Многолик Серебряный век! И поистине многолика одна из этой плеяды: Елизавета Юрьевна Кузьмина - Караваева. В поэзии она дебютировала как Лиза Пиленко, а для Русской православной церкви она - Мать Мария.
Что знает о ней "средний" читатель? Богемная поэтесса - эмигрантка - монахиня - участница французского Сопротивления. Погибла незадолго до Победы в концлагере - в партии, отправляемой в газовую камеру, подменила собой многодетную мать.
И это всё - об одном человеке? Разве так бывает?
Повесть Елены Микулиной "Мать Мария" могла бы показаться сплошной выдумкой и наивной "литературщиной", если бы не была документальной. Всё - правда...
Героиня с тремя лицами. Она и пылкая - восторженная до полной малохольности Наташа Ростова, и неутомимо - хозяйственная, практичная Пульхерия Ивановна, и "печальница" Ульяния Осорьина, которой буквально кусок в горло не лезет, когда рядом голодные.
Практичность, любовь к земле - это от отца, директора Никитского Ботанического сада. Никакой романтики - в основе чуда сплошная бухгалтерия и администрирование.
Восторженность и поэзия - "дух века". А сострадание - это материя таинственная. Или дано - или нет.
Когда гимназистка Лиза часами поджидает Блока на крыльце его дома, не догадываясь, что Блок просто не хочет общаться с назойливой поклонницей - это забавно. Но ведь - прорвётся в кабинет своего кумира, и закатит та-а-акую руладу о смысле жизни, который ей указал Поэт! А депрессивный Поэт и не думал никому ничего указывать. Но девочка требует поводыря по жизни, и не кого - нибудь, а именно его!
Не оторвать кумира от противной Любы Менделеевой? Ну что ж... надо замуж за туманного декадента Кузьмина - Караваева. И вместе с ним - в "Башню" Иванова, ведь Блок там бывает.
Отрезвление не заставило себя ждать: да все эти "гении" - просто бездельники! Только от безделья и можно вести бесконечные разговоры о самовыражении. На юг! Заняться дичающим Садом. Муж не желает? А зачем он вообще нужен, если уже есть дочь, Гаяна? Есть, кого любить.
Успешную помещицу в Ботаническом саду и застала революция. Заняв пост в городском самоуправлении Анапы, Елизавета Юрьевна расселяет и кормит беженцев. Организует детские приёмники, закупку продовольствия, отправку людей в более благополучные районы, где можно жить и работать.
Власть в Крыму несколько раз переходит из рук в руки, и белые подозревают её в красном уклоне, красные - в белом. А она просто делает своё дело, и делает его хорошо.
Всё решила любовь к белому офицеру. Скобцов - идеал мужчины! Если уж ТАКИЕ России вдруг стали не нужны - уедет вместе с мужем. И мать свою заберёт, и сына, и новорожденную дочку.
Путь из Анапы через Кавказ во Францию оказался таким, что думали - живыми не доберутся. Но добрались - и оказалось, что здесь работать надо. Почти для всех эмигрантов - сюрприз. Они надеялись, что Франция будет их кормить за обличения большевиков?
Елизавета Юрьевна не растерялась - нашла работу в небольшом ателье, а вот её муж совсем погас, работая таксистом. И интерес к семье потерял. И семья потеряла интерес к нему. Снова одна... Впервые обожгла мысль: ЗАЧЕМ УЕХАЛА?! Ради любви, от которой ничего не осталось?
Восемнадцать лет жизни тягостной, бессмысленной, только ради матери и детей.
Но умирает от простуды младшая дочь, Настенька, а старшая отдаляется от матери всё более: "Ты не должна была решать за меня. Я хочу домой. Да, в СССР".
Девушка с экзотическим именем Гайана просит Алексея Толстого помочь ей - и вот она уже в Ленинграде. "Студентка, комсомолка, спортсменка". Чувствует, что это место на Земле - для неё. Счастлива! Целых два года... и нелепая смерть от брюшного тифа.
Елизавета Юрьевна едва не сходит с ума. Ей кажется непреложным то, что это - расплата. За измену Родине. Внутренний голос говорит ей: "Ты всегда боялась жить своим умом, всегда искала поводыря, а потом - разочаровывалась". А воспалённый рассудок отвечает: "Значит, надо служить идеалу, в котором разочароваться невозможно. Христу".
И, к изумлению всех, кто её знал, постригается под именем "Мария". А в монастыре вдруг начинает... изучать ведение хозяйства. Потому, что бегство от мира - не для неё, и разочарование в церковном "благочестии" не заставило себя ждать.
В мир! Вся дальнейшая жизнь будет служением ближнему, да таким, чтобы на себя и времени не оставалось - даже для мрачных мыслей.
Выпросив деньги у церкви под свой детально проработанный "бизнес-план", Мать Мария снимает особняк, собирает в него опустившихся русских эмигрантов, добывает для них одежду и мебель, кормит, не стесняясь принимать на рынке подаяние третьесортными продуктами... И старается не замечать, что постояльцы смотрят на неё, как на блаженную, блажью которой надо пользоваться. Работать они не хотят.
Значит, надо дать им надомную работу - чтобы не могли отказаться! И этим приходится заниматься самой.
Война. Не только огромное горе, но и - счастье. Настал момент, когда можно помочь России, не покидая Франции: приют становится местом явок для беглецов из концлагерей, для партизан, для евреев. Евреи вообще все как один вышли из этих стен "православными" - всем были выданы справки о крещении. С крошечными, едва заметными буковками "л" - "липа". Днём "левые" постояльцы сидят в погребах, ночью их переправляет в безопасные места сын хозяйки Юра. Всегда можно сказать, что молодой человек отлучился по делам, в которые ему неудобно посвящать маму - монахиню!
Не будь хозяйка приюта монахиней - немцы догадались бы гораздо раньше. Да и вообще вряд ли догадались бы. Выдал кто - то из постояльцев.
До Победы Юра не дожил, погиб в Бухенвальде.
Два года Елизавета Юрьевна прожила в аду. Через два года рядом с ней уже не было никого, с кем она впервые переступила порог лагерного барака. Но ей иногда удавалось писать матери - в самых обтекаемых выражениях. "Я стала совсем старухой". В пятьдесят четыре года. Знали ведь в лагере, что наши идут! Уже доносилась канонада - фронт рядом!
И немцы кинулись "зачищать". Заметать следы. Вывозить документы - и убивать всех, кого не успели. Всего месяц не дожила мать Мария до освобождения Равенсбрюка.
А стихи... стихи у неё хорошие. Только это тот случай, когда у поэта жизнь оказалась интереснее и содержательнее стихов. И лучшие книги Кузьминой - Караваевой - автобиографические. Отрывочные, неоконченные воспоминания.
Интересно, смогла бы сама мать Мария Парижская отнестись серьёзно к собственной канонизации?