Нас хотели поселить в лагере, который был ближе к Ной-Ульму, но в этом случае нам пришлось бы некоторое время жить всем вместе в одной комнате. Наш зять этого вынести не мог. Хотя, возможно, на месте мы и разобрались бы с этим вопросом.
Нас отправили жить в отель в Альпах, где мы находились на полном обеспечении, каждый имел отдельную комнату. Мы прожили там примерно четыре месяца, а затем родители и Вова забрали нас в Ной-Ульм.
Ире и Виктору дали академические курсы, которые были тоже в Ульме, их давали лицам с высшим образованием. Мне же пришлось взять курсы обычные и во вторую смену, так как нужно было присматривать за внуками. С утра до обеда я была с ними, потом укладывала их на обеденный сон и бежала на занятия, а детей поручала соседу. Ольга называла его «дед Матева», мы до сих пор общаемся, помогаем друг другу.
Потом нам предложили квартиру в «американках», то есть в домах, которые стояли еще со времен войны. Для многих такие квартиры казались роскошью по сравнению с тем, как они жили в России.
Но нужно сказать, что немцы из бывшего СССР были очень трудолюбивы и в общей массе жили зажиточно. В Казахстане, например, были целые поселения немцев, с прекрасными домами, земельными участками.
Немцы уезжали еще и от нестабильности, от перестроек и бандитского беспредела.
…
В Германии нам назначили пособие, которого нам вполне хватало. Внатяжку, конечно, но хватало. Помогали иногда и родители.
Многие переселенцы приехали в Германию с дипломами о высшем образовании. В нашей семье такими были все, кроме маленьких внуков. Молодежь сразу получила направление на годовую практику для признания дипломов.
Я тоже написала заявление на признание диплома, но мне ответили, что я должна сдать на немецком ряд экзаменов по законам, праву, истории немецкого государства или пойти учиться в немецкий вуз, мне зачтут всего два курса моей учебы в России. Естественно, потянуть такое в моем возрасте я не могла. Этого не могли осилить и люди помоложе.
Слава богу, Ира и Витя смогли, впоследствии они стали работать врачами.
Отто, после того, как закончился срок адаптации, стал работать на «скорой», но не врачом, хотя иногда он и ставил правильные диагнозы.
Когда мы хотели получить какую-то работу, нам часто отвечали: «Для этой работы вы слишком образованны».
Язык давался мне с трудом – из-за возраста, а еще из-за того, что люди, которые нас окружали, были такими же, как мы, выходцами из России.
Дело еще и в том, что нас учили немецкому литературному (Hochdeetsen), а в обыденной жизни этот язык не в ходу.
Как ни странно, старых немцев, семьи которых прожили в русскоязычной среде два века, в Германии вполне понимали, хотя иногда они и звучали комично.
Отто на языковых курсах получил высокую оценку. Преподавательница говорила, что герр Шлотгауэр – единственный, у кого нет акцента («акцентфрай»).
Он стал читать толстые немецкие книги в оригинале, а со мной общался в своей манере – только на русском и не всегда в цензурной форме, даже в магазине или у врача. Хотя я вполне могла понять и по-немецки.
Потом Отто временно приняли в дом для лиц с психическими и физическими отклонениями, но не на должность врача, а в качестве обслуживающего персонала, хотя ему и там иногда помогали его докторские знания.
Мы каждый месяц ждали, что его поставят в график на следующий месяц.
И вдруг, уже в 60 лет, его вызвали к начальству и сообщили, что он принят «фест», то есть на постоянную работу до пенсии. Благодаря знанию немецкого языка и природной общительности он так вжился в коллектив, что у него даже появились друзья, с которыми он ездил в Норвегию на рыбалку.
Зарплата у него была приличной, нам ещё и дали более дешёвую служебную квартиру рядом с работой.
…
Я тоже не сидела сложа руки. Сначала я пошла в поликлинику и попросила принять меня медсестрой работать бесплатно, ради языка. Проработала три месяца, коллектив был хороший, понимающий, мне там очень нравилось.
Потом меня позвала старшая медсестра и сказала, что я очень старательная, но мой немецкий хромает. Она посоветовала взять еще немного языкового курса, а потом они рады будут меня видеть у себя.
Я пошла в агентство по трудоустройству и выпросила себе годичные курсы для подтверждения медицинского диплома. Я должна была шесть месяцев ездить в Аугсбург, а потом пройти полугодовую практику в больнице.
Я уже стала замечать, что, возвращаясь домой, начинаю думать по-немецки и мысленно разговаривать. Но у меня была такая закомплексованность, я боялась лишних разговоров с врачами, не брала телефонную трубку. Единственное, что я с удовольствием делала – это бегала к больным в палату по тревожному вызову.
Там я встречала старых немцев, которые ещё во время войны были в русских лагерях для военнопленных. Они мне рассказывали, как русские женщины помогали им выжить: перекидывали в толпу печеный картофель, хлеб и другие продукты.
В это время шла война в Югославии. В Германии был наплыв беженцев, в том числе и медработников, которым, в отличие от нас, никакого подтверждения дипломов не назначалось.
Однажды старшая медсестра решила измерить у меня давление, так как я показалась ей очень бледной. Оказалось, что давление было 240/120. Меня отправили к врачу, и я была поставлена на учёт как гипертоник. Да ещё открылось, что я уже 20 лет не работала в медицине, а была юристом…
Мне сказали, что мне хорошо работать в доме престарелых, так как я очень внимательная, меня любят старики, я прекрасно могу осуществлять уход. Но идти туда я не решилась из-за болей в спине и высокого давления.
…
К нам стали приезжать люди из Краснодара, у которых появилась валюта. Они покупали машины. Я с ними стала часто бывать в России.
В 65 лет Отто пошёл на пенсию, мне в 60 лет начислили пенсию за русский стаж. Я стала работать на «базис», проработала до 75 лет. До недавних пор мы встречались в ресторане с бывшими коллегами каждую первую среду месяца, иногда к нам присоединялся шеф.
Мы все дорожим друг другом и очень переживаем, если у кого-то случаются неприятности.
…
Отто стал заниматься пчеловодством, разместив свои ульи на участке местных фермеров. Мы очень дорожим их дружбой и покупаем у них молоко и яйца.
Миша и Ольга выросли.
Миша два года учился в Португалии, Ольга закончила Берлинский госуниверситет по специальности юрист.
Дети Виталия и Вики – три внука – пока учатся. Самый маленький, Самуэль, благодаря своей маме лучше всех говорит по-русски.
Особенных материальных проблем в Германии у нас не было. Мы успели купить квартиру, но вынуждены были ее продать, когда Отто заболел. Он перенес операцию на сердце, а затем ряд операций по поводу онкологического заболевания.
Каждый год мы ездим на море, в Хорватию, живём там по 3-4 недели, ездим к одним и тем же людям.
Ждём правнуков, надеемся, что наши ожидания исполнятся.
…
В Германии, если ты работаешь, то и жить хорошо. Здесь мы сменили несколько машин, причём три из них за последние двадцать лет брали с конвейера.
На соцобеспечении мы никогда не были, за исключением помощи переселенцам в течение первых двух лет. Мы не богаты, но и обижаться не можем. Посмотрим, что будет дальше.
Думаю, что о жизни в Германии расскажут наши дети, когда придет их черед писать мемуары.
Содержание
Отто Шлотгауэр
Огород, сенокос и прочие приготовления к зиме
Освоение целины и все, что за этим последовало
Радио, электричество, телевидение
Родители, медицинский институт, женитьба
Галина Шлотгауэр (Тюменцева)
Галина Шлотгауэр (Тюменцева). История моей семьи
Галина Шлотгауэр (Тюменцева). Жизнь с мачехой. Переезд в Ивановку
Барнаул. Брак. Рождение дочери
Жизнь в Барнауле. Дочь. Распределение в Хабары