Я просто зашла в лес и побежала.
На улице ещё не заканчивался прозрачный весенний день, а в лесопарке уже смеркалось. Высаженные когда-то ровными рядами сосны почти закрывали небо, но в нижнем ярусе зелени было ещё мало, поэтому сквозь частокол стволов светился оранжевый просвет.
Лесопарк был не из тех модных, где все тропинки отсыпаны розовым гравием, а запах сырой земли перебивается запахом сосисок из ярких киосков. Это был природный заказник на бывшей городской окраине, где деревья когда-то высаживались в соответствии с задумкой профессоров-агрономов. Тропинки были сырые и скользкие после дождя, а запахи - самые натуральные. Время от времени встречались стенды с информацией о деревьях и животных, которых можно тут встретить. Иногда - домики-кормушки, в которых потерявшие страх голодные белки подъедали за наглыми голубями семечки. Народу в лесу было совсем немного: я встретила только парочку пенсионеров с палками для скандинавской ходьбы, женщину с коляской и бегуна с собакой. Все они уже направлялись к выходу.
Пешеходные дорожки пересекались под прямым углом через каждые сто вдохов. Бежать было непривычно, сердце стучало где-то в ушах, под ногами чавкала грязь, во рту пересохло. Я, наконец, сдалась и перешла на медленный шаг. Прямо над головой гаркнула ворона, требуя, чтобы я поскорее прошла мимо её гнезда и не нервировала. Я читала про случаи, когда вороны, защищая птенцов, кидались на случайных прохожих и клевали прямо в темя. Пришлось опять ускориться.
Впереди был уже виден бетонный забор, где-то за ним взвизгивала и разгонялась электричка. Так далеко от дома я ещё не заходила. Надо было, конечно, там сразу и повернуть назад, но мне не хотелось опять беспокоить ворону. Решила дойти до забора, и побежать налево.
В заборе была ржавая калитка, за ней в перелеске стояло два четырехэтажных обшарпанных дома послевоенной постройки, обнесенные деревянным забором. По выкрашенным красной краской фасадам шли трещины, на подоконниках и крышах кое-где проросли кусты. Вид завораживал своей винтажностью. Я даже не поняла сначала, живут ли до сих пор в этих домах. Звук проносящейся где-то рядом электрички заставил вздрогнуть. Я достала из кармана куртки телефон, чтобы сфотографировать это место для своего инстаграма, но вдруг ощутила, как целая толпа мурашек скатилась по моему позвоночнику. Стук электрички сменился на лай своры собак. Они бежали как раз по той дорожке, на которую я собиралась свернуть после удачного кадра, но теперь было, конечно, не до него. Бездомных собак я боюсь гораздо больше, чем ворон.
Я рванула в калитку, и собаки взорвались ещё более громким лаем, приняв игру. Несколько раз я споткнулась о куски асфальта, которые наезжали друг на друга, как льдины во время ледохода. От падения меня спас только адреналин и инстинкт самосохранения. Я напрасно пыталась найти глазами хоть кого-то, чтобы попросить помощи и укрытия - ни единой живой души, ни одного автомобиля. Только ржавые турники и сломанные скамейки были свидетелями этой страшной, лающей и истекающей бешеной слюной погони. Впрочем, где-то всё же были слышны голоса. По крайней мере, один - точно.
Я вбежала в первый же подъезд и постаралась закрыть за собой дверь, но она предательски заскрипела и снова раскрылась. В темноте пахло сыростью, а ступени были непривычно высокими, так что я снова споткнулась. Ужасные животные звуки приближались, и не было никаких сомнений в том, что они меня догонят. На первом этаже был длинный коридор на несколько квартир, заваленный ремонтным мусором. Я, прыгая через две ступени, стала громко кричать, прося о помощи. На втором этаже дверь в общий коридор была вообще заколочена. Я вбежала на третий, кричала и стучала в ближайшие двери.. Подъездное эхо принесло снизу злобный лай, значит собаки догадались засунуть свои бешеные морды и лапы в щель и отодвинуть дверь. К моему огромному ужасу, ни одного замка не щёлкнуло, и ни одного человеческого голоса не откликнулось на мои крики. “Что ж вы за люди такие, - орала я, - спасите меня, откройте хоть кто-нибудь!”. Искать укрытия оставалось только на последнем, четвёртом, этаже. Там я решила не только барабанить в двери, но и дёргать за ручки. Первая же дверь неожиданно поддалась, открылась, и из квартиры на меня буквально выпал старик с испуганным лицом. Я даже не успела предупредить его о своре собак, ввалилась в его квартиру, сразу же оступилась и упала в темноту вонючего коридора. Дверь за мной захлопнулась.
“Ну и кошмар: вороны, собаки, старик... Почему так болит шея? Стоит, наверное, открыть глаза и лечь поудобнее” - подумала я, когда проснулась. Но открыть глаза и поменять позу я всё равно не смогла, так что вряд ли это можно было назвать “проснулась”. Я лежала и двигала веками, в тишине даже слышала, как шуршат ресницы, но ничего не менялось. Через минуту стало понятно, что болит не только шея, но и лицо. А ещё через минуту я догадалась, что глаза мои давно открыты, просто вокруг кромешная тьма, а я лежу лицом в пол. Господи, да что происходит? Пошевелив пальцами и убедившись, что ладони упираются в твёрдую поверхность, я оттолкнулась и подняла голову. Темнота имела горизонтальную прореху где-то впереди, пропускающую тусклый свет. Я с трудом села и полезла за спасительной подсветкой телефона, но его не было ни в одном кармане. Вороны и собаки отошли на второй план, уступив первенство моему страху темноты. Пришлось шарить руками вокруг себя. С трёх сторон я дотянулась до стен, а впереди оставалась бездна со светлеющей полосой. Так. Если это был не сон, то когда старик выбежал на лестницу, я споткнулась и упала лицом вперёд, наверное, потеряла сознание. Значит, и очнулась в коридоре, а входная дверь у меня за спиной. Я поднялась на ноги и стала ощупывать стены. Да, вот тут, пожалуй, совсем другая фактура на ощупь. На дверь похоже. Я водила руками вверх и вниз, влево и вправо. Нащупывала выпуклости и впадины, но нигде не находила дверной ручки....
Ситуация становилась яснее. То ли оттого, что глаза привыкали к темноте, а мозг начал осознавать своё расположение в пространстве, то ли оттого, что свет из щели становился ярче, я стала различать светлые стены коридора и две темные двери впереди. Я находилась в чужой квартире. В квартире старика, который открыл мне дверь и стал жертвой собак. Нет, он не мог открыть мне дверь, ведь изнутри не было ручки. Значит, это я открыла ему дверь, а он поспешно выбрался наружу. Когда же он вернётся и выпустит меня отсюда?
Свет был виден только под одной из дверей, он становился ярче. За этой же дверью стали слышны какие-то шорохи. Похоже, там кто-то был. Чёрт, да это старик вернулся, пока я была в отключке! “Эй, - крикнула я, - есть кто дома? Простите, что вошла без разрешения.” Мне никто не ответил. Я постучала в ту дверь. “Простите, пожалуйста, мне нужна помощь. Можно войти?”. Ответа не последовало. Но тут хотя бы была ручка.
Я потянула дверь на себя, отступив назад. Это меня и спасло от падения с десятиметровой высоты на горы кирпича, битого стекла, торчащей арматуры и, кажется, человеческого дерьма. За дверью начиналась улица и тот самый скудный перелесок, проросший на развалинах. Потом был деревянный забор и снова лес. Шорохи, которые я приняла за человеческие, были шумом деревьев. Где-то за ними вновь вскрикнула и пробежала электричка. Светало.
Тыльная сторона дома, которую не было видно от калитки, оказалась обрушена. Винтаж в миг превратился в обычную страшную заброшку.
Я схватилась за дверной косяк и заорала изо всех сил, спугнув стаю голубей с крыши. Только они меня и услышали.
Вторую дверь из коридора я открывала уже в полном ужасе.
На этот раз мне досталась тёмная холодная комната. Единственное окно без стёкол довольно криво было забиты досками. Пахло пожаром. На стенах кое-где оставались обои. Под ними виднелись обрывки пожелтевших газет, поклеенные по старой советской традиции. В углу стояла кособокая этажерка с банкой, наполненной водой. На полу брошено истерзанное пальто. Рассохшиеся паркетные дощечки были выломаны почти по всей комнате, часть их в виде углей виднелась в кострище под окном, а ещё штук двадцать были сброшены в кучу рядом. Пол зиял гудроновой чернотой. А потолок был покрыт копотью. Я сползла по стене и зарыдала от отчаяния.
Когда в оконных щелях стало совсем светло, я вернулась к двери, ведущей на улицу в надежде докричаться до кого-нибудь или стать замеченной кем-то, случайно проходящим мимо. Ну не может так быть, чтобы тут не лазали соседские мальчишки или не приезжали на разбор завалов собственники территории, или не патрулировали полицейские, или не жили бомжи… Тот дед, похоже, и был бомжом. Сколько же он сидел взаперти тут в квартире? Удалось ли ему спастись от собак? Если да, то вернется ли он за мной? А если не спасся? Если его растерзали на куски прямо на лестнице? Да меня же тут просто не найдут! Я снова зарыдала. Телефон, скорее всего, выпал, когда я бежала. Если его подберут, если он не разбился, если он ещё не разрядился...Да кто же будет докапываться до истории попадания чужого телефона на свалку?..
Но должен же кто-то заметить мою пропажу, поднять шумиху… А кто, Даш? Кто?..
Электрички ходили довольно часто, но не настолько близко, чтобы из них можно было заметить меня. Судя по звуку, скорости они не сбрасывали, значит до платформы отсюда далеко. Между электричками наступала тишина, и слышны были сирены скорой помощи и тявканье собак. Точно не тех, по вине которых я оказалась в запертой квартире разрушенного дома. Это были собаки, чинно гуляющие по дорожкам лесопарка со своими разумными хозяевами, которым никогда и в голову не придёт заглянуть в заброшенный квартал и услышать мои крики. Мимо этих собак сейчас наверняка пробегают спортсмены в наушниках и проходят глухие пенсионеры. А уж от молодых матерей тем более нечего ждать, у них слух настроен только на попукивания внутри коляски. От понимания своего безвыходного положения я снова заорала. Вернее, решила заорать. Открыла рот, напрягла связки, а звука не услышала. Вот и всё. Последний инструмент для возможного спасения, мой голос, был сорван утренним воплем, и исчез. Всё одно к одному. Как назло. Что ж за наказание такое? За что, блин? Разозлившись на себя же, я пошла ко входной двери, оставив дверь на улицу открытой. В коридоре стало светлее, но света на ситуацию с ручкой не пролилось. Её по-прежнему не было. Вероятнее всего, когда-то она тут была, но потом выломалась или была удалена специально, я не знаю. Наверное, если бы у меня был нож, я могла бы расковырять тут до механизма и попытаться сдвинуть его. Но ножа у меня всё равно не было.
В кострище на полу я нашла косточки мелкого животного или голубя. От одного вида меня затошнило. Так как спазмам не удалось извлечь ничего из моего желудка, я поняла, что не ела и не пила очень давно. С тех пор, как вышла вчера на эту чёртову пробежку. Ни ножа, ни спичек, ни еды в комнате не нашлось. Ничего, что могло бы мне помочь.
Вода в дедовской банке совершенно не внушала доверия, но очень хотелось помыть руки и лицо. Поэтому я пошла на свой воображаемый балкон, долго принюхивалась к жидкости, полила сначала на руки, потом умылась. Пить очень хотелось, но я не решилась. “Балкон” пришлось использовать ещё и как туалет.
Какие ещё шансы на спасение у меня есть? Если сюда забежит какая-нибудь другая дура, чтобы сфотографировать старые бараки, главное ее не пропустить. В конце концов, в лесу всё растаяло, самое время гулять и бегать. Уж если даже я первый раз в жизни побежала, то заядлым спортсменами сам бог велел, как говорится. Ау, бог! Повели им меня найти!
Родители так обиделись, что я от них уехала, что вряд ли позвонят раньше нового года, когда не получат открытки. Светка тем более не станет искать, сидит там в своём Звенигороде и не хочет ничего менять. Ей легче жаловаться на жизнь, работать на почте и напиваться по субботам. Когда я сказала, что сняла квартиру в Москве и поеду искать работу, Светка аж позеленела. Отговаривать стала, ну как же я там одна буду. На самом деле, конечно, позавидовала. Месяца четыре уже не звонит, не пишет, но вижу, что смотрит мои сторис. Когда узнает, что я вот при таких обстоятельствах загнулась в Москве, наверняка скажет “а я же говорила”... Вот квартирная хозяйка - точно хватится меня в начале следующего месяца, когда придёт время платить. Это значит, недели через две. Пока решит пойти в милицию, пока объявят в розыск… Ещё месяц… Нет, не продержусь. А может и в милицию не пойдёт, просто вынесет мои шмотки на помойку и пересдаст квартиру. Мало ли желающих на такую дыру за восемь тысяч… Убитая однушка без мебели совсем. Хорошо хоть плита есть и ванная. Холодильника даже нет. Блин, я ведь там на столе оставила курицу… Скоро протухнет и начнёт вонять… Может, соседи почувствуют и вскроют квартиру пораньше, чем через месяц…
Переехала я в ноябре. Сначала курьером была, какие-то документы возила по городу, замучалась жуть. Потом стала тут в районе листовки раздавать в кафе у метро, с восьми до четырёх. Вечером сменщик приходил работать, студент, по утрам не мог. Я шла домой и в телефоне искала всякие бесплатные лекции и курсы по соцсетям. Менеджер в кафе обещал меня назначить смм-щиком, если научусь делать таргетированную рекламу. Вот, кстати, он тоже может меня хватиться. Но так как телефон не ответит, то он просто плюнет. Наймёт другую стоять с листовками в дождь и снег. Сейчас вспомнила кое-что. Каждое утро, когда ходила к метро на работу, я встречала странного парня. В шортах ниже колен. И в ноябре, и в феврале. Каждое утро: я к метро - он навстречу, я домой - он навстречу. Всегда в наушниках и смотрит поверх моей головы. Я бы на его месте уже здороваться начала. Я всё думала, ну куда ж он ходит по такому графику. В той стороне только серые пятиэтажки, потом школа, больница, магазин и лесопарк. Кстати, почему я не встречала его в декабре и январе? Наверное, в мороз он всё же надевал брюки и становился таким обычным, что я его не узнавала.
До вечера я так и ходила из угла в угол: то в одну оконную щель посмотрю, то в другую дверь плюну. Плевать, правда, стало совсем нечем из-за жажды. Била дверь ногами, надеясь сломать, потом плечом с разбегу - как в кино. Выбила только плечо, опять плакала - от боли и одиночества.
Я, когда только сняла эту квартиру, с ума сходила от счастья: одна же!!! Сидела в туалете, не закрывая двери, курила, лёжа в ванной, танцевала голая. Мать с отцом бы увидели - представляю как рты бы открыли. Так и танцевала, представляя их недовольные лица. Пусть стоят и смотрят, заорать-то всё равно не смогут, потому что стоят они только в моём воображении. И так классно было жить одной, пока однажды ночью в январе не ударил мороз. Возвращалась домой поздно вечером, а подъездная дверь примёрзла. Днём, наверное, всё таяло и было мокрое, а под вечер заледенело. Дёргала-дёргала, дверь не открывается. Там ещё кодовый замок такой древний… И позвонить было некому, и ждать, что кто-то выйдет из нашего пенсионерского подъезда вечером погулять, было наивно. Так и стояла целый час. Потом увидела, что в соседнем дворе кто-то машину прогревает, побежала к нему, “помоги, мужик!”. Так он дверцей хлопнул и уехал. Вот они, блин, в Москве своей офигели. Ну, я вернулась к дому, походила по двору туда-сюда, поняла, что совсем ног уже не чувствую. Вот тогда мне впервые стало очень одиноко. Стояла там посреди чужого города и никому до меня не было дела - поела ли я сегодня, надела ли шапку, пришла ли домой с работы… В общем, в тот раз я долго дергала дверь, пока лёд на замке не оттаял. С дверями у меня какой-то кармический узел, по ходу. Мне Светка про такое рассказывала.
На второй день я проснулась на полу от холода и шума: снаружи пошёл дождь, а дверь на улицу я вчера не закрыла. Хотела даже надеть дедовское пальто, лежавшее на полу, но отбитое плечо не позволяло засунуть руку в рукав. Села в угол, накрылась этим пальто кое-как и нащупала что-то твёрдое в кармане. Сердце чуть не выпрыгнуло от волнения. Но, эх, ничего полезного: только изогнутый стержень от старой шариковой ручки и пожелтевшая тетрадь без обложки. Когда-то она была “толстой”, как говорят в школе. Половина листов уже выдрана, несколько следующих страниц выцвело на солнце, так что невозможно даже понять, буквы там и цифры. А вот дальше начинались чернила поярче…
Я Геннадий Иванович Пчелинцев искал где переночевать снег расстаял дошёл через лес к старым баракам ходил по комнатам нашёл где почище но дверь захлопнулась
Хорошо хоть спички есть ночью холодно жгу паркет
Нашёл банку, набрал дождевой воды а есть нечего
Голубь залетел с улицы примета плохая но обед хороший
Уже не знаю сколько дней я тут остаётся только спать кричать не могу ждать нечего
Хотел помереть дома в деревне а вот как жизнь повернулась никто и не узнает и не найдет
Пчелинцев Г.И. 1959 г.р. дер.Обухово может сестра ещё жива
Бросал записки о помощи на улицу но никто не ходит и дождь смыл
В 1982 я женился и комнату получил только с женой не сложилось изменяла так что все знали. Однажды кинулся из окна да меня спасли. Вот сейчас тоже только и остаётся в окно выйти но жить почему-то хочется. После того случая я и в психушке лежал и инвалидность получил по травмам. Жена сбежала. Прописал к себе брата. У него тоже семья распалась но хоть дочь навещала. А когда брат умер племянница меня обманула и выгнала из квартиры
Всё как у всех
Может и найдёт кто…
Как я ни тёрла глаза, слёзы так и не потекли, застряли где-то в горле. Где ты теперь, Геннадий Иваныч?
Записки - это идея, но дождь зарядил - вряд ли сегодня кто-то будет тут гулять. Надо использовать этот дождь, набрать в банку воды. Мне Светка когда-то рассказывала про лечебное голодание: можно неделю ничего не есть, но пить нужно.
Я еле поднялась на ноги от слабости, пальто всё же натянула на себя, чтобы не простудиться ко всему прочему. Дверь открыла, там дождь стеной, струйки льют как из-под крана, только успевай набирать. Только они с крыши льют, а значит смывают оттуда голубиный помёт и всю грязь, которую птицы приносят на своих ногах. Вот, кстати, тоже идея: поймать голубя, какой-нибудь ниткой привязать на ногу записку и отпустить. Может, в каком-то дворе дотошные мальчишки прочитают и расскажут взрослым?.. Я села на край плиты, за которой начиналась улица и вытянула ту руку, которая не болела. Банка оказалась чуть дальше грязных струй с крыши, но капли попадали в неё не очень часто. Рука быстро устала, пальто намокло.
У пальто, кстати, была замызганная подкладка красного цвета. Я её оторвала по швам и привязала к наружней дверной ручке. Когда дверь закрыта, она будет болтаться на ветру, как опознавательный знак. Если кто-то будет здесь ходить - заметит.
К вечеру литровая банка была полна. Так как дождь лил весь день, я позволяла себе отпивать, когда хотела, и снова выставляла наружу руку. День был какой-то бесконечный, в голову лезли воспоминания. В книжках обычно пишут, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Может, это как раз мой случай.
Я Даша Степнова. С большей радостью написала бы сейчас в инстаграм, но телефон утерян.
Помню, когда мне было 10, сидели с бабушкой у окна на даче. С самого утра зарядил дождь и мы смотрели, как между грядками набирается вода. Ждали вечера, когда приедут родители из города. Казалось, что всё сразу наладится. Жаль, что бабушки уже нет, а родители не знают, где я. Друзей я в Москве так и не завела. Просто зашла в лес и побежала.
***
На третий день стало очень тяжело. Хотелось есть, пить и плакать, плечо ныло от боли, внутри всё ныло от тоски. Без телефона я понятия не имела сколько времени. Вроде в щелях светло - значит день. Дождь затих.
И почему я в первый же день не спрыгнула вниз? Ну сломала бы что-то, ну поранилась, но доползла бы до тропинки. Сейчас сил уже нет ни выползти, ни спрыгнуть.
Я сделала глоток и снова провалилась в сон. Мне снился Геннадий Иванович Пчелинцев, который выпадает из нашего с ним окна, потом поднимается по ступеням, заходит в квартиру и снова идёт к окну, перевешивается через подоконник и исчезает. Я высовываюсь посмотреть, но его внизу уже нет, слышен только хруст шагов по развалинам, чертыхания и голос: “Ээй, есть тут кто-нибудь? Ээй!” Голос я услышала так чётко, что даже проснулась. Уставилась в ободранную стену и прислушалась. Хруст слышался и наяву. Я с трудом села и прислушалась внимательнее. В оконных щелях было не слишком ярко, наверное, уже вечер. Да, пожалуй, хруст продолжался. “Ээй, есть кто живой?” Да неужели у меня слуховые галлюцинации или я ещё сплю? Это же голос из сна. Опираясь о стену, я поднялась и медленно пошла. Вообще мне казалось, что я бегу и распахиваю дверь, но нет, я еле переставляла ноги.
Внизу, на развалинах, стоял парень с фонариком. Когда я открыла дверь, из-под неё что-то посыпалось вниз и он оглянулся на звук. Я не смогла ничего сказать, только отшатнулась назад и потеряла сознание.
Что за страшное дежавю - снова очнуться на этом полу. На этот раз я сразу вспомнила, что произошло что-то очень хорошее. И в этот момент открылась входная дверь. “Не дай ей захопнуться!” - закричала я. Вернее, мне хотелось закричать, а получился только шёпот. Но парень понял, и ногой пододвинул под дверь какую-то рухлядь из общего коридора.
- Ты как? - он опустился рядом со мной на колени, схватил запястье, приложил руку ко лбу. - Идти сможешь?
- Было бы куда! - я постаралась улыбнуться. - Воды нет?
У него в рюкзаке было всё: и бутылка воды, и влажные салфетки, и свёрнутая куртка, и даже бутерброд в фольге.
- Хочешь позвонить кому-нибудь? - Он хитро улыбнулся и протянул телефон, но я покачала головой, даже не посмотрев. - Я на улице вот этот разбитый самсунг нашёл, не твой случайно?
Не думаю, что я когда-нибудь чувствовала себя счастливее, чем в тот момент, когда спускалась по ступенькам с бутербродом и бутылкой воды, в мужской куртке, надетой поверх дедовского пальто без подкладки, надетого поверх своей спортивной куртки.
- Ты там на лестнице ничего странного не встретил? - я вспомнила про деда.
- Нет вроде. Обычная разруха. Тут больница недалеко, сможешь дойти или вызвать скорую?
- Дойду, если на тебя опираться. - Мне было не до флирта, но я, наконец, оглядела своего спасителя с головы до ног и вдруг обнаружила, что он одет в чёрную кенгурушку с капюшоном и чёрные шорты ниже колена. Я даже рассмеялась. Это же тот самый парень! - Как ты меня нашёл?
- Слушай, история тёмная, мог и не найти. - Мы наконец выбрались из этого проклятого дома и проковыляли через грязный двор. Я старалась даже не смотреть по сторонам, чтобы поскорее забыть всё это. После калитки повернули направо, туда, откуда прибежали собаки. - Вот туда метров двести, и будут ворота больницы. Я там интерн в хирургии, а три дня назад остался дежурить в приёмном. С улицы привезли деда-бомжа еле живого. Я так понял, что уличные собаки покусали, и упал ещё. Пока его обработали, прокололи всем необходимым, вроде пришёл в себя. На следующий день я стал его опять расспрашивать, что помнит про себя, а он начал как будто бредить: про барак в лесу и девочку в закрытой квартире. Фамилии своей не вспомнил, а про девочку повторил сто раз. Пальцем в окно тыкал на лесопарк наш. И как видит меня - начинает плакать: девочка там заперта. Спрашиваю - внучка? Мотает головой. Спрашиваю - у тебя дома? Мотает головой. Спрашиваю - где-то в лесу чужая девочка в доме? Обрадовался, закивал, за руку меня схватил, мол, спаси. А я что - МЧС что ли?
Лес впереди, действительно заканчивался. Если бы я в тот день побежала налево, то довольно скоро оказалась бы на той же улице, где заходила в лес, только немного подальше, как раз у больницы. Как мы дошли до неё - не помню. В приёмном меня попросили раздеться, стали измерять давление и температуру, спрашивали адрес и телефон родных. Пришлось дать родительский. Мой спаситель крутился рядом, хотя его смена давно закончилась, и все его вежливо называли Александр Игоревич. Потом сел рядом со мной и продолжил рассказ.
- Сегодня утром дед умер. А я всю смену только и думал про девочку в закрытом доме. Узнал, откуда деда привезли к нам, посмотрел по карте, что там рядом. Подумал, что милиция вряд ли такому поверит, и после работы пошёл сам. Дальше ты знаешь, Даш. Ты ведь Даша, я правильно расслышал? А я Саша. Теперь твоя очередь рассказывать, как ты там оказалась. - Мне стало очень жаль, что я не смогу больше увидеть этого деда, чтобы поговорить обо всём и поблагодарить, получается. - К сожалению, имя деда мы так и не узнали…
- Пчелинцев он! Геннадий Иванович! Из деревни Обухово! - возбужденно зашептала я, подняла с пола пальто, достала из кармана свернутую в трубочку и тетрадь и протянула Саше. - Вот!
Из приёмного меня повели по каким-то кабинетам, что-то спрашивали, что-то высматривали у меня внутри и снаружи, постукивали, прощупывали… Похоже, что дали что-то успокоительное, потому что мне стало очень хорошо. Потом привели палату и сказали, что нужно понаблюдать за мной пару дней. Я была не против. Чистое постельное бельё и стакан компота на тумбочке манили сильнее, чем протухшая курица в съёмной квартире. Я легла.
Через несколько минут вошёл смеющийся Саша с дедовской тетрадкой в руке.
- Ты уж извини, я до конца прочитал. Что ж ты сразу не сказала, что давно следишь за мной? Бывают же такие совпадения...
Я покраснела.
- А почему ты с марта по декабрь в шортах? Морж, что ли?
- Да я просто в прошлом ноябре новую татуху набил на лодыжке, глупо было сразу прятать её под штанами.
Он повернулся боком и продемонстрировал на ноге значок голливудского Супермена.