Конечно, это мальчишество. Но где-то в глубине своей эта мысль очень моя . Похожие метания были у меня в Куйбышеве. Затравленный более сильными, издерганный своими непомерными притязаниями на место под солнцем, я со сладким страданием на сердце собирался пойти в дворники.
Это было и бегство от трудностей и, так теперь вижу, тайное желание привлечь внимание к своей несчастной (а несомненно такой способной личности).
Похожее настроение у меня и сейчас. Уже изверился в реальности смещения Шефа. Он, как страшный кошмар нашей косности, хамства, подлости, мрачен, ужасен и небесплотен . Попробуй проснись, попытайся развеять – не удастся. Он будет неистребим, как запах от потревоженного говна.
Да и страшно, глядя на муки Семенова, если не дай бог, вдруг сделают начальником такой разболтанной конвенции, как наша редакция. Ни сна, ни отдыха тогда. И ни доброго слова, ни ласкового взгляда.
А сейчас недруги роют под меня и гадят наперегонки (что стоит протокол отчетно-выборного собрания!)
Словом, беды известны. И еще: редакция, папиросный дым, шугуровский туберкулез, сидячая работа отнимают много здоровья. И решил я броситься вплавь в ноябрьскую стылую с ледком воду. Выплыву – значит, я человек. Утону – туда и дорога.
Если до конца ноября не наладится ничего – ухожу в отпуск (это у меня вылетело неожиданно). Я хотел здесь сказать и ради этого начал писать, что уйду из редакции.
Заметки Евгения Жаплова, 4 ноября 1979 года
Теперь мысль подсказала более жизненный выход. Но ведь это только отсрочка. Еще на месяц. А дела она может и не изменить.
А же решаю поступить с января круче. Уйду из редакции. И всего в двух направлениях. В лучшем случае на маленькую, необременительную должность – в сторожа. Или лучше еще – в егеря. Главное, чтоб работа была не сидячая. И располагала бы к размышлениям.
Егерь – конечно, самый заманчивый вариант. Природа. А природа – здоровье, чистые, глубокие впечатления. При известном настрое – мини-Пришвин. Льщу себе. Но еще этой возможности я не пробовал для стимуляции творчества.
И при самом безвыходном положении – еду на поклон к Наганову . Ставлю коньяк: пусть оформит меня на договор. Писать – по мере возможности.
Даю себе отчет, что семья сразу садится на мель. Хоть и хреново 150. Но это не 85, как не крои.
Это хроническое состояние безденежья по логике должно стимулировать меня на добывание денег. Причем, способами дозволенными и нет: вырезание по дереву, линолеуму, писание очерков и рассказов, калым топором и лопатой. Так сказать, мелкий шулер в свободном полете.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
Письмо к Лиле. Дневник школьника, 1967 год
Как из комсомольцев "ковалась" нынешняя элита
Лида, Слава, теща, деньги и квартира