Впервые Зов я услышал на даче моего друга, в беседке, из которой было видно, как ели тянутся к звездам. Друг сам в это лето туда приехать не мог и попросил меня с девушкой за дачей приглядеть. С Виолой мы встречались давно, и все вокруг все чаще намекали, что пора бы скрепить наши чувства чем-то более официальным, чем обещание вечной любви. Я, признаюсь, уже начал присматривать колечки. Эта поездка на дачу должна была стать демо-версией нашего совместного проживания. Я облокотился на спинку кресла, перед глазами уже мелькали ее заманчивые «кадры».
- Дима, Дима, смотри, - восторженный голос Виолы вырвал меня из мыслей. Мраморные глаза девушки на секунду стали пронзительно-голубыми, в них отражался и огромный дачный коттедж, и небо, и лес. Я мысленно пообещал подогнать своему другу бутылку коньяка по возвращению.
- Но самое красивое, на что здесь стоило посмотреть, это, конечно же, ты, - я слышал эту фразу в каком-то фильме, на мой вкус она была слегка банальна. От этого я поморщился (не люблю штампы), но Виола, конечно, ничего не почувствовала, и заткнула мой рот поцелуем.
Тут было все, что можно пожелать: на чердаке притаился гамак (мы тут же повесили его на двух могучих дубах); в шкафу гостиной сложена куча книг на любой вкус от Бальзака до Дена Брауна; речка буквально через два шага, в которой мы набултыхались сразу же после обеда, но самое потрясающее – это, конечно, беседка. Стеклянная, удобная, с раскачивающимся креслом внутри! Сидишь — а перед глазами панорама леса, сливающегося со звездным небом! Что может быть прекраснее?
«По вечерам я буду уходить сюда и писать», - понял я, как только беседку увидел. Да, я писал роман, уже два с половиной года. К несчастью, в самом начале я умудрился разболтать о том, что его пишу и теперь каждый считал своим долгом при встрече язвительно поинтересоваться, как там поживает моя «нетленка»? Я мучительно краснел и мялся, понимая, что никто не верит, что я когда-нибудь допишу, а тем более, издам. Даже Виола. Даже я сам. Но тем не менее каждый день с упорством маньяка садился за письменный стол.
Она не давала мне его бросить. Ее звали Наталья. Она была моей главной героиней со всеми соответствующими атрибутами: стальными нервами, сильным характером, привычкой никогда не останавливаться на достигнутом и мечтой стать актрисой, и грудью третьего размера. Она гордо вышагивала со страницы на страницу, сводя всех встречных героев с ума. Я же описывал, как методично разрушается ее брак. Ее муж любил ее. Любил ее, но злился от малейшего ее успеха, любил и ревновал к каждому даже гипотетическому зрителю, любил и запрещал даже думать о театре.
Короче, говоря, моя Наталья представляла собой набор штампов, как и весь мой роман. Сколько таких книг про крушение брака пылится на книжных полках? «Эту тему раскрыли тысячи со времен Флобера,» - с разочарованием понял в тот вечер, когда сидел в беседке в священной тишине леса и наблюдал как верхушки сосен целуются со звездами. И это было ужасно, учитывая то, что когда начинал все это писать, идея казалась мне оригинальной и свежей. Все, что я написал, годилось только на макулатуру, или для того, чтобы я его похоронил прямо тут, перед этой чудесной беседкой.
И от этого мне стало больно, и я не про боль в моем нежном сердечке, меня ударило в висок так, что я чуть не взвыл. Лес стал иссиня-темным, солнце почти село за горизонт. «Ну, пора и честь знать! Не получилось, с кем не бывает», - успел подумать я. И тут услышал Зов. Он тихо-тихо доносился откуда-то из глубин леса, и в тоже время звучал в моей голове. Это был ее голос, моей Натальи, я сразу это узнал. Конечно, это была лишь игра воображения, но я ухватился за него как за путеводную ниточку и начал писать. Слово за словом, фразу за фразой, и вдруг почувствовал, что она совсем другая. Настоящая Ната. И все, что я писал до этого, можно смело выкинуть в мусорную корзину. Начать нужно с того момента, как она ночью приняла решение перестать вариться в этом семейном котле и уехать в Санкт-Петербург. Слова, что лились из меня, не поспевали за ручкой.
Домой я вернулся поздно. И, как ни странно, довольный собой. Виола, кажется, уже привыкла, что каждый раз выходя из-за писательского стола, я испытываю отчаяние.
- Ну что, рыцарь печального образа, закончил свой труд? Теперь мне можно наконец-то почитать? Не будешь сбегать от меня лунными вечерами, - невеста игриво ущипнула меня.
Я не знал, как ей сказать, что вообще-то я только начал.
***
Это случилось где-то через неделю. В ту ночь я впервые за время наших отношений ночевал не рядом с Виолой. Меня разбудило чье-то дыхание, которое щекотало щеку.
- Дима, Дима, - раздалось над ухом. Это была она. Моя героиня.
Виолетта вздрогнула во сне и инстинктивно приобняла меня, словно не желая выпускать. «Только бы не разбудить», - я тихонько выбрался из-под ее теплой ручки.
- Ты куда, котик? - недовольно пробурчала любимая во сне.
- В туалет, - сморозил первое, что пришло в голову. А сам пробрался в беседку. На небе появились первые звезды, небесные светлячки. Где-то там чуть слышно текла река, сливаясь с черным небом. А мне вдруг стало совершенно неважно, что происходит вокруг. Я писал, и как будто бы видел ее глазами, чувствовал, что у меня женское тело. Смотрел на искаженное яростью лицо мужа, когда она объявила ему, что уходит. Да, я чуть не заплакал, когда плакала она! Пожалуй, у меня самого не было таких ярких чувств!
- Я провел эту ночь с Натальей, - пошутил я, не соображая после бессонной ночки, на гневный вопрос любимой и быстро уточнил, - Это персонаж повести.
- Покажи! – подруга недоверчиво нахмурилась. Я не мог, мне было страшно пустить ее в свой мирок. Словно Ви, как бы меня ни любила, могла там что-то разрушить. Роман был еще не сформировавшимся, новорожденным ребенком, которого я лелеял его и баюкал, и если вдруг кто-то начнет говорить, что у него, к примеру, кривые пальчики или слишком большой нос, я просто не выдержу.
Как оказалось, моя Ви не пропустила все это мимо ушей. Она развернула целое расследование, чтобы докопаться до «истины», с кем же я мог встречаться здесь, в этой беседке. Я не знал, смеяться мне или плакать от того, что меня ревнуют к вымышленному персонажу! Если бы я был собой, то не обратил бы на это никакого внимания. Теперь, в тот миг, когда я писал, я не просто чувствовал, как Наталья, я был Натальей, а она не могла не услышать шелест шагов по траве, едва слышное дыхание, не почуять ревнивый взгляд.
Какого же было Виолино удивление, когда она просто увидела, что я просто сижу и пишу! Я не обманывал её ни разу за все это время. Мы вместе посмеялись над ее паранойей и разожгли камин (правда не настоящий, электрический) скрепили наш союз в спальне, где я несколько раз доказал ей то, что мне никто другой совершенно не нужен. Потом мы пили чай с бергамотом. Ви лежала, уткнувшись в мое плечо. «Все будет как раньше? Из-за моей глупости ничего не изменилось?» - шептала она, и от прикосновения ее губ у меня бежали мурашки, да не по телу, по душе. «Нет, конечно», - заверил я, запуская руку в ее волосы, и впервые за всю историю нашего союза соврал.
***
Пока моя Ви ушла на речку, пишу здесь. Вид пишущего меня почему-то все еще не вызывает у нее ничего, кроме раздражения. Я ощущаю себя наркоманом, который, как только у него появляется хоть чуть-чуть личного пространства, даже в туалете, вкалывает себе дозу писательского кокса. Ви преследовала это, как будто бы я занимался чем-то дурным, реально наркоманил, или, по крайней мере, злоупотреблял алкоголем.
- Представляешь, моя подруга купила себе такие великолепные босоножки. Серебряные с изящной застежкой. Я подумала, тоже такие хочу. А вот еще в интернет-магазине видела…
В это время у меня в душе звучал Зов, повествующий о чем-то другом, Настоящем. О том, как Натали светилась во время первого выступления, как по ее рукам бежали мурашки, а в ее в висках стучало: «Боже, быть не может, я наконец-то на сцене! Боже, не может быть!». О том, как она всю жизнь отстаивала право заниматься любимым делом, в то время как вся семья хотела, чтобы она шла в технический ВУЗ. Я уже видел, как буду описывать сцену, где муж ее ударил. Я видел, как она сидит в чужом подъезде, прямо в ночнушке, в которой, наконец, убежала из дома и пытается унять дрожь в трясущихся коленях. Я ЧУВСТВОВАЛ ее негодование, обиду, и в то же время лютое желание двигаться вперед. Доказать им всем, чего она стоит!
- Знаешь, у меня чувство, что ты сравниваешь время, проведенное с Ней там, в беседке, и время, когда мы вдвоем. Я, настоящая и живая, все время соревнуюсь с выдуманной героиней, и при этом постоянно проигрываю, - Ви подняла на меня глаза из грустного хрусталя. Обычно после этого взгляда мне хотелось куда-то лечь, потому что огромная обволакивающая Вина придавливала сверху. Я мог думать только о том, как заслужить прощение. Но тогда я вдруг почувствовал приступ злобы. Я что, клоун? Почему я должен все время ее развлекать, и выслушивать сотни претензий, просто потому, что она не знает, чем занять свое время, когда я работаю?
***
В тот день я не пошел ни на речку, ни по грибы. Я не мог найти свой блокнот. Его не было нигде – ни в беседке, ни в кресле, ни в гамаке. Я побежал к Ви. Девушка сидела на крыльце, угрюмо уткнувшись в книгу. (Обещал же, что сегодня мы пойдем за грибами! В смысле, иди одна, если так хочется?! Если бы я хотела пойти одна, я бы одна сюда и приехала). - она не произносила это вслух, это сказала мне ее чересчур гордо выпрямленная спина.
- Я твои вещи не трогаю, - отрезала Ви, будто ее обвиняли. Я развернул девушку к себе лицом. Несмотря на истерично-претензионные нотки она не смогла посмотреть мне в глаза, - Ищи сам.
И я его нашел, самое страшное, я нашел его! Обрывки нервно исписанной бумаги валялись в печке. Она сожгла его, сожгла, как Иван-дурак сжег лягушачью шкуру, кожу своей Василисы.
Что было дальше, я помню смутно. Ви плакала, некрасиво размазывая тушь по щекам. Кричала о том, что сделала это ради наших отношений. Ну, почему ты молчишь? Ну скажи хотя бы что-нибудь! Хотя бы накричи на меня! Ты — бездушный камень. Из ее перекошенного рта вырывался штамп за штампом.
Я ничего не ответил (наверное, это было самым худшим), ушел в беседку, прихватив ноутбук. Его-то Виола точно не разбить не посмеет. Ту ночь в беседке я почти не помню. Зов не замолкал ни на секунду, каждое слово стучало по вискам раскаленным гвоздем, он стал невыносимым. Наталья мучила меня, когда я пытался отвлечься, но когда я писал, давала неземное наслаждение, секс по сравнению с которым – лишь жалкая пародия на удовольствие. Я колошматил по клавишам, даже не предполагая, что умею так быстро печатать, подчиняясь силе, которая была больше меня.
Я написал 40 страниц всего за одну ночь. Когда я вернулся, то завалился спать. Проснулся - Виолиных вещей уже не было. Она не оставила даже записки. Я знал, она ждет, что я брошусь ее возвращать, и в другое время я непременно бы бросился, но строчки вновь нахлынули к горлу, и если я не сяду писать прямо сейчас, мне будет просто физически плохо. Может быть, я даже умру. «Ах, если б знал, что так бывает, когда пускался на дебют, что строчки с кровью убивают, нахлынут горлом и убьют», - вспомнились строчки из Пастернака.
Но Виола это не поймет. Еще какой-то месяц назад и я бы не понял.
***
Мы с Натальей проводим почти все время в беседке. Я все время слышу ее гипнотический Зов, весь окружающий мир для меня как будто перестал существовать. Я вспоминаю о еде, когда желудок напоминает о том, что я голоден, недовольным бурчанием, о сне - когда буквы на мониторе начинают двоиться и сознание погружается в липкий туман.
Вначале ко мне еще приезжали друзья. По официальной версии, которую любезно предоставила всем Виола, я тут схожу с ума, стал одержим токсичным хобби. Поразительно, как, тот, кто еще пару недель назад клялся в неземной любви, начинает настраивать против тебя все окружение. Ко мне периодически заглядывал то один «друг» то «другой» — это ведь так любопытно: посмотреть на спятившего товарища, но убедившись, что я не бегаю по дому голышом, не поджигаю дом, а мирно сижу себе в беседке и печатаю букоффки, они быстро разочаровывались. «Как складно ты сочиняешь», - похвалил один приятель, взявшись почитать черновик. По правде сказать, я ни слова не сочинил. Они просто льются через меня в этот мир. Никогда еще я не ощущал себя настолько пустым, я всего лишь проводник, сосуд, через который проходят слова.
Интерес мира ко мне угасал по мере того, как угасал мой интерес к миру, и все оставили меня в тишине и блаженстве. Тогда, с Натальей я испытал лучшие моменты своей жизни. Все удовольствия прошлого — секс с когда-то любимой девушкой, человеческие победы, прочие мелкие человеческие радости не могли даже сравниться с тем мучительным счастьем, что я испытывал сейчас.
***
Когда нужно написать страшное для каждого автора слово «конец» я понял сразу. Однажды я проснулся и не почувствовал, как в голове звучит ее голос. Наталья ушла, она целиком перешла в Книгу. «Признаюсь, я немного буду скучать,» - шепнул и почувствовал, как душу нахлынула горечь, будто бы прощался с настоящим человеком.
Потом рукопись «нечаянно» попала издателю. Это была очень смешная история, учитывая то, что многие рукописи ждут очереди в издательствах месяцами, а то и годами. В тот вечер я ходил на выставку и встретил молодую женщину в рыжей шапочке с забавным помпоном. Начался дождь, помпон намок и съежился. Я раскрыл над ним зонтик, мы шли, чуть соприкасаясь локтями, как в старомодном кино. Потом я узнал ее имя, и в тот же вечер нашел ее в соцсетях. Она долго не отвечала мне, потому что, как выяснилось, читала фрагмент Книги, выложенный на моей страничке. «Я хочу увидеть это целиком!» - Алла говорила по телефону, но я готов был поклясться, при слове «хочу» - ее глаза нетерпеливо блеснули из-под очков. Она оказалась издателем и настоящей книжной блудницей, хорошие истории привлекали ее больше, чем любое накачанное тело.
Я знал, это Наталья таким образом хочет ожить. Чем больше людей о ней прочитают, прочувствуют ее никогда не протекавшую жизнь, тем реальнее она становится. «Мавр свое дело сделал, мавр может уходить,» - улыбался я, зная, что от меня больше ничего не требуется. Наталья сделает все сама. Не зря же она родилась у меня такая сильная и волевая!
***
Второй роман я начал писать без Зова, его не было, как ни пытался я хоть что-то расслышать. Написал пятьсот с лишнем страниц и вынес все в помойное ведро, даже не перечитывая. Потому что знал, он — не сравнится с первым. Наталья пробралась на экраны телевизоров и компьтеров. По книге снимают сериал. Теперь она, истинная актриса улыбалась с мониторов всей страны.
Недавно я снова начал слышать Зов. Он нашептывал, заманивал, звал, угрожал, что если я не сяду за комп, сведет меня с ума. Когда я пробовал не писать, я столкнулся с дичайшей головной болью, больно было даже дышать, не работали ни таблетки, ни шепотки, ни заговоры, врачи не могли объяснить, откуда такая боль. Блокнот теперь — главное мое лекарство и наслаждение.
Писатель - это антенна, - закончил свою исповедь Писатель, - всего лишь антеннка, слышишь, наша главная цель – как можно лучше принять сигнал.
***
Я слушала и молчала. Мне было немного страшно снова садиться писать. Пару раз до меня доносился чуть слышный Зов. Пару раз я испытывала пьянящее чувство Силы. В голове крутился один вопрос: «Кто этот Зов подает?»
