Всеблаженная и лихая Россия — сколько вынесла на себе страданий, поношений, унижений и все равно продолжает эти унижения переносить, вынашивать, словно милосердная мать чумное дитя. Чудо какое ли на нее, любовь ли необъятная Господня снизошла в стародавние лета, потому как даже и в пепел ее если и обращали — вставала, и текла теми же славными, привольными ручьями, какими течет и ныне. Больную душу ее ублажали сладострастными речами многие ее поработители, как воцарившиеся, так и поработившие ее в своих гнусных мечтаниях. Одними из таких поработителей были прекрасные, ничем не обремененные, полагающие, что деяния их идут во имя высшей, пусть и подлой, но цели, были юноши и девушки, именующие себя «народовольцами». Взявши в руки перо и бумагу, пистолеты и бомбы самых различных родов принялись они «освобождать» русскую землю от гнета тирании самодержавия. Обыкновенно собиравшись на конспиративных квартирах на темных, затуманенных петербургских улочках, освещаемых тусклым светом фонаря, они обсуждали наигрустнейшие вещи, какие только могут прийти на душу возгордившемуся человеку.
Уничтожение самой сути любви обсуждали они. В их мире не было место духу и милосердию — а лишь самая ненависть, обремененная идеями о возвышении всех над всеми. Сообщая вам о тех, кто в этих самых народовольцах состоял, я пришел к неутешительному выводу — пока ненависть будет руководить революцией, пока в ней будут фигурировать политические убийства, а также разгул черни по опаленным городам, крушащей все на своем пути — триумфа ее мы никогда не увидим, потому как мир созданный из любви не может быть счастлив, исправлен, одною ядовитою ненавистью и циничным рационализмом. Радикалисты ее возглавившие даже не понимала, не хотела понимать своей обреченности, равной обреченности и скорби сатаны.
Распространивши свой яд не только на землю российскую, но и украинскую насчитывали они около пятисот человек. Да какая же народная воля могла зародиться в их сердцах? Единственно что и зародилось так это диктатура, без малейшего понимания сермяжной, горькой доли. Хохотали они на квартирах своих над душами вольными. Сидела, посмеиваясь Перовская, за нею почесывал грязную бородку Желябов и лишь грустно, одиноко в уголке смотрела в сизое окно Вера Фигнер. Соединившись с остальными, более мелкими и менее влиятельными террористами совершали они покушения за покушением над непрестанно воротившими глаза чиновниками, государевыми служащими и над самим императором Александром. А он и не подумывал сдаваться даже после будоражащего кровь взрыва в Зимнем. Сыграли они и на чувствах патриотически настроенных поляках, средь которых был и Игнатий Гриневицкий, нанесший роковой удар, погибши сам, и оторвав ноги Александру Николаевичу.
Представши пред судом, они также, казалось в душе своей хохотали, и хохот этот увел землю у них из под ног пятнадцатого числа апреля месяца в том же 1881 году. Много позже, из них оставшиеся, еще давали о себе знать в ледяном спокойствии, повисшей над Россией из-за обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева. Давали знать ненавистью: террористическими актами, разбросанными и поблекшими на холодном ветру прокламациями и гневными возгласами. Их последователи убьют на Россию на долгие годы, вплоть до ее чудесного воскресения. Будет застрелен Столыпин — одна из последних надежд умирающей России, взорваны несколько чиновников рангом поменьше, и наконец, уничтожен флаг России — незабвенный триколор, замененный на долгие годы красным полотнищем. Надо ли думать нам сейчас о таких преобразованиях? Ведь лишь одною ненавистью один раз погублена была Россия. Ее серы долы и поля все вынесут, переживут, перемолят нас, но вот счастливы ли мы будем в гордыни? Потушим ли мы мировой пожар или еще более раздуем? Примем ли ее благословение? В смирении, в смирении и любви спасение наше, спасение и правда российская, в спасении этом и есть истинная народная воля.