– Ба, а что такое “генелагическая древа”,- спросил у 94 летней Елизаветы Павловны, сидевшей на скамеечке на весеннем солнышке, внук Артемка, в свои неполных семь лет пытающийся казаться взрослым и умным.
– Ты слегка ошибся, надо говорить “генеалогическое древо”, – поправила его бабушка, – древо – это дерево, а генеалогическое – значит родовое, а род это я ,папа, мама, братья, сестренки, то есть ближайшие родственники, но по правилам сюда включают всех, про которых знают.
– Понял, мне нужно дерево нарисовать и по веточкам вас всех рассадить.
– Правильно, как сделаешь – покажешь мне. Да себя не забудь посадить.
Внук убежал, а Елизавета Павловна осталась один на один с теплым весенним днем, не упуская возможности подышать свежим воздухом, напоенным запахом просыпающейся от спячки земли и легким дуновением живительного весеннего ветра.
– Родственники! – проговорила она и, вздохнув, задумалась о том количестве родни, накопившейся на ее древе почти за целый век. – Да, почти целый век прожила, есть кого вспомнить.
В свои годы Елизавета Павловна не жаловалась на память. Она помнила все, что было раньше, знала, что происходит сейчас, могла поддержать разговор на любую социально-политическую тему. Некоторая информация, порой, раздражала ее, например, о том, как споткнулся и упал на трапе самолета новый президент США, она считала что упасть можно и на ровном месте, от этого никто не застрахован.
И она вспомнила своего деда Василия Степановича, который в детстве умудрился так упасть, что потом всю жизнь хромал, ни в одной войне не участвовал и прожил до 83 лет. У деда Василия, кроме отца было еще два сына, Михаил и Иван, старший Михаил без вести пропал еще в Первую Мировую, а младший Иван прошел все войны, да еще и до генерала дослужился.
С материнской стороны Елизавета Павловна мало кого знает и помнит, не знались они с такой голытьбой, как они. Дед Аркадий Константинович статским советником был, а бабушка Наталия Петровна книжки писала. Мама же, Варвара Аркадьевна, Смольный институт благородных девиц заканчивала. Рассказывала она об этом много и интересно. И знания ее были глубокие, она могла спустя столько лет спокойно рассказать о том, кто такой Платон, и даже процитировать из него несколько фраз.
А до чего хорошо она играла на фортепьяно! Родственников у нее было мало. Две сестры-близняшки после революции уехали за границу, а там без вести пропали, так она их и не нашла. А вот ее брат Алексей Аркадьевич остался и дослужился до заместителя наркома, правда за давностью она уже и не вспомнит в каком наркомате он работал. Дети его Андрей и Полина не любили ее, поэтому в гости к ним никогда не ходили. Во время войны, в блокадном ленинграде они умерли от голода.
– А я живу, – подумала Елизавета Павловна, – а сколько еще протяну, только самому Богу известно.
Мать долго жила детскими и юношескими воспоминаниями и долго привыкала к новой жизни, которая самой Елизавете Павловне была проста и понятна. А матери казалась чужой, враждебной, она, как и в молодости, по-прежнему была возвышенно-поэтической натурой, воспитанной на поэтах Серебряного века.
Она помнит, как мать читала стихи Волошина, Хлебникова, Брюсова, сожалела, что ей ни разу не удалось увидеть Ахматову. Она обожала, заламывая руки, читать с придыханием ее стихи. А она, дочь, благодарна ей за любимого Сашу Черного, чьи стихи мать читала ей в детстве, и она обожает их до сих пор, приобщая к ним Артемку. Мама умерла 1989 году, скоропостижно.
Она была чужда маминой восторженности и романтизму, поэтому поступила в Московский химико-технологический институт им. Д. И. Менделеева. А закончив аспирантуру, так и осталась там преподавать. Отца она мало помнит, он был геологом, а привычные для него постоянные разъезды отдалили его от семьи.
Он погиб в январе 1940, на Финской. С семьей дяди Ивана она всегда близко общалась, любила не только Ивана Васильевича, но и его жену Нину Сергеевну и двух его сыновей Сашу и Сережу. Оба двоюродных брата были офицерами и умерли в конце 90-х, скорее от отчаяния, чем от болезни.
После их смерти разорвались родственные связи, да и времена изменились, писем больше не пишут, больше в соцсетях общаются, но это все не то.
– Да что теперь говорить, как лучше общаться, особенно мне, которой уже и беседовать не с кем. Уходит мое поколение, уходит,– с печалью проговорила Елизавета Павловна.
Она смотрела в голубое небо и думала, что уже совсем скоро она покинет это противоречивый мир, порою прекрасный, но чаще невыносимо тяжелый. А до этого нужно обязательно вспомнить и записать то, что должны знать ее дети Максим и Вера, внуки Павел и Варя и правнуки Лиза, Наташа и младшенький Артемка.
Вот он, бежит с листом бумаги от дома:
– Баба, баба, посмотри, как ты красиво на веточке сидишь. Правда похоже?
–Правда, у тебя тут все похожи, ведь мы же родные.
Это не моя родословная, это просто рассказ. И хочу я его закончить словами Проспера Мериме, до сих пор звучащими современно: “Пусть даже потомство забудет наши имена, - лишь бы оно ощутило на себе благотворные последствия наших усилий.”
Жду ваших комментариев, почтенные мои читатели, подписывайтесь, делитесь мои контентом в соцсетях.