С нами в лагерях обычно находились и наши училищные офицеры — командиры взводов. Командиры рот бывали наездами, а уж командира батальона помню в лагере только один раз за всю учёбу в училище. Видимо, было какое-то ЧП. Взводные жили с нами поочередно. Подчинялись они комэске, выполняли обязанности замкомэски по строевой и физической подготовке. Во всяком случае, помню такой момент представления нашего капитана Шмелёва на эскадрильском построении. Шмелёв, заслышав такую должность, даже подрос и развернул плечи. Явно ему понравилась должность. Если учесть, что он был из техников, это было повышение. Надо заметить, что в 80-х годах техники получали средне-техническое образование. И майорская должность светила только выдающимся кадрам. Теперь-то я понимаю, что это был маленький армейский спектакль для нас. Подняли статус нашего взводного в глазах курсантов.
Капитан Шмелёв гордился своей ролью воспитателя будущих лётчиков. Бывший техник МиГ-15 и Миг-17, он любил напомнить нам о своём авиационном опыте. Не какой-то там взводный из кавалеристов, который трубку приёмника воздушного давления, торчащую из крыла, принимал за ствол пушечки. Шмелёва не разыграешь на авиационную тему!
Роста он был маленького, худощав, форму носил без шика, но опрятно. Для нас он был пожилым человеком, но ему едва перевалило за сороковник. Он всегда держал дистанцию от курсантов. Может с сержантами он по другому себя вёл, но я не помню, чтобы он с кем-то говорил по душам. Нет, он был безвреден, незлобив, но доставал своими методичными проверками тумбочек.
У курсантов после второго курса началось увлечение мелкими поделками из плексигласа, латуни или мельхиора. В основном изготовлялись подкладки под комсомольские значки в виде самолётов или зажимы для галстуков. Тоже с профилем МиГ-21. Или изготовляли что-то связанное с табакокурением. Работа была сугубо ручная, мелкая, долгая, а потому позволяла убить длинные зимние вечера. С материалом и инструментами тогда было очень туго. Я нашёл в Харькове магазин «Юный техник» и прикупил там наждачки «нулёвки» и надфили. Опрометчиво оставил после выходных в прикроватной тумбочке, а вечером ничего этого не обнаружил. Следы вели к взводному. Он днём проверял порядок в тумбочках. У товарища была такая же беда и мы вдвоём пошли в канцелярию к взводному.
Увы, всё было выброшено дневальными в мусорные баки. Мы стали возмущаться. Жалко было труда, денег, материала.
- Не положено!
- Не положено!
- Не положено в тумбочке держать!
- Читайте Устав, там перечислено, что должно быть в тумбочке.
Так отвечал на все наши претензии капитан. Со снисходительной улыбочкой. Ровным голосом. У меня уже закипали слёзы от бессилия.
- Имеем мы право на личную жизнь? - на повышенных тонах спросил взводного.
- Имеете, - добродушно согласился взводный.
- Ну и как же её иметь, если вы всё личное из тумбочки выбрасываете, - уже взвыл я.
- В чемодане! - посоветовал взводный.
Я опешил. Слёзы сразу высохли, едва я попытался представить свою личную жизнь в чемодане. Он у меня маленький был. Товарищ тоже был в ступоре. Видать и его проняла житейская мудрость отца-командира. Мы с товарищем несколько секунд смотрели друг на друга, а потом, не сговариваясь, одновременно попросили разрешения выйти. Дошли до своих табуреток и присели. Молча посидели. Потом начали ржать. Эйфория…
Тогда я решил, что таким офицером быть не хочу.
Была у капитана одна особенность: у него отсутствовало обоняние. Парами топлива выжгло. Было какое-то ЧП у него на службе в полку. Из-за этого его и убрали с должности техника самолёта. И назначили взводным в училище. А потому, когда перед праздниками взводные выискивали в казарме курсантские заначки спиртного, он изымал любую жидкость в любой таре. Запаха определить не мог, а на вкус пробовать было опасно.
В Близнецах у Шмелёва начинал работать крематорий. Так прозвали курсанты его костры в курилке. Он проверял тумбочки, реквизировал лишние предметы, а потом сжигал. Однажды мне «повезло» быть дневальным свободной смены при таком языческом ритуале.
Взводный появился в казарме и сделал мне знак рукой. Он опустился на корточки перед первой тумбочкой и распахнул её. Я остановился у него за спиной. Взводный довольно потёр руки, даже уши у него порозовели. И движением фокусника извлёк из глубин тумбочки пару грязных простых носков. Он мгновенье подержал их над плечом и изящным движением бросил за спину. Потом на пол полетела пара шерстяных носков, спортивные трусы. Шмелёв перешел в следующий проход между двухъярусными кроватями. Я, отворачивая лицо, сапогом сдвигал конфискат в одну кучку посередине главного прохода спального помещения. У меня-то обоняние работало прекрасно.
- В курилку! - бросил мне довольный взводный, проходя мимо внушительной кучи вещей и повелительно ткнув в неё пальцем. Глаза у него блестели, на щёчках рдел румянец, на губах змеилась счастливая улыбка.
Признаться, я был ошарашен таким количеством барахла, которое он вытащил из тумбочек и из под матрасов. Выбрав из кучи тельняшку посвежей, ногой в сапоге сдвинул на неё тряпьё и вынес в курилку. За три ходки управился. Шмелёв сидел в курилке и дымил сигаретой. Потом мне пришлось плеснуть на тряпьё керосином из лампы резервного освещения, которая висела у тумбочки дневального. Шмелёв бросил на вещи горящую спичку и крематорий заработал.
Чёрный дым потянулся в небо, распространяя в воздухе резкий запах горящей шерсти. Из-за пригорка показались головы курсантов, которые колонной, больше похожей на ватагу, возвращались с аэродрома после первой смены полётов. Увидев знакомый столб чёрного дыма из курилки, парни загомонили. Кто-то радовался, что его грязные носки выбросил взводный, кто-то возмущался, подозревая утрату вещей. Но тут уж ничего не поделаешь. Кому-то повезло, а кому-то — нет.
Взводный восстанавливал уставной порядок своими методами.
А вот во втором взводе нашей роты командиром был молодой офицер. Он был демократичным. В лагере играл с курсантами в волейбол, мог поболтать в курилке на любые темы. Аргументировано обращал будущих офицеров в свою веру. Не ломал через колено. Но это мне так виделось со стороны. Может у курсантов его взвода тоже были какие-то претензии к нему или обиды на него. Не знаю. Уже тогда я услышал от офицеров эту поговорку: куда курсанта не целуй, у него всюду ж…
Образцом офицера для меня наш командир взвода не стал. И я думал, что достаточно в душе отрицать его методы, чтобы не стать таким как он.
Увы… Первый же год в строевом полку показал, что я нехотя стал его копией в общении с подчинёнными.