Почему знаменитого драматурга так и не смогли обвинить в жестоком убийстве любовницы
9 ноября 1850 года близ Ваганьковского кладбища в Москве было обнаружено жестоким образом истерзанное тело молодой женщины, в котором без труда опознали купчиху Луизу Симон-Деманш. В московских клубах Деманш была известна в качестве любовницы блистательного светского льва, богатого помещика, а также коварного расхитителя женских сердец Александра Васильевича Сухово‑Кобылина.
Сухие факты
Пристав Ильинский на месте преступления зафиксировал, что тело жертвы в замерзшем положении лежало ниц лицом, с подогнутыми под тело руками. При перевороте тела оказалось, что горло женщины перерезано.
Несколько часов спустя судебный врач Тихомиров отметил важные подробности: швы черепа без расхождений; темно-бордового цвета опухоль вокруг левого глаза; обе сонные артерии перерезаны; поперечно-вдавленный рубец в объеме мизинца на верхней части шеи; с седьмого по десятое ребра с левой стороны тела переломаны.
Да уж, сухие факты протоколов указывали на вызывающе зверский характер убийства. Интересно, кому так успела насолить покладистая и преданная своему возлюбленному приезжая француженка, успевшая завести в Москве весьма ограниченный круг знакомств? Загадка!
Репутация сработала
Сарафанное радио аристократических клубов, презиравших горделивого острослова Кобылина, сработало безотказно. Хватило нескольких часов, чтобы Москву и Петербург переполнили слухи об изувере Кобылине, который в порыве гнева учинил расправу над ревнивой и надоедливой Деманш, неосторожно оскорбившей Надежду Нарышкину — новое увлечение донжуана.
Ненависть, которая годами коллекционировалась в адрес Кобылина в застенках московских клубов, наконец-то нашла достойное употребление, к безумной радости ее коллекционеров. Светское общество на все лады принялось обсуждать подробности громкого убийства, щедро приправляя повествование собственными выдумками.
И что бы вы думали: оживленные разговоры в клубах лишь впустую сотрясали воздух? Как бы не так! Московский генерал-губернатор Закревский, некогда едко заклейменный Кобылиным как «венценосный рогоносец», с удовольствием поверил слухам и дал делу соответствующий ход.
Ровно через неделю Кобылина арестовали. Всесильный Закревский, на столе которого всегда лежали чистые листы бумаги с подписью императора, решительно отверг тот факт, что при обыске 12 ноября на Страстном бульваре против помещика не обнаружили ни одной весомой улики. Правда, в лакейской сыскалось несколько пятен крови — за них и уцепились.
Следствие предположило
Но пятна крови оказались не последней удачей Особой комиссии под руководством Закревского. Делу изрядно помогали четверо крепостных Кобылина, которые жили в квартире Деманш на Тверской и вели хозяйство барской фаворитки.
На допросах крепостные твердили, что накануне трагедии, 7 ноября, в десять часов вечера хозяйка ушла из дома на Тверской, а куда и зачем — «знать не знаем, ведать не ведаем».
Следствие предположило, что роковым вечером ревнивая Деманш устремилась к дому Кобылина на Страстном бульваре (жили они порознь), где застала барина с новой любовницей — Нарышкиной. Не впервые обманутая француженка позволила себе оскорбить соперницу, а разъяренный Кобылин, крутой нрав которого знала вся Москва, ударил Деманш шандалом по голове и прирезал в лакейской комнате.
Дело резко развернулось
Полицейские стряпчие Особой комиссии вовсю предвкушали богатый взяточный улов — не каждый день в их пруд заплывал столь жирный осетр. Последние годы правления Николая I ознаменовались тотальным диктатом коррупции и бюрократии, когда взятки формально и признавались злом, но — злом неизбежным и неискоренимым. Деловую неразбериху и колоссальные злоупотребления снаружи покрывал исключительный формальный порядок, и гражданскую службу несли с военной строгостью. «Россией правит не император, а столоначальники» — эти слова, увы, принадлежат самому Николаю. Так что неудивительно, что в московских кулуарах уже вовсю высказывались предположения, сколько серебряных рублей способен будет заплатить помещик, дабы избежать каторги. Много позже Кобылин самолично озвучит вымогаемую у него сумму — 30 000 рублей серебром. Стоимость целого поместья!
Но вот коварная подлость! Складно и даже талантливо сшитое дело едва не погубил частный пристав Стерлигов (через год подлеца арестуют), который не входил в состав Особой комиссии. Этот выскочка позволил себе дерзость и за спиной высокого начальства организовал повару Ефиму Егорову — одному из четверых крепостных помощников Деманш — новый обстоятельный допрос с последующим помещением в одиночную камеру (для «разговора с совестью»).
20 ноября Егоров сломался и пожелал покаяться. Он письменно изложил все обстоятельства убийства Деманш, которые поразительным образом совпадали с достоверными фактами протоколов осмотра. Любовницу хозяина сговорились убить, потому что она была «злая и весьма капризная женщина», злоба которой многократно возросла с появлением на горизонте соперницы Нарышкиной. Кроме того, Егоров затаил на француженку личную обиду: по наговору Деманш в немилость к барину попала его сестра Василиса, которую насильно выдали замуж за деревенского мужика (излюбленное наказание помещиков середины XIX века).
Итак, вырисовывалось следующее: в ночь на 8 ноября Егоров и его сообщник из упомянутой четверки слуг пробрались в спальню к ненавистной хозяйке. Прямо в кровати сладко дремавшую Деманш душили подушкой и полотенцем, избивали кулаком по лицу и утюгом по левому боку. В считаные минуты все было кончено.
Мертвую Деманш одели, в санях свезли за несколько верст от Пресненской заставы (провезли труп мимо солдат!) и небрежно бросили в овраге. Возбужденный до предела Егоров напоследок перерезал убитой горло — ему показалось, что Деманш еще шевелится.
Бинго? Нет, провал! Если убийство Деманш организовали мстительные крепостные, на каком основании держать под арестом богатого помещика? И главное — как при столь ясной, документально подтвержденной картине убийства обеспечить приятную «качательность и обоюдоострость» дела (хочешь — туды, хочешь — сюды!), предвещавшую организаторам травли баснословные взятки?
Ах, наглый Стерлигов и проклятый Егоров! Да лучше бы им подавиться этими признаниями! Выгодное дело приходилось буквально спасать от развала, ведь упускать столь жирную дичь в николаевские времена признавалось непозволительной роскошью.
Пытки и обольщения
Год спустя, 13 ноября 1851 года, крепостные отказались от неудобных признательных показаний: мол, не сами мы сознались, а пыткам жестоким и обольщениям сладким были подвергнуты.
Егоров, например, поведал, как в ноябре 1850‑го живодер Стерлигов связывал ему руки за спиной «самой тоненькой бечевкой» и по-варварски подвешивал несчастного на вбитый в стену крюк (типичная полицейская пытка того времени). Единственное, чего Егоров не смог объяснить, — как после чудовищных истязаний Стерлигова он умудрился собственноручно на нескольких листах бумаги изложить годичной давности признание… Вот они, парадоксы обоюдоострого дела!
Но не одними только истязаниями, продолжал Егоров, из него признания выбивали. Барин-де решил крепостного хорошенько задобрить и предложил ему 1500 рублей серебром, свободу родственникам и ходатайство об облегчении участи.
Ну вот, совсем другое дело! Наконец-то оборона — признательные показания крепостных — была преодолена. Дело буквально возродилось из пепла и продолжило приятно качаться на весах всесильной Фемиды. Оставалось немного — собрать против Кобылина улики, в которые судьям не стыдно было бы поверить.
Чья кровь?
С уликами против Кобылина приключился форменный конфуз. Как доказать, что пятнышки крови, обнаруженные при обыске в лакейской дома Кобылина на Страстном бульваре, принадлежали Деманш? Задачка не из легких.
Во‑первых, повар Егоров регулярно закалывал в лакейской комнате птицу и дичь к обеденному столу. Во‑вторых, если Кобылин перерезал горло Деманш в лакейской, почему до обыска 12 ноября дожило лишь несколько жалких пятен?
Известно, что сердце нагнетает в артерии кровь под очень высоким давлением. Следовательно, мощные струи артериальной крови Деманш должны были буквально залить пол, стены и даже потолок лакейской. Если же Кобылин уничтожил кровавые следы преступления, почему он упустил из виду эти жалкие пятнышки? Приберег для обыска?
Доказать, что пятна крови в лакейской принадлежали Деманш, Особая комиссия не смогла. Технические средства науки середины XIX века были бессильны решить эту задачу — метод ДНК-дактилоскопии появится лишь в 1984 году.
Не меньший разыгрался фарс и с якобы пронизанной угрозами запиской — еще одной уликой против Кобылина. Только лжец или неопытный в жизни дурак осмелился бы принять за угрозу послание Кобылина к француженке о том, что хочет видеть он «неблагодарную и вероломную женщину у порога своего кастильского кинжала» и призывает ее «возвращаться и трепетать». Впрочем, таких лжецов обнаружилось немало в деле Кобылина.
Победил судьбу-злодейку
Семь лет продолжалось противостояние Кобылина с бюрократической машиной: допросы, аресты и унизительные чтения любовных писем на заседаниях Сената следовали одно за другим. Чиновники искусно поддерживали достаточную для взяток непредсказуемость судебного процесса. «Какая темнота! Какая ночь! И среди этой ночи какая обоюдоострость!» — воскликнет затем Кобылин в запрещенной цензурой пьесе «Дело».
В 1854 году, находясь под арестом в одиночной камере у Воскресенских ворот в Москве, Кобылин работает над «Свадьбой Кречинского» Предрасположенному к прожиганию жизни Кобылину потребовались жестокие удары судьбы, чтобы направить могучую энергию в созидательное русло. И Кобылин достойно сыграл партию, предложенную судьбой-злодейкой.
В мае 1856 года «Свадьба Кречинского» прогремела в Александринском театре столичного Петербурга. Незадолго до премьеры сестра Александра Васильевича «наладила связи» с новой императрицей, и вскоре в дело вмешалось Его императорское Величество Александр II. Была найдена управа на Закревского и Панина, мечтавших разорить новоиспеченного драматурга.
Правда, до конца управиться с Паниным не получилось. Окончательный вердикт 1857 года, который с подачи министра огласил Государственный совет, получился неоднозначным: оправдали и Сухово‑Кобылина (отдельным поручением его приговорили к церковному покаянию за прелюбодеяние), и убийц-крепостных. Но кто тогда убил Деманш? Одному Господу известно! Признавать своих ошибок бюрократия никогда не умела.
«Невинному, сударь, и оправдываться», — горько подытожил Сухово-Кобылин. Ему приготовили унизительную роль человека, до конца дней обреченного на оправдания.
Автор текста: Николай Веселов
Интересные факты
«Венценосный рогоносец» и его супруга
Арсений Андреевич Закревский (1783–1865) — военный и государственный деятель, участник Отечественной войны 1812 года. С 1848-го по 1859 год — московский генерал-губернатор. Под старость лет в прогрессивных кругах получил репутацию закоренелого реакционера, в Москве за ним закрепились насмешливые прозвища Arsenic I и Чурбан-паша. Жена Закревского — графиня Аграфена Федоровна Толстая, московская красавица, воспетая Пушкиным, Баратынским, Вяземским, — была одним из мимолетных увлечений Сухово‑Кобылина.
Дальний царский родственник
Род Сухово‑Кобылиных претендовал на происхождение от Андрея Кобылы — московского боярина времен Ивана Калиты, которого принято считать первым исторически достоверным предком дома Романовых. Однако, несмотря на происхождение, семейство Кобылиных не входило в круги высшей аристократии. Достаточно сказать, что император встал на защиту помещика от бюрократии лишь на восьмом году следствия, когда сестра обвиняемого смогла завязать личное знакомство с императрицей.
Шампанское для m‑lle
Француженка Луиза Симон-Деманш состояла на содержании у Сухово‑Кобылина с 1842 года. Богатый помещик снабдил девушку капиталом в 60 000 рублей серебром, открыл на ее имя торговлю бакалеей и шампанским, арендовал под квартиру первый этаж дома графа Гудовича в самом центре Москвы и выделил многочисленную прислугу из своих крепостных.
Сохранился предполагаемый портрет француженки, но стопроцентной уверенности в том, что это именно Луиза Симон-Деманш, нет.
Надин Дюма
Светская львица Надежда Нарышкина (урожденная баронесса Кнорринг), невольно ставшая фигуранткой «дела Сухово‑Кобылина», в 1864 году вышла замуж за Александра Дюма-сына и вошла в историю Франции как «Надин Дюма». В семье Нарышкиной и Дюма на правах воспитанницы жила дочь Надежды Ивановны, родившаяся в 1851 году от связи с Сухово‑Кобылиным. По настоянию отца девочку назвали Луизой. Нужно ли объяснять почему?