«Дети — это кошмар, ужас, бесит, но это чувство проходит»
Как живут женщины, которые сожалеют о материнстве, и почему важно позволить им говорить об этом
28.08.2020
Катя Перлин Эйхорст, Израиль, 40 лет
трое детей: 4 года (двойняшки) и 6 лет«Отношения как с нарциссом, но ты не можешь их прекратить, потому что это твои собственные дети»
«Материнство — это счастье, любовь и ****** [ад] одновременно, — говорит мама троих детей Катя Перлин Эйхорст. — Я вообще не фанат детей. Дети — отвратительные существа. Они делают всякую хрень, они вечно грязные, сопливые, они отвратительно орут. Конечно, мне хотелось своих детей, но мои — это другое дело. А всех остальных я видеть не хочу, они меня не интересуют».
Недавно Катя ответила на вопрос в одном родительском интернет-сообществе о том, есть ли среди подписчиц те, кто жалеют, что родили. Катя написала, что жалеет регулярно, но «фарш назад не провернешь. Приходится перестраиваться и производить личностный рост». Кате ответили: «Таким лучше не размножаться! Бедные дети!»
Многие убеждены, что «хорошая мать» не имеет права быть недовольной материнством, а выражение матерью гнева, усталости и разочарования воспринимается как ее провал. Женщин, которые в родительских интернет-пабликах осмеливаются признаться, что жалеют о своем выборе стать матерью, в лучшем случае отказываются слышать, в худшем — обвиняют и оскорбляют. Их посылают к психиатру, желают, чтобы у них отобрали ребенка и отдали «в хорошую семью», называют сумасшедшими эгоистками, а их слова — бредом, который невозможно понять.
Катя считает, что причина такой агрессии в адрес матерей — в системе ценностей общества. «Многим людям легче жить с правилами, которые привнесены извне. Среди них: “дети — это хорошо” и “родители обязаны любить своих детей”. Если люди чувствуют, что дети для них — это плохо, они заталкивают это чувство в себе куда-то подальше и строят стены, чтобы его игнорировать. И когда приходит кто-то, кто позволяет себе рассказывать, что дети — это не всегда хорошо, а вообще-то может быть и тяжело, сразу случается страшная истерика».
«Как мама одного ребенка я думала, что это я такая правильная — правильно кормлю, правильно укладываю, поэтому дочь такая хорошая. Но нет!»
Массовая культура, сообщества в соцсетях и вся индустрия, которая выстроена вокруг материнства и детства, вносят вклад в устойчивость образа счастливой матери. Но на уровне повседневного личного опыта невозможно достигнуть состояния непрекращающегося счастья. «Как любые другие отношения, отношения с ребенком имеют целую палитру эмоциональных состояний, — говорит Жанна Чернова, доктор социологических наук, профессор департамента социологии Высшей школы экономики. — Это может быть также и скука, недовольство, сожаление и разочарование. Эти чувства не говорят о том, что мы не любим своих детей, — любой близкий человек периодически нас раздражает. Тем не менее, когда мы по разным причинам и в разных ситуациях испытываем сиюминутное раздражение и недовольство детьми, это табуируется как некая ненормальность, девиация, которой нужно стыдиться. Как будто с вами что-то не так, вы должны что-то с собой сделать, чтобы почувствовать счастье материнства. Но на самом деле в этом нет отклонения, патологии — это проявления нормы».
Катя с 12 лет живет в Израиле — она называет себя человеком с гибридной самоидентификацией, на которую сильно повлияло русское интернет-пространство, где у нее много друзей. Муж Кати Игорь — тоже сын эмигрантки из России. Изначально они планировали двоих детей — это немного для Израиля. «Трое детей считается минимумом. До этого тебе будут полоскать мозги: “А когда следующего? А чего это ребенок бедный один?» Многие считают, что один — это реально проблема».
Катя была уверена, что, родив детей, продолжит активно работать и заниматься делами — и с первой дочкой это легко удавалось. Но со второй беременностью все пошло не по плану: вместо одного ребенка получилась двойня, и семья оказалась к этому не готова. «Я иногда говорю, что младшие прилетели мне в качестве наказания за гордыню. Со старшей дочерью меня ничто не останавливало. Она была на груди, у меня был слинг, коляска, автомобиль — я фигачила вместе с ней все, что хотела делать. Она была очень удобным ребенком. С ней материнство оказалось таким, как я представляла раньше. А с младшими — ровно наоборот. Как мама одного ребенка я думала, что это я такая правильная — правильно кормлю, правильно укладываю, поэтому дочь такая хорошая. Но нет!»
Сложности с двойняшками для Кати начались еще в роддоме: пришлось задержаться там из-за желтухи новорожденных и после выписки даже повторно оказаться в больнице. «Я провела десять дней с телефоном рядом с лежащими под лампами детьми. Это скомкало мне все начало», — вспоминает Катя. Когда родились двойняшки, она поняла, что не чувствует к ним материнской любви. «Не знаю, окситоцин в этом винить или что-то другое. У меня в голове был автоматический ограничитель, который мне говорил: “Окей, не надо их лупить, не надо трясти и мучить», но всепоглощающего чувства, которое как-то компенсирует трудности круглосуточного ухода за младенцами, не было».
На формирование образа счастливой матери влияют и распространенные представления о материнском инстинкте: женщина должна хотеть быть матерью, получать от этого удовольствие просто по факту того, что она женщина. «Общественные ожидания, что у женщины по умолчанию есть встроенный материнский инстинкт и что якобы он должен включиться, как лампочка Ильича, в момент родов, негативно влияют на большую часть женщин, — говорит соосновательница проекта о ментальном здоровье матерей “Бережно к себе» Ксения Красильникова. — Современная наука, однако, считает, что материнский инстинкт — это скорее социальный конструкт, хотя, конечно, после родов в организме женщины происходят массивные гормональные изменения, которые влияют и на психику. Когда у женщины не возникает ожидаемых материнских реакций, у нее появляется ощущение внутренней поломки — и это приводит к чувству вины. Получается довольно сложный комплекс эмоций, с которым тяжело жить».
Неожиданно для Кати все правила, которые упорядочивали жизнь со старшей дочкой, с двойняшками не работали. «Малыши в первую же ночь дома поели в 3:30 — и начали визжать, как будто я их убиваю. Я делала все по правилам, а получилась какая-то ***** [ерунда]! Мне было с ними очень тяжело, потому что пришлось забить на себя, на свой образ жизни, на свои желания. Это как отношения с нарциссом, только это твои собственные дети, и ты не можешь перестать».
С двойняшками Кате было непросто даже выйти на прогулку — не удавалось вовремя собрать их и дойти до садика, чтобы забрать старшую. «Однажды я подумала: окей, я хотя бы выйду в парк около дома. Собрать их — это уже целое дело: надо переодеть, покормить, переодеть снова, потом кто-то обкакался — вся эта свистопляска может тянуться два часа перед выходом. И вот я уже вышла — и через сто метров одна начинает рыдать, потому что снова хочет есть. Я с паром из ушей дошла до лавочки, села — и как только коляска перестала катиться, вторая тоже проснулась. И вот я сижу на улице голая до пояса, кормлю двоих одновременно. Через сто метров у следующей лавочки все повторяется. Я понимаю, что нет смысла все это производить с орущей коляской, бегу домой с перекошенным лицом, чтобы быстро сесть и заткнуть им рты. От этого ора у меня бомбило просто страшно».
Принять двоих детей вместо запланированного одного Кате и ее мужу было тяжело во многом и потому, что семья не была готова к этому финансово. В течение одного года родителям пришлось оплачивать няню для двоих младших детей, которую Катя наняла, чтобы понемногу работать, и садик для старшей (для детей младше 3-х лет в Израиле детские сады платные). «Это был тотальный финансовый крах», — вспоминает Катя. Работать почти не получалось — двойняшки отнимали все время и внимание. «Я привыкла работать, сосредоточившись в тишине. Три месяца я пыталась что-то делать на фрилансе, но даже с наличием няни мне с трудом удавалось уйти из дома, потому что они закатывали страшные скандалы. В какой-то момент поняла, что нет шансов, и села дома. Помимо того, что младенцев было двое, у них еще был рефлюкс, они были более чувствительные, чем старшая: они очень быстро перевозбуждались, их было тяжело уложить спать. Происходила очень муторная возня со сцеживанием, с совмещением режима старшей с режимом младших. Это все надолго вывело меня из рабочего состояния».
ате помогло то, что она раньше читала о гормональном сбое, из-за которого не чувствовала любви к младшим детям, и понимала, что происходит — поэтому она решила работать над собой. За помощью Катя обратилась к подруге, которая на полгода раньше тоже родила двойню — у обеих женщин это были вторые роды с небольшой разницей после рождения старших детей. Кроме того, подруга была психотерапевтом и обладала профессиональными инструментами помощи и поддержки, поэтому обо всех проблемах Катя разговаривала с ней.
«Моя душевная работа была направлена не на то, чтобы понять, что я не очень рада этому родительству, а на то, чтобы пережить этот факт, — и сделать шаг вперед из этого. Подруга сказала мне, что очень тяжело построить отношения с двойней просто потому, что их двое — нельзя построить отношения одновременно с двумя людьми. Мои малыши однояйцевые, но очень различаются — и я специально ходила куда-то с каждым ребенком отдельно, придумывала, как можно строить отношения с каждой. Например, у меня периодически был лактостаз, и только Сара могла его рассосать. Я прикладывала Сару к груди и благодарила ее за то, что она мне помогает. Я делала все это осознанно для того, чтобы перестать их тупо ненавидеть».
Об этом и о других сложных чувствах, которые принесло ей материнство, Катя открыто могла говорить с мужем — он относился ко всему, что происходило с женой, без осуждения, с «абсолютным принятием». «Думаю, он тоже ощущал эту ненависть, которая захлестывает тебя, когда ребенок в 1:30 ночи просыпается, как ни в чем не бывало, и такой: “Окей, давай играть!” Я думаю, он чувствовал это чаще, чем я — в течение полутора лет он выходил с малышами по ночам, шатался по паркам с орущей коляской, потому что оно не спало. Это нужно было для того, чтобы крики не разбудили старшую и чтобы я имела какой-то шанс поспать. Это был страшный трэш, который мы потом вытеснили из наших мозгов».
Большой поддержкой для Кати стало участие близких в заботе о детях: бабушки несколько раз в неделю гуляли со старшей дочерью и помогали с ней дома, в другие дни муж приходил с работы раньше. Когда двойняшкам исполнился год, Катя смогла выйти на работу — за детьми дома присматривала няня.
Подруга Кати, которая помогла ей справиться со сложностями материнства, открыла в Фейсбуке группу поддержки для родителей двоен. Понимая, как важно для матерей принятие и возможность открыто говорить о проблемах, Катя присоединилась к сообществу и стала его модератором. «У нас было несколько острых случаев, когда в сообществе мамы находили моральную и душевную поддержку, которая им была очень нужна. Одна женщина как-то написала огромный пост о том, что она ненавидит своих детей, что ей очень тяжело, они испортили ей жизнь — это был пост, реально переполненный болью. Я сидела дня четыре модерировала комментарии — смотрела, чтобы никто не писал гадостей. Одна тетка пришла и стала орать: “Как вы можете! Вы что, это же ваши дети! Перестаньте, я полицию вызову!» Я ее забанила и потом общалась с ней в личке, потому что она тоже была переполнена эмоциями в другую сторону. Кроме одного этого комментария той маме написали кучу слов поддержки, что да, дети твари, мрази, они ужасные, с ними очень тяжело, но это проходит. Написали: сплавьте детей бебиситтеру, папе, бабке на лавке, которая выдает вам советы каждый день, чтоб она заодно поняла, с чем вы имеете дело, идите попейте кофе, выдохните, это пройдет. Самое главное — через пару дней эта мама поблагодарила всех и сказала, что дети в порядке, она никого не убила, и что ей стало легче благодаря поддержке».
Социолог Жанна Чернова убеждена, что представления о нормальном материнстве или семейной жизни в обществе очень узкие. На самом деле мало кто вписывается в эту норму, опыт людей гораздо богаче. «Навязанные обществом и культурой, поддерживаемые государственной политикой жесткие стереотипы заставляют многих оценивать разные жизненные ситуации как девиации. Если мы дадим голос женщинам и услышим различные истории, то сделаем важную работу и покажем, что глянцевая картинка материнства — это только плоский фасад. Мы поймем, что границы нормы гораздо шире, люди живут по-разному».
«Я знаю, что человек, который пришел писать такой пост, — это человек, который любит своих детей и хочет справиться со своими эмоциями, — говорит Катя. — Мне кажется, если пара человек увидит в этом себя и перестанет чувствовать вину, это уже поможет. Мои малыши побудили меня активно участвовать в этой группе, потому что моральная поддержка жизненно необходима. Именно поддержка, а не советы. И это самое важное, что я хотела бы донести до людей: что периодически дети — это кошмар, ужас, страшно, бесит, тяжело, невозможно