Дружеских отношений с этим человеком ищут сильные мира сего. Самые чопорные и влиятельные дамы открывают перед ним свои самые сокровенные тайны. Даже правители смиренно выслушивают его слова. Ведь это именно от него зависит их продолжение. В то же время тысячи самых простых людей даже не знают его имени, хотя и их будущее часто зависит от его решений. Академик Геннадий Тихонович Сухих, директор Научного центра акушерства, гинекологии и перинатологии имени В. И. Кулакова – человек, посвятивший себя таинству репродукции сегодня увлечен проблемой продления человеческой жизни. О таинствах жизни во всех ее проявлениях наш разговор с этим феерическим человеком.
Часть 1. Перфекционист.
– В одном из интервью Вы рассказывали о своем папе, который воспитывался у Макаренко. Выходит, он был беспризорником?
–Папа родился в 1908 году. В четыре или пять лет осиротел и его взял к себе дедушка, который впоследствии брал его с собою в обоз. С этими обозами в двадцать втором году он и оказался в Москве. Время было очень сложное, голодное. Сестра его родная, рассказывала, что он возглавил небольшую группу подростков, вроде банды. И в конечном итоге на какое-то короткое время попал к Макаренко. А там вступил в комсомол.
Оттуда папа перебрался в Монино, где строился ткацкий комбинат и здесь поступил в труппу любительского театра, где занимался вместе с великим Грибовым, который потом стал народным артистом СССР. Отец играл любовников, он был красивый вообще мужик, такой с ямочками, со слухом, с голосом, свободными движениями. Он нравился девушкам.
– Это вы в него?
–Если бы я был в папу… Папа был намного интереснее, лучше, мужественнее.
В середине двадцатых он стал шофером. Ездил на американской машине «Паккард». У него было два помощника, краги, шлем и очки. А каждые 6 месяцев ему давали отрез на бостоновый костюм. В тридцатом году папа вступает в партию. В 1938 году его призывают в армию, ему присваивают звание младшего политрука. А вскоре Финская война. Год тяжелых испытаний, небольшое ранение. Начинается Великая отечественная, а он после ранения служит в военно-воздушной Академии, которую эвакуируют в Оренбург. Наверное, у него была бронь. Конечно, он бы погиб, безусловно, погиб, как миллионы людей, если бы ни эта бронь.
Здесь ему надо было найти какую-то квартиру. Однажды он поднимается в какой-то дом, стучит, открывает дверь, а навстречу ему - очень красивая девушка, к оторая младше его на 13 лет. Тогда это казалось сумасшедшей разницей. Неравный брак.
Но в конце 1943 года рождается Светлана – моя единственная старшая сестра. А я уже родился в мае сорок седьмого.
– А мама Ваша чем занималась?
–Эта девочка из Соль-Илецка из-под Оренбурга из очень простой семьи. Отец был кулак раскулаченный. У бабушки было четверо детей и мама среди них. И мама, которая ну ничего не видела аристократического, всегда стремилась к чему-то. Непонятно, в кого она была, генетика эта тонкая. И вдруг она понимает, что обязательно должна преподавать английский. Странно, не немецкий, а именно английский. И становится учителем английского языка. Она знала блестяще английский язык. И когда этому дураку четверокласснику Генке Сухих надо было выбирать язык, он выбрал немецкий. Это было ужасно. На самом деле это был замечательный класс. Когда мы закончили школу, в нашем классе было шесть серебряных медалистов. И две золотых медали. Одна из них моя.
– А у Вас перфекционизм врожденный или это воспитанное повлияло?
– Нет. Я жуткий лентяй, я всю жизнь был лентяем. Какой там перфекционист?! В 1951 году родители вместе с сестрой уезжают в деревню Калиновку под Сызранью, где отец возглавляет геологическую партию, а я два года купаюсь в любви бабушки и деда.
А потом Светлану возвращают в город, а меня забирают в в деревню. Приезжаю туда после смерти Сталина, и через полгода иду в школу. А школа сельская – обычная изба. Слева сидим мы, первоклассники - шесть человек, а справа четвертый класс. И один педагог Варвара Ивановна. Как-то меня побил один здоровый парень второгодник.
И я от обиды ушел куда-то в поле, в пшеницу. А когда меня нашли, я заявил, что в школу больше не пойду. У меня двойки. Я ничего не понимаю. Тогда мама уходит с работы, и в этой глухой деревне все время с утра до вечера посвящает мне. Вот она меня и делает перфекционистом. В первом классе я уже становлюсь образцовым ребенком: челочка, бантик, фотография с грамотой. Но это мама, не я. Это мама все сделала
– В 1965 году Вы чуть было насмерть ни разбились на мотоцикле.
- У папы был мотоцикл, и я с 16 лет уже на нем ездил. И вот 18 июня вечером я с ребятами выпил грамм сто водки. Вырвалась молодежь, одна живет. Вдруг парень знакомый на хорошей «Яве», и у него стучат «пальцы», и он не понимает, что зажигание надо переставлять. Я ему говорю: «Слушай, Ваня, останься здесь, сейчас я сам». Уже первый час ночи, парк Победы, я выехал, и двигатель застучал. Я посмотрел на спидометр – 120, поднимаю глаза, а там поворот. Шлема не было. Сначала об один столб ударило, о второй, потом летел. Спустя сорок лет на современном МРТ мне показали вколоченный перелом 5-го и 4-го шейного позвонка. Вколоченный – это вот так. Если иначе, погиб на месте. Лидия Николаевна, наш классный руководитель с дочерью на носилках с Ленинградского переносит меня на Казанский вокзал и полуживого возвращает в Оренбург. Этих 12 дней было достаточно, чтобы я чуть-чуть пришел в себя и без подготовки поступил в медицинский институт.
– То есть можно сказать, что Ваше включение в медицину было случайным?
– Абсолютно. Что такое случайность и закономерность? Философские категории. Зачем надо было разбить меня насмерть, чтобы потом возвратить из Ленинграда в Оренбург? Зачем сохранить мою жизнь?
– Потому что это было предопределено свыше. Я в этом уверен.
– Сколько раз судьба меня потом тормошила: «Гена, ты там проснись. Что делаешь? Ты делаешь не то». Вспоминаю что я сделал вчера, позавчера, за неделю? Я кому-то сказал «нет», я где-то был неправ и не извинился перед человеком.
На кольцевой дороге на секунду заснул и въехал в небольшую машину армянской семьи. Они купили машину, а какой-то пижон на дорогой машине, въехал и помял бампер. Извинился тысячу раз, отдал им денег, сел в машину и спрашиваю себя: «Гена, подумай, что ты сделал не так?»
–Кто или что повлияло на Вас сильнее всего в юности? Прежде всего с профессиональной точки зрения.
- Наш институт был создан в 1943 году, когда сюда в эвакуацию приехало много еврейских парней и девушек с очень хорошим образованием из Харьковского медицинского института. Впоследствии они стали великими хирургами как, например, Абрам Альтшуль, кардиологами, интернистами, неврологами, анатомами как профессор Давид Сигалевич. В результате было создано два прекрасных медицинских института: Оренбургский и Челябинский.
20 лет назад кончилась война. В это время у нас появилось несколько мощных хирургов, прошедших штрафные батальоны и работу главными хирургами районных больниц. Это когда ты один, и тебе надо оперировать все подряд. Именно эти ребята двигали науку в ту пору. И понятие врач прочно совпадало с понятием хирург. Так что я пошел на кафедру оперативной хирургии, на лучшую кафедру. Рано приобрел целый ряд хирургических навыков. А на четвертом курсе мне как-то стало вдруг все не интересно. Я начал понимать, что хирургия это не мое. Был у нас на курсе паренек Алик Муратов из глухой татарской деревни. Он сидел сзади и перочинным ножом разбирал, а потом собирал мой «Полет». Интуитивно я понимал, что голова у Сухих соображает, но руки лучше у Алика. Начал заниматься восстановительной хирургией. Сосудистое протезирование внутренней яремной вены, первые сшивающие аппараты, первые синтетические материалы. На пятом курсе моя работа была выбрана по конкурсу лучших научных студенческих работ.
Я начал выступать на комсомольских собраниях и меня сразу выбрали секретарем курса. Это было такое мужающее брежневское время. Все то, что потом будет называться перестройкой, готовилось в 1968 – 1969 году на гребне оттепели. Уже тогда партия и Косыгин понимали, что настало время принятия каких-то важных политических решений. Это было время побед, спутника, космоса, Гагарина, молодого Брежнева, который был, конечно, позитивным человеком и который очень много хорошего сделал. На пятом курсе я вступил в партию. А на шестом курсе Геннадий Сухих становится единственным ленинским стипендиатом. Горжусь этим по сей день. Потом 3 года аспирантуры. Защита. У своей жены вел занятия, между прочим. Она в то время была студенткой четвертого курса и внучкой первого секретаря обкома партии.