1983 год. Пионерлагерь "Маяк". Вторая смена (июль). Третий отряд "Бригантина", (очень оригинально!). Строевая песня - "Светит незнакомая звезда...". Между бесконечными линейками, кострами и "Зарницами", раз в смену, в клубе ставили театрализованное представление. Автором сценария, режиссёром, художником постановщиком и ответственной за кастинг была штатная пианистка Людочка. В этот раз было выбрано произведение Владимира Семёныча, "Жираф большой, ему видней". Я метался по клубу в жалких попытках поймать Людочку, чтоб получить хоть эпизодическую роль третьего плана. Ибо считал (уже тогда), что я актёрище! В постановке, понятное дело, были задействованы пионеры из старших отрядов и мне, по убеждениям вездесущей Людочки, никакой роли не предвидится. Я не унимался и доставал уже порядком издёрганную Людочку и по её губам можно было прочитать призывы ко всевышнему и нецензурную брань. Понятное дело, что ни одно, ни другое, в те времена не приветствовалось, посему, артикулировала она беззвучно, но убедительно. На последнем прогоне генеральной репетиции, я уже похоронил в себе Смоктуновского и стоял в дверях клуба, шаркая сандаликом из стороны в сторону, обиженно сверля "продюсера" одним, не потерявшим ещё надежду, глазом. И тут она вдруг гаркнула мою фамилию на весь клуб так, что аж эхо раздалось.
Нужен - говорит - деликатный штрих. Я естественно значения слов не понимал, но готов был быть кем угодно. Меня несколько насторожило то, что репетировать мне, по её словам, особо было и не нужно, но я полагался на свой талант, и мне это, где-то в глубине души, даже льстило. Из динамиков хрипел Высоцкий, самый высокий мальчик в смене был просто обречён быть жирафом, те что помельче изображали всех остальных. Наконец, дошел черёд и до меня и Людочка сказала, что мало высокого мальчика, надо на контрасте показать слово "большоооой" при помощи маленького. Маленький был, понятное дело, я. В итоге, мне нужно было выскочить из-за кулисы на слове "жираф", добежать до длинного мальчика и уже к слову "большооой" подпрыгнуть, что есть мочи, вытянув руки, чтобы убедить зал в том, что жираф действительно большой. Роль, надо признать не бог весть, но я не ожидал такого феерического успеха. Всё дело в том, что только ленивый не подошёл ко мне после спектакля и не спросил, "А чо ты прыгал по сцене во время спектакля?"! Остальные актёры не удосужились такого внимания как я, посему, собой и своей первой ролью, я был абсолютно удовлетворён.
В ту же смену...
Всё в том же клубе каждую субботу проходили танцы. Всё было целомудренно, на пионерском расстоянии, как положено, под аккомпанемент ансамбля из местной воинской части. Самая залихватская песня была, "Ах Одесса, жемчужина у моря...". Игралась и танцевалась на бис многократно. И тут, однажды, в одну из суббот около клуба было замечено странное шевеление каких то людей не в военной и не пионерской форме с какими то проводами. Разведка молчала. Что это было мы узнали уже вечером. Сказать что это был фурор, ничего не сказать! Уж не знаю каким образом шведские военные попали в нашу военную часть (возможно, даже тогда, на каком-то уровне делились опытом), но это осталось тайной.
Они привезли аппаратуру и бобины с западной музыкой. Это была моя первая дискотека, как и у подавляющего большинства других, а может и у всех, включая, воспитателей. По клубу разносились громкие звуки диско и электронной музыки. Танцевали, помнится, кто как мог, ибо опыта не было никакого, даже у старших. Восторгу не было предела, ибо танцевать под "Папа может всё, что угодно..." всем изрядно поднадоело. Заиграла песня "Челенджер" (как щас помню) и в зал спустилось несколько шведов. То что было дальше, по эмоциям, словами не объяснить. Они начали вытворять что-то невообразимое для советского обывателя и называлось это "Брейк Данс". Это событие сильно подорвало дисциплину в лагере и скорректировало планы всех воспитателей и вожатых. Все, повально, начали тренировать движения в каждую свободную минуту по территории всего лагеря. Это было как вирус. До конца смены мы не могли угомониться и выкручивались на полу, кто как мог, кто как запомнил. Надо признать, что с тех времён я не сильно преуспел в Брейке, и это мягко сказано, но впечатления остались на всю жизнь точно!
