Наступила полночь. На улице Рандоя было темно, как в преисподней. Ни одного осветительного фонаря, ни одной даже самой паршивенькой лампочки не горело в этом районе. Дома освещались слабеньким светом со стороны Голливуда, как называла зерновой элеватор Лиза Симсон из-за его внушительности и монументальности. Два электрических шара, насаженных на ворота Томсонов, освещали дорогу одиноким ночным путникам.
В назначенное время четвёрка отважных котов собралась на даче адвоката. Здесь тоже стояла беспросветная темень.
– Я проверил все дворы и улицы, – сказал Сильвер. – Всё чисто, пришлых собак нет. Если что, Лео, дашь знать. Придём на выручку.
Лео, Пульхерия и Пудинг бесшумно спустились в канаву и взяли направление на розовый дом. Навстречу им попалась пара ежей. Ночные охотники топали по канаве с шумом и сопением, как стадо слонов по прерии.
– Тяжёлый дух идёт с юго-запада, – сказала ежиха Колючка, старая знакомая Пуси из гаража Симсонов, повертев носом. – Чужеродный дух проник в наши владения.
Тройка добровольцев тревожно принюхалась.
– Пахнет хлевом, – сказала Пуся, которой «аромат» показался удивительно знакомым.
– Откуда ты можешь знать этот запашок? – сказал Лео. – Ты же прибыла из вечной мерзлоты! Там же кроме снега, льда и нефти ничем не пахнет!
– Нет, не скажи, я успела постранствовать по миру. У меня до Лизы была другая хозяйка, в Башкирии я всякого насмотрелась!
Миссионеры остановились, перед ними зиял огромный зев дренажной трубы.
– Я первым не пойду, – с отчаянием сказал Пудинг. – Вдруг там яма с водой или пропасть глубокая. У меня клаустрофобия...
– У тебя не клаустрофобия, а трусофобия, толстомясый барбос! – сказал уверенно Лео и первым шагнул в неизвестность. – Это дыра есть начало туннеля, которая приведёт нас прямо к цели.
За ним последовала Пуся. Пудинг, набравшись духу, со скоростью пули влетел в трубу и на полной скорости врезался своим бампером прямо в зад Пуси.
– Хам, держи дистанцию! – прошипела Пуся недовольно. – Гиппопотам неуклюжий!
Лазутчики выбрались из трубы и упёрлись носом прямо в деревянный сарайчик. Все затаили дыхание от нестерпимой вони.
– Ап-чхи! – чихнула Пуся.
В сарае послышалось какое-то движение, будто кто-то стучал по полу. «Цок-цок» – раздавалось в ночи.
Разведчики затихли. Они осторожно осматривались, выискивая хоть какую-нибудь лазейку в сарай. Прямо у них перед носом в стене зияла спасительная дыра для стока навоза. Лунный свет проник во двор и осветил стену хлева. В это время из сточного отверстия показалось чудо-юдо волосатое и рогатое, как впоследствии описывал происходящее Пудинг. На него смотрели два светящихся огромных глаза, каждый размером со сливу Эмма Леперман*. Чудище разинуло пасть, и показались редкие и длинные, как клавиши рояля, зубы. Изо рта чудовища неслось зловонное дыхание. Жуткая борода зверя коснулись усов Пудинга. Он затрясся от ужаса и с перепуга вцепился когтями в бороду страшилища.
* Сорт эстонских слив.
– Мяу-у-у-у-у-у-у-у, – послышался душераздирающий вопль Пудинга, по тональности напоминающий последний стон перед издыханием.
Рогатый зверь от боли, причинённой ему кошачьими когтями, резко дёрнул голову обратно. Пудинг, не успевший разжать лапы, залетел в сарай, как баба-яга на помеле. Лео и Пуся, пытавшиеся удержать ускользающего на их глазах Пудинга, неожиданно для самих себя тоже оказались затянуты хитроумным зверем в ловушку. Чудище резко тряхнуло головой, и Пудинг от растерянности отпустил когти.
Вся кошачья троица оторвалась от земли и, минуя закон всемирного тяготения, вознеслась в воздух, аки небесные ангелы. Пудинг, Пуся и Лео херувимами воспарили в воздух, а затем низринулись на чердак. В лапах Пудинга торчали клочья от бороды волосатой твари.
Петух, дремавший в это время на насесте, приоткрыл один глаз и издал клич военной тревоги: «Облава! Нападение»! Снаружи надрывались По-По, Муссо и Пино. Сторожевые псы рвались в сарай, чтобы разорвать на части ночных грабителей.
Больше всех испугались сами диковинные звери.
– Ме-е-е-е… – слышалось в одном углу.
– Бе-бе-е-е… – неслось из другого.
– Ну вот, попались, – содрогаясь от пережитого страха, обречённо бормотал Пудинг. – Как же мы отсюда выберемся? Я ни за что вниз не спущусь, хоть режьте! Я их боюсь, и этот на меня волком смотрит.
– Пудинг, не трясись, как холодец, а то весь жирок растеряешь, – сказал Лео, рыская по чердаку в поисках выхода. – А тебе ещё тут зиму зимовать.
– Стойте, это не черти, это козлы, – сказала Пуся, стряхнув с себя сено и поправив розовый бантик. – Я знаю этих зверей. Они безобидны. А этот вояка в мундире – петух, его двуногие заводят вместо часов, чтобы он их по утрам будил.
От шума и лая проснулся старик Шварц. Охая и крёхая, старый Оскар зажёг свет и прошёл в сарай. «С чего такой переполох? – гладил хозяин перепуганных коз. – Не в лесу ведь живём».
Козы успокоились, и хозяин направился к выходу. В это время тайные агенты, крадучись, пробрались вниз и ринулись в приоткрытую дверь, а потом со всей мочи рванули прочь со двора. Едва переведя дыхание, бедолаги потрусили в условленное место. Там их поджидали Сильвер.
– Пуся – молодец, – с восхищением сказал Лео, впервые в жизни признав кого-то равным себе. – Хоть она и носит атласную ленточку, но даже в обморок не грохнулась.
Чёрный Лео был последним из кошачьей банды, кто пал перед необыкновенными чарами Пульхерии Югорской. С этого дня сибирская кошка перестала действовать на него, как красная тряпка на быка.