(Обзор лекций прот. Вячеслава Рубского о сути атеизма: «Об атеизме с любовью» и др.)
Пока наше сознание живет, оно задает вопросы: кто есть наш Бог или что есть наш Бог? Какой Он, наш Бог? Есть ли Бог?
Люди говорят о Боге. Некоторые оставляют все, или многое, чтобы говорить о Боге и задавать вопросы о Нем. Хуже всего, когда у мыслящего человека вопросов нет. Это форма самого нелепого атеизма – бездумное проживание жизни без вопросов. Эти люди оставили себе роль бессмысленного «выживальщика» на земле, и это самое страшное, что может с нами случиться, ибо тогда теряется личность. Потерять личность – значит потерять Бога и всякий смысл. И наоборот: найти Бога – значит обрести смысл своего существования. Если есть Бог – тогда все имеет смысл, особенно личность. Если нет – ничего не имеет смысла.
Но что означает найти Бога? Нужно ли искать Его и можно ли найти? Человек свободен задать эти вопросы неведомому Богу или самому себе. Или вообще не задаваться этими вопросами. Не задают вопроса о Боге те, кто решил, что существование Бога недоказуемо. Такое отношение к Богу есть «недоосознание» самого себя. И в этом – свободный выбор.
Бессмысленно говорить, что Бога нет, если я всего лишь верю, что Его нет. Знать это невозможно, как невозможно все знать. Но можно ли опытно узнать, а еще лучше увидеть, что Он есть? Можно поверить Библии, что такие случаи были. Иаков видел «лице Божие» и «жива осталась душа моя». Христос в Евангелии от Иоанна утверждает: видевший меня видел Отца… в образе человека. Можно и этому поверить, если забыть слова того же Иоанна в другом месте: Бога, кроме Его сына, не видел никто и никогда.
Какой «очевидностью» Иоанн пытается нас убедить, что Бог «явлен» во Христе? Все то, что «есть» и очевидно – это творение, а не Творец, поэтому спор о том, есть Бог или нет – пустой. Да, Творец должен быть, но к нашему понятию «есть» – Он не принадлежит, ибо Бог – это не объект сотворенного мира.
Да, Христос мог явить любовь Бога, а не Его Самого. Именно наличием любви, а не убеждениями Христос показывал людям то, что Бог есть. Рассказывать о Боге, как о Любви, а любви не показать – это не проповедь о Боге. Она никого не убедит в Его существовании.
Итак, Бог познается и становится «видим» из Его действий в людях, которые очевидны. Это будет реальный опыт «общения» с Ним посредством веры, а не знания и «видения» Его. Иначе Бог станет идолом, заключенным в человека (допустим, во Христа), или в другие материальные предметы. Лучше не видеть такого бога, чтобы не стать язычником.
Илия и Моисей видели Бога «сзади», что на еврейском равносильно «не видеть» Его. Мухаммед «увидел» Аллаха под тридцатью тысячами покрывал. Значит, не видел Его. Они перепутали Бога с Его «отражением» - лужу перепутали с солнцем, поэтому и пили из нее. Другие «пустынные созерцатели» нарисовали в своем воображении Бога, как солнце или «свет» и без конца смотрели на него. Оно «светило» им всегда.
С другой стороны – это их опыт «видения Бога», или «общения» с Ним, а опыт всегда субъективен и не может быть правильно выражен. И Библия не выражает этого опыта, потому, что ее правота не выражает нашей правоты и ее опыт не имеет никакого отношения к нашему опыту. Там были другие люди, имевшие свои концепции, а мы имеем свои. Поэтому чужой опыт никогда не станет нашим.
Бог не может быть правильно выражен, так же, как и чужой опыт. Говорят, православное учение – правильное. Но любое учение нельзя назвать правильным, т.к. это попытка выразить в словах невыразимый опыт. «Правота» Библии не решает вопрос правоты опыта, особенно религиозного. Моего опыта Библия не описывает и не может описать, поэтому несуразицы Библии, текстов Евангелия и т.п. не должны и не могут касаться моей души.
Когда-то гностики создали идею «загробного христианства», которая живет в церкви и по сей день. Но ведь апостол Павел сказал: «не знаем». Значит не знаем! Кого Бог помилует и за что накажет? Христос по этому вопросу не дал четкого и однозначного определения. В одном месте говорит, что каждый сам ответит за свои слова. Потом: не я вас буду судить, а Моисей. Затем: не Моисей, а вы сами, потому что сами выбрали свет или тьму. Одних он оставил по правую сторону, а другим «хорошим людям» он не даст войти в Царство. Выкину их вон, говорит, во тьму внешнюю. Мы хотим установить отношения с таким богом?
Возьмем опыт взаимодействия с Богом через мораль или через совесть, как идеал жизни по любви. Назовем совесть инструментом, которым мы познаем Бога, а не самим Богом, ибо представления о морали, совести и любви меняются по мере развития человека и человечества.
Взаимодействие с Богом, как с совестью или моралью – это служение морали, а не Богу. Очевидно, что Бог не хочет, чтобы мы перед Ним выслуживались, чтобы подчинить всех себе. Христос хотел, чтобы мы были свободны. Он не добивался, чтобы его любили. Он хотел, чтобы мы любили друг друга. Если мы думаем, что христианство должно служить некоей морали или самой любви, как идолу, то значит христианство не справилось со своей задачей в своем стремлении к подлинной свободе.
Если на самом деле Бог создал мораль, то создал ее очень слабой. Христос хотел не морали, а движения. А фарисеи застыли в своей морали, поэтому на движение были неспособны. Христос хотел научить или показать подлинную свободу и ее пафос: преклонение перед тем, что более свято, чем свобода, т.е. научил – кому ее можно дарить.
Есть «несвобода» любви: «да будет воля Твоя»… и начало ее – подарить свою свободу любимому человеку. Но беда в том, что мы привыкли эгоистически пользоваться человеком или Богом, а не просто наслаждаться Им.
Если мы ставим в центр себя – как конечную цель всего, значит мы, как Пелагиане утверждаем, что сам человек, как и Бог, способен изводить из себя добро, которое и делает его богоподобным. Это одна из форм атеизма, что мы, мол, и без Бога можем быть добрыми людьми. А если Бог и необходим, то как средство для подчинения и управления людьми.
Можно проследить в истории к какому деспотизму приводит идея человекобожия - когда люди сами создают себе понятие свободы, какое им нравится. Яркий пример – эксклюзивность евреев и их веры, как главной идеи Ветхого Завета. Мол, все остальные народы и их вера – фальш. В итоге Библия поделила людей на евреев и «остальных» - «условных людей».
Ориген, Маркион и многие другие ранние отцы возмущались Ветхим Заветом и радовались этому: значит я христианин, т.е. человек уже другого – Нового завета. Конечно, мы можем найти, чем оправдать эту «романтическую деспотию» Израиля, «Святой Руси», арийцев и т.д. В теории все это будет прекрасно, а на практике ужасно, ибо это фашизм. Вспомним режим Пол Пота, Сталина, Пиночета и т.п.
Что предлагает нам идея «правильной» веры или мировоззрения? Победу над «неправильной» верой и над чужим мировоззрением? И все? Победа над чужой парадигмой мышления смехотворна, ибо ее «истина» ограничена рамками этой парадигмы, и нагромождение аргументов здесь бессмысленно. Тогда уж лучше выбрать атеизм, как форму богословия, которая, хотя бы, не насилует.
Так, грекам, например, в борьбе за свою «истину» понадобились пошлые карикатуры и анафемы на другие «конфессии», чтобы оправдать свою.
Любое «окончательное мнение» есть идол и пугало. Любой аргумент есть ложь, именно потому, что это аргумент, т.е. искусственный анахронизм мышления. Между несколькими цельными и законченными мировоззрениями не может быть полемики. Можно сказать, что вера – это концептуальное собирание разрозненного бытия. Собирание цельного – это и есть создание религий. Поэтому верить надо в саму идею веры.
А беседовать с чужим мировоззрением вообще невозможно в форме полемики. Можно просто изложить жизнь, как она есть. Бывает, что одни «правильные» только и делают, что мечтают и планируют, а другие – «неправильные» - живут. Пусть и по-мазохистски, но живут. Не принимаешь – остаешься со своей мечтой, а не с реальностью жизни.
Хула на Духа Святого – это отрицание чужого духовного опыта. Если мы думаем, что в еретике или в язычнике не может быть Бога, то мы хулим Духа тем, что сужаем Его до своих рамок. Но нельзя конец своего мировоззрения воспринимать, как конец всего, ибо не все ограничивается нашими ограничениями.
Как эта позиция «хулы» отражается на наших отношениях с людьми и с Богом? Допустим, когда мы с человеком обращаемся, как с собакой, отдавая ему приказы. Это возмутительно. А когда мы с Богом обращаемся, как с тюлькой? Т.е. когда думаем, что можно Его скушать, и что это очень полезно «для спасения». И при этом ждем от него мистических переживаний или духовных вразумлений.
Это тоже хула на Духа, ибо мы ждем от Него не больше, чем ждет наш примитив и ограниченность. Мы можем сказать Ему: Господи, я жду Тебя в храме на причастии в такое-то время или возле такой-то святыни. Разве Бог зависит от наших действий, если мы их сделаем, допустим, на проскомидии? Здесь мы не Бога, а себя поставили в зависимость от наших действий.
Этих людей можно назвать «верующими атеистами». Они думают, что в одном месте живет Бог, например, в храме, а в туалете Он «не живет» - там «скверное» место. Это «тактильщики». Они исповедуют христианство «воплощенного божества», поэтому им нужно физически прикоснуться к Нему. Они высоко ценят «божественные ощущения».
Интеллектуалисты мыслят о Боге иначе: насколько Бог во мне живет и ощутимо меняет мою жизнь, настолько я и верую. То есть, отвечают на вопрос: кто или что есть Бог исходя из опыта и святости жизни. Допустим, есть такая абстракция, как «Любовь». Что такое любовь? – Ответа нет. А если спросить: кто такая любовь? – Тогда можно назвать ее по имени. Иначе это абстракция. Как к Любви относиться? – Тоже нет однозначного ответа, ибо каждый болен по-своему. Каждый подходит к Любви со своей болью.
Итак, главное отличие христианина от всех остальных типов религиозности – святость жизни. Но есть еще и полуязычники. Впервые их описал Златоуст и Исидор Пелусиот. Они исполняли все языческие ритуалы, но наряду с этим считали себя христианами (см. книгу патролога Попова). Этот тип христианства господствовал в Никее во времена Первого вселенского собора, а впоследствии стал господствующим и в Константинополе. С этим явлением церковь «боролась» простым методом «переименования». Т.е. сменой декораций, при которой суть оставалась прежней.
Этот слой общества доминирует в православии и по сей день. Это последователи древних гностиков: Василида, Керинфа и др. Они жили в крупных городах, где жила вся интеллектуальная элита. «Форумы» этой элиты зачастую проходили в банях. В те времена баня была общественным местом для дискуссий.
Эти люди искренне не понимали и по сей день не понимают, что христианство несовместимо с язычеством. Они питаются суррогатом, а думают, что кушают натуральную пищу. Их гностически-мистическая «всеядность» не позволяла им стать христианами по существу, а не только по имени. Однако, это были ищущие люди, в этом их ценность. Хотя плодами их богословских изысканий мы питаемся и по сей день.
Им нужен был не столько Бог, сколько «концепция Бога», совместимая с их языческим менталитетом. Но их идея Бога для многих давно стала неприемлемой и одиозной. Дарвин когда-то писал: «В того Бога, в которого вы веруете, я не верую. По вашему учению все мои родственники, которых я люблю пойдут в ад? Такого Бога и такого учения признать невозможно». Кафолическая церковь учит, что Бог считает нас врагами по причине нераскаянных грехов и поэтому гневается на нас. А потом меняет Свое отношение, если мы каемся.
А может он еще и обижается, как кокетливая дама? Или получает удовольствие, когда удовлетворяется Его «правда» и чувство справедливости после мучительной смерти Своего сына? Может ему нужны такого рода человеческие жертвоприношения и «подарки»? Зачем нам такой бог? Эта идея Бога давно неприемлема для нас. Почему же мы продолжаем верить в такого бога?
Зачем нам все эти гностические мечтания? Стать «реальным» христианином – значит перестать мечтать.