Пётр лежал на голой земле. Вокруг него кружилась стая ворон.
Некоторые из них подлетали слишком близко. Видимо, чуяли, что Петру недолго осталось. А одна ворона села на ноги и что-то каркала на своём вороньем, причитала, отгоняла подлетавших слишком близко.
— Вожак, — подумал Пётр. — Первым на меня нападёт.
Ворона в ногах продолжала каркать, этот звук оглушал Петра. Уже тошно стало от него. Стая ворон огромной тучей надвинулась на него. Он почувствовал, как крылья касаются его лица, как клювы норовят урвать кусок его плоти.
***
Война не забывалась. Колхозное село восстанавливалось медленно. Одни бабы остались, да подростки, что в войну выжили. Три мужика на весь колхоз. Что только не делали для привлечения новых жителей! И дома обещали, и зарплату повышали, да сбегали новые специалисты после недели работы.
Все как один твердили, что голоса им мешают. А голоса и вправду могли мешать. Сколько погибло на полях в годы войны, не счесть. Когда поле пахали после войны, сначала погибших хоронили, потом пахали. Хлеб на костях растили. И вот ночами поле выло, стонало. Жути было столько, что новые жители не выдерживали, а старые привыкли и уже не замечали. Но не всегда так было.
Пётр жил со своей матерью, женой и восемью детьми в этом колхозе с 1939 года. Только обустроились, только начали залечивать душевные раны после раскулачивания, а тут война. Всех забрали, Петра оставили, а он рвался на войну. Да без руки не брали его. Он все пороги истоптал, да всё тщетно. Стыдился своего положения. Одни бабы вокруг да дети малые. Все они с надеждой смотрели на него, искали в нём защиту.
Приловчился ходить на охоту ещё подростком. Одной рукой держал оружие, стрелял метко. В войну пригодилось его умение. То птичка, то заяц попадались. Варили в большом котле на всё село, делили поровну. Как-то задержался Пётр в лесу, набрёл на домик. Постучался, никто не откликнулся. Дверь толкнул, вошёл внутрь. А там старуха лежит на лавке, что-то лепечет.
Пётр подошёл ближе. Она посмотрела на него и говорит:
— Зачем пришёл?
Но Пётр не слушал её, взгляд упал на стену. На ней всюду была развешана сухая рыба, и ягоды прямо с ветками.
— Не тронь, — грозно сказала старуха, — не твоё это.
— А тебе зачем так много? — сказал Пётр. — Дети в колхозе от голода пухнут, а ты тут жируешь.
— Не тронь, не твоё, — повторила старуха.
Петра затрясло, он сорвал со стены одну рыбу, почистил быстро и, не заметив, съел прямо с косточками.
Потом начал снимать вязанки и ссыпать прямо в мешок.
— Да я тебе оставлю, бабуся, ты не беспокойся.
Бабка вдруг встала с кровати. Ткнула ему в спину клюкой и сказала:
— Повесь назад, пожалеешь!
Но Пётр не слышал её, завязал мешок, выбежал из дома.
Как вдруг потемнело всё вокруг, и стая ворон на него налетела. Пётр ружьё схватил, выстрелил в ворон. Несколько штук упало, остальные с карканьем скрылись. Упавших ворон было ровно восемь.
Пётр собрал их в другой мешок. Когда пришёл домой, жена бросилась к нему со слезами.
Все восемь детей онемели.
— От голода, наверное, — буркнул Пётр и понёс свою добычу в сельсовет.
Все хвалили Петра, когда хлебали уху из сухой рыбы. Только Пётр не притронулся к еде.
А дальше стали с ним происходить невероятные вещи. Первой ночью во сне явилась старуха и сказала, что ночью самолёт упадёт на поле, и если Пётр положит рядом всё, что взял, тогда к детям речь вернётся.
Пётр утром проснулся, сон сверлил его голову. Он пошёл в сельсовет, хотел было забрать всё, что осталось, да выполнить наказ старухи, да бабы накинулись на него, вытолкнули на улицу, обозвав полоумным.
Самолёты падали раз в месяц. Упало их ровно восемь. Уже и съели всё, отдавать было нечего. А потом и война закончилась.
Дети чахли на глазах. Мать и жена умерли от болезни какой-то.
Поле стало стонать по ночам.
— Дети мои стонут, — шептала Петру во сне старуха. Всех восьмерых сыновей моих ты погубил.
Пётр просыпался в холодном поту. Ходил в лес, искал дом, нашёл не сразу.
Вошел в него, стало страшно. Кто-то быстро промелькнул перед ним, не успел заметить. То ли мышь, то ли кошка маленькая. И дверь захлопнулась с силой.
— Зачем пришёл? — прошипел кто-то из тёмного угла. — Рыбы больше нет. Всё сожрали, ненасытные? Нелюди проклятые.
Пётр услышал из угла рыдания. Догадался, что это та самая старуха. Подошёл ближе.
— Спасти я их хотела, — причитала старуха, — в воронов превратила, чтобы на войну не забрали. А ты их ружьём всех как одного подкосил. Просила я тебя, чтобы ты вернул всё обратно. Да поздно уже было. Не война их погубила, а ты, ртом своим ненасытным. И дети твои теперь из-за тебя страдают. Умри, Пётр! Ты должен ответить за всё, что ты сделал. На, пей, — старуха протянула ему кружку с чем-то вонючим.
Пётр трясущимися руками взял кружку.
— Что это? — спросил он.
— Пей, — прошипела старуха.
Пётр пригубил, выплюнул. Старуха подошла к нему, вцепилась пальцами в волосы и прошептала:
— Пей…
Пётр пил.
— Яд это, — спокойно сказала старуха, — мне оставь.
Пётр чуть не выронил кружку. Старуха успела поймать её, сделала несколько глотков.
Пётр вышел на улицу. Увидел бочку с водой, зачёрпывал из неё руками, пил, совал пальцы в рот, пытался освободиться от всего, что выпил. Ничего не вышло.
Отправился домой, а потом упал в поле. И идти дальше не мог. Вдруг стая ворон стала кружиться над ним.
***
Большим горем было для колхоза, что пропал Пётр. Искали его, не смогли найти. А дети Петра все как один заговорили. Правда речь была на том уровне, когда они онемели. И поле перестало стонать.