В чём оно, главное счастье художника? Конечно, в том, чтобы твоя работа была одобрена заказчиками. А в чём же ещё? Как-то раз, к одному не слишком известному художнику, явилась высокая комиссия. Из целых трёх важных персон. Чиновник от какого-нибудь департамента. Честно сказать, не знаю какого. Кто там у нас по живописной части, сразу и не скажешь, а департаментов легион. Второй – лицо духовное. Но, тут положено. Пришли ведь не просто так, а проверить «святителя». А то за этими маляришками не уследишь, что-нибудь не то намалюют. А иностранные силы, враждебные великой России, не дремлют, раструбят потом по BBC . С третьим сложнее. Его шуба не даёт догадаться точно о сословной принадлежности. Видно только, что о-очень знатная персона. Главный он тут, в этой комиссии. Все прочие суетятся, а он – скала, глыба. Это может быть ещё более высокое духовное начальство, а, может, и очень богатый купец. Отец родной и благодетель. Таким сейчас памятники в наших губернских и уездных городах ставят, в том числе, как покровителям искусств. Вот он и покровительствует.
Как я уже сказал, высокая комиссия инспектирует работу. Чиновник внимательно уставился на образ в лорнет. Но его, скорее всего, больше технические мелочи интересуют. Здесь вот колорит слабоват, тут тень не к месту.
- Эх, в старые времена, - вздыхает он.
Лицо духовное - наиболее добродушный персонаж. Копеечка за работу в высокой комиссии капает, жена (сестра?) художника уже заглядывает в дверь и приглашает отобедать, чем Бог послал. Чего печалиться то?
- Смотрите, смотрите, ну вылитый наш Прокопий Тимофеевич, а я ведь его ещё с порога признал, - весело говорит лицо духовное, указывая пальчиком на образ.
И опять, выделяется третий. Его не проведёшь! Главе комиссии и глыбе, лежащей на страже истинного искусства, не до таких мелочей, как колорит и тени. Он образ в целом воспринимает. Чутьём, нутром. И что-то ему явно не нравится.
- А ты, случаем, не вольнодумец? – бросает он художнику – смотри у меня, не люблю! У меня сроду этим вольнодумцам спуска не давали. Не успеешь оглянуться, выкинут вон, а, то того и гляди, в кандалы и в Сибирь. Ладно, хорошо себя веди. Чай не глупость вольтерьянскую, а образа для церквы пишешь.
Потом, когда они выйдут на улицу, глыба скажет чиновнику – пусть проверят его. Негласно, …пока. Что-то не нравится он мне. Небось и литературу запрещённую где-то хранит.
Художник молчит. А что он может сказать? Что долги за квартиру, что у жены слабые лёгкие и ей нужно обязательно ехать лечиться? Как может он старается показать, какое это счастье работать над столь важным заказом, как он всю жизнь мечтал именно об этом. И уж, конечно, двойное счастье – видеть у себя в мастерской такие важные лица. Этот день он никогда не забудет.
Ах да, ещё один персонаж остался. Видите фигуру, почти спрятавшуюся за ликом святителя? Это натурщица. Художник что-то писал с неё, пока высокие гости не нагрянули. Нехорошо. Тут важные люди пришли, духовное инспектировать, а в мастерской простая девка в «древнем наряде».
- Ты встань тут пока, - быстро шепнул ей художник – да, и вот этим вот лицо прикрой, а то духовенство всё-таки, как бы не вышло чего.
А вы говорите, паранджа