя в камере сгорания. Нужды в резких дёрганьях РУД у меня не возникало, на пилотаже работал газом плавно. Никаких сложностей в полёте у меня ни разу не было.
Именно, на МиГ-17 в первом самостоятельном полёте на сложный пилотаж я испытал незабываемые ощущения. Перегрузки не чувствовались. Самолёт так послушно реагировал на рули, что я забыл, что привязан к железяке. Словно качался на огромных качелях в синеве неба среди редких облаков. Сердце замирало в верхних точках, разгоняясь на нисходящих частях петли. Душа пела! Режим скорости и высоты в контрольных точках соблюдался будто без моего вмешательства. Чувствовал себя птицей.
Трудно сказать что это было. То ли звёзды сошлись верно, то ли биоритмы были на пике эффективности? И возвращение на аэродром, и посадка не омрачили моего настроения. Это счастье полёта осталось в моей памяти навсегда. Никакие лётные коллизии строевой службы не смогли затуманить блаженство одного полёта на МиГ-17. Может потому и дорог мне этот старичок. И освоение этого аппарата я считаю зигзагом удачи в своей лётной судьбе. Ведь больше наши пути не пересекались. Чего не скажешь про УТИ МиГ-15. На нём мы продолжили летать и в строевых полках. Отрабатывали технику пилотирования «под шторкой». Забавно между полётами на сверхзвуковых истребителях полетать на дозвуковых ветеранах. Вот только была и обратная сторона этой забавности: надо было в уме держать руководство по эксплуатации ещё одного летательного аппарата. Удовольствие — так себе…
Ну, а что Миргород? Признаться, в памяти ничего особенного не осталось про полёты. Но, похоже, мы не сильно напрягались лётными сменами. Потому это заключаю, что меня даже на свадьбу сестры отпустили на неделю. Ну и ещё у нас в Миргороде случились три свадьбы. Миргородские девушки оторвали у нашего ротного три холостых кадра. А ротный наш был очень большой противник курсантских браков! Я имел возможность на собственной шкуре испытать его прессинг на втором курсе. Он просто в бешенство приходил, если узнавал новость, что курсант собирается жениться. Наверное, какой-то неудачный личный опыт имел место. Но в Миргороде его не было. А времени у курсантов было навалом, раз умудрились до женитьбы дойти. Это была первая стая ласточек в нашей роте. Восьмая рота умудрилась к этому времени половину курсантов переженить. Их ротный был мудр. Понимал, что из женатика можно верёвки вить, играя на его желании провести выходной с молодой женой.
А вот мне поездка домой на свадьбу вышла боком: на обратном пути попал в аварию.
Из Ворошиловграда до Харькова мне пришлось ехать на «Волге». Время поджимало, а билетов на автобус не было. Пришлось согласиться на предложение водителя, который вёз начальника в Харьков и решил подзаработать. На заднее сиденье со мной сели ещё студенты: парень с девушкой. Пружины сиденья с моей стороны были провалены, что оказалось удобным: голова ловко ложилась на спинку сиденья. И когда легковушка выехала на трассу за город Счастье, я провалился в сон. Утомительное это дело — деревенская свадьба!
Меня бросило вперёд. Я резко сгруппировался, прижав голову к коленкам и упёршись руками в спинку переднего сиденья. Визжали тормоза, кричала девушка, на меня сыпались стёкла. Я упорно сидел внизу до самой остановки автомобиля. Наконец, водитель спросил:
- Все живы? - и открыл свою дверь.
Не открывая глаз, потряс головой, чтобы сбросить с волос стёкла, и медленно распрямился.
Парень с девушкой были посечены осколками стекла. Все открытые участки тела были в кровавых точках. Переднего стекла не было, правый угол кузова был вмят внутрь. Водитель был окровавлен сильней, чем студенты, а у начальника было разбито лицо и голова. Мы вылезли из легковушки. В кювете валялся лось. Задние ноги у него были перебиты. Трасса шла по сосновым посадкам. Лось, видимо, перебегал дорогу.
Только у меня не было никаких ран, чему я был рад. Правда, в фуражке было полно стекла. Водитель быстро пристроил нас на попутки. Лишние свидетели ему ни к чему.
Уже в Харькове меня начал беспокоить глаз. Подозреваю, что стекло попало в глаз, выпав из фуражки, хотя я её тщательно вытряхивал. Когда я сел в плацкартный вагон, глаз уже был красный, веки опухшие, носовой платочек был мокр от слёз. Я с ужасом думал о своём появлении в эскадрилье. Напротив меня сидела старуха лет восьмидесяти, беленькая, опрятная, с приятными морщинами на лице. Она, расспросив про мою беду, уговорила полечиться у своего внука, который её сопровождал. Парню было лет двадцать пять, ему передалось бабкино умение языком чистить глаза от соринок. Я согласился. Будь, что будет. Способ лечения был, конечно, не традиционный.
Парень прополоскал рот и крепко взялся за мою голову. Я и представить себе не мог, что язык помещается в глазнице. Он быстро провёл его кончиком пару раз вокруг глазного яблока. Боль была терпима, но мне показалось, что он шарит по внутренней поверхности черепушки. Лекарь отпустил мою голову. Пожевал губами и сказал, что там ничего не было. Старуха настойчиво просила не тереть глаз. Я старался, сам понимал, что будет только хуже.
Полковой доктор оказался окулистом. Сам осмотрел глаз каким-то прибором, обнаружил небольшую раковину на глазнице, но посторонних частиц не нашёл. И сделал вывод, что частица была мелкой и вымылась слезой. Про лекаря я ему говорить не стал. Вдруг обидится. Через неделю лечения глаз пришёл в норму и дня через три он допустил меня к полётам.
Полёты шли своим чередом. Из-за погоды было общее отставание по налёту и упражнениям. Слетать самостоятельно на полигон нам не светило. А это могло быть самым интересным на этих лагерных сборах. Пальнуть из авиационных пушек по наземным мишеням. Но не случилось. Подошла осень, которая совсем не улучшила погоду. И однажды утром перед подъёмом на первую смену в окна снова застучал крупный дождь. Парни заворочались в скрипучих кроватях и в этом скрипе прозвучала чья-то фраза: «Наши» пришли!
Народу выражение понравилось. И теперь оно звучало периодически в разных вариантах в курсантской среде. Надоели эти вялотекущие лётные смены.
Личный состав полка тоже скучал по дому. Их ждало переучивание на МиГ-21. Старики уходили на пенсию, в полк вольётся новая кровь.
Курсанты уже хотели в отпуск. И когда нам объявили о прекращении лагерных сборов, мы сдержанно порадовались.
Прощай, Миргород!