Познание начинается с удивления. Мое личное удивление после прочтения книги выразилось вопросом: а как на самом деле дети воспринимали репрессии, травмирующие события? Описанная в книге ситуация, конечно, не документальна, и неточность событий нас как читателей интересует. Но факт остается фактом: детей репрессированных по всей стране были десятки (если не сотни) тысяч. Как они осознавали то, что с ними произошло?
Я не психолог, но, если изложить популярно базовые догматы когнитивной психологии, то память о травмирующих событиях работает похоже на то, что показано в повести: она искажается, при этом создается иная реальность…
Как книга Яковлевой символически интерпретирует работу детской фантазии и работу памяти вообще? Фантасмагоричность книги не сильно идет вразрез со страшным абсурдом советской реальности. И вообще — а где эта реальность? Если Солженицын, обращаясь к периоду репрессий, стремится голоса их жертв сплести в единый архипелаг, создает общее полотно событий, то Яковлева осознанно упаковывает повествование в одну точку зрения, причем заведомо «недостоверную» — точку зрения ребенка. На протяжении всей книги мы видим, как восприятие событий Шуркой меняется, как его интерпретация происходящего разбивается о новые и новые невероятные факты, зарождая в нем внутренний конфликт, который в итоге извергается из него тошнотой и сменой точки зрения.
Множественность оптик в повествовании — это то, что, на мой взгляд, очень важно обсуждать со школьниками, которые уже начиная с 5 класса понемногу сталкиваются с ненадежными рассказчиками, с полифонией голосов в произведении, даже если акцент на этом не всегда ставится учителями и программой. Мне кажется, урок по «Детям ворона» может преследовать такую цель: дать ученикам возможность задуматься о собственной включенности в Большую историю, увидеть множественность точек зрения на одно событие и множество способов интерпретировать действительность.
Идеи для уроков
Количество часов, которые можно выделить на «Детей ворона», каждый желающий определит сам. Книга все же немаленькая, и работать придется с отрывками — какой же отрывок взять для входа в книгу? Осмелюсь предложить разные варианты, в зависимости от того, какая цель выбрана для урока.
Мне близка идея рассказывать о репрессиях через семейную историю: если учитель еще не знает о том, насколько его ученики знакомы с собственной семейной историей, то это можно выяснить. Например, можно разделить доску на четыре части и попросить детей на стикерах написать, знают ли они что-то про историю репрессий в семье. Потом стикер наклеить в соответствующую часть доски: мои предки были репрессированы — мои предки работали в ГУЛАГе или НКВД — репрессии не коснулись моих предков — я ничего не знаю о своих родственниках. Скорее всего, большинство учеников выберут последний вариант, но проверить всегда стоит.
Что касается книги, то в ней сразу может заинтересовать то, что она современная, даже совсем «свежая», что за «Детьми ворона» следуют и другие части «Ленинградских сказок», которые продолжают публиковаться. Для разговора о восприятии истории и о точках зрения, мне кажется, прекрасно подойдут отрывки из начала повести — еще реалистичные, в которых фантастический элемент сведен до минимума. Так, во второй главе происходит, по сути, завязка повести: папа Шурки и Тани «уезжает в командировку» — точнее, исчезает ночью. Можно в классе читать, как Шурка выходит утром на кухню и видит, как мама делает что-то странное — сжигает в тазу фотографии. Просит Таню ей помочь, а сама начинает таскать какие-то вещи: валенки, шапки, бегает от шкафа к чемодану, что-то складывает, роняет… Шурка радуется, что папа в интересной далекой командировке, а мама почему-то плачет, кричит на них.
Пример задания
Выписать описания действий и состояния мамы в таблицу из трех столбцов:
- что мама делает?
- что она говорит?
- как дети это объясняют?
Сравнив эти три столбца, интересно поговорить о том, что вообще происходит с мамой, какие сигналы она подает разными аспектами своего поведения. Множественность интерпретаций одного события раскрывается уже здесь. Мама нервничает, но при этом успокаивает и ободряет детей — словом, что-то странное происходит, но мы еще не понимаем почему. И вот дети слышат, как соседка тетя Рита говорит, что «соседа Черный Ворон унес».
Далее можно прочитать отрывок из третьей главы, в которой уже пропадает мама, а дети слышат, что Черный Ворон опять прилетал. Описывается и то, что Шурка и Таня ночью видят из окна, как кого-то выводят из дома и сажают в машину.
Пример задания
Тут можно попросить учащихся составить общий список рекомендаций для Шурки и Тани: как вы думаете, что им надо сделать? Составив такой список, можно попробовать с ним же поспорить — опровергнуть каждый совет. Например, обратиться в милицию нельзя, потому что…
Интересно, какие версии тут могут возникнуть. Вскоре после этого, нужно, конечно, добавить каплю «объективности» и объяснить детям, что такое черный ворон и что на самом деле произошло с родителями Шурки и Тани. Возможно, кто-то и сам догадается, с учетом того, что тема урока классу уже известна.
Другой отрывок, который тоже можно разбирать на уроках — это седьмая глава про Серый дом детей Ворона. Во-первых, он в меру пугающий и потому привлекает внимание (дети любят читать про пугающие школы, и тема детских домов им обычно интересна). Во-вторых, выразителен отрывок с именами: у детей есть имена «на самом деле» — Зоя, Митя, Аня. А есть имена Ворона — Вилор, Ноябрина, Тракторина…
Существа посмотрели на его сжатые кулаки. Второе — не то, которое спрашивало (а может, и оно), — тихонько засмеялось.
– Вы не бойтесь, здесь только шпионы и враги народа.
Шурка подумал, что сейчас умрет.
– Я не враг! — выкрикнул он. — Не шпион!
– Я Зоя, а это Митя, — словно не расслышав, представились существа.
– Я не враг!!! — громче крикнул Шурка.
– А как вас зовут? На самом деле?
Вопрос поразил Шурку. Что они здесь, все сумасшедшие?
«Вороново» имя
Работа с этим отрывком может выстроить под себя сценарий целого урока. Так, когда дети заходят в класс, они получают свое «вороново» имя и должны откликаться на него. Конечно, устраивать масштабный эксперимент в духе «Волны» не обязательно, но для погружения в атмосферу советской школы какие-то детали можно привнести в формате ролевой игры.
Например, помимо новых имен для учеников, подготовить заранее учебники — вложить в них несколько распечатанных страниц, которые можно портить — и начать урок с вырезания или замазывания портретов лиц, объявленных врагами режима. В конце урока на рефлексии стоит спросить, какие чувства они испытывали, получая новое чужое имя и вычеркивая живых людей из истории. Важно поразмышлять о том, что происходит с человеком в такой ситуации и какова цель этих действий — какие изменения в человеке они призваны совершить. Кстати, не думаю, что нужно делать акцент на режиме советском… Можно оставить все в современности, ведь задача урока — как и книги Яковлевой — показать ужасы тоталитаризма в целом.
Читая седьмую главу, важно задавать вопросы или просить учеников их составлять. Почему дети говорят, что «здесь только шпионы и враги народа»? Как дети могут быть шпионами? Почему они называют таким и Шурку? Зачем детям дают другие имена? Почему все дети отвернулись от Шурки?
Очень важным представляется мне фрагмент из этой главы, в котором в дом приводят новую девочку, и та кричит, что попала туда по ошибке, что она пионерка, а ее папа не враг. Этот эпизод дает и Шурке новое понимание событий — теперь их можно объяснить ошибкой.
Таким образом, мы уже видим в книге несколько способов объяснения репрессий: первый — альтернативная версия («папа в командировке», а потом детская версия — родителей унес Черный Ворон), второй — ошибка.
В итоге, в девятой главе Шурка придет к пониманию третьей правды:
А может, никакого Ворона не было? Не существовало вообще? Ни с крыльями, ни без. Ни с клювом, ни с человеческим лицом. А может, были только людские подлость, жадность и трусость.
Подлые и жадные люди держали в повиновении трусливых. Трусливые и жадные — совершали подлые поступки. И круг замыкался. Подлость и трусость как ядовитое облако, как тусклое серое небо стояли над городом.
Девятую главу, конечно, тоже хорошо бы прочитать — хотя бы этот самый отрывок с тошнотой Шурки и его прозрением, потому что это кульминационный эпизод повести. При этом можно подождать с обобщением — при желании можно провести его после дополнительной работы с документальным материалом. Конечно, в рамках одного урока привлечь дополнительный материал будет невозможно, но если времени отведено больше — можно. Ведь в воспоминаниях о репрессиях, в дневниках детей репрессированных можно проследить как раз те же объяснительные модели, как и те, с которыми сталкивается Шурка. Работать с документальным материалом можно в группах, в целом много времени это занять не должно.
Пример задания
Каждой группе дается по три небольших отрывка из документов; прекрасным источником является ресурс 05/03/53, дневники с сайта «Прожито», также можно использовать материалы из разных воспоминаний (список найдете ниже).
Первая группа получает тексты, в которых взрослые дают детям альтернативное объяснение того, что произошло с репрессированными родителями. Вторая группа — тексты об «ошибке», в которых конкретный случай репрессии считается единичной ошибкой среди в целом правильных действий властей. Или же проявлением беспорядка на местах, доносом какого-то завистника — и власти должны «разобраться». Третья группа получает тексты, в которых ребенок с детства знал, что репрессии — осознанное проявление жестокости власти. Каждая группа должна найти в текстах общее и презентовать остальным свой результат.
В итоге получившееся можно сопоставить с тем, какой путь проходит Шурка. Как он поднимается от трусости и простого незнания к храбрости, принятию реальности и протесту.
Читайте по теме
- Бессмертный Ю.Л. 22 июня 1941 года. Из дневниковых записей // Одиссей. Человек в истории. 1993.
- Игнаткин Ю.А. Рассказ из 1937 г. // Малиновские вехи : Сб. публикаций и воспоминаний (от АЛЖИРа до современной Малиновки). — С. Малиновка ; г. Астана, 2003.
- Морозова Н.А. Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век. — М.: Новый хронограф, 2011.
Рубрика: Конспект урока
Автор: Яна Окландер