Я мечтаю о море. Но мой вид из окна на сгоревший дом. Моя жизнь день сурка - по уходу за тяжелобольной мамой. Приятели, которые могут позволить себе море, советуют мне сдать маму в приют и начать жить для себя.
Мама моя, надо сказать, совсем не подарок. Мне приходилось ухаживать за многими пожилыми людьми в меру милыми, в меру вредными, с неусыпным вниманием к мелочам. Но мама особый случай, у нас всегда всё было в жизни наоборот, словно это не я, а она мой вечно капризный ребенок, с бесконечным эгоистичным «дай!» С невыполнимыми желаниями сродни посланиями среди зимы за подснежниками. Я к такому раскладу привыкла давно, но когда добавилась ещё и физическая немощь, жизнь стала похожа на бездну, которая пристально вглядывается в тебя. Мама способна довести до крайней точки кипения даже самого спокойного и умиротворенного в мире священника, чего уж говорить про меня. К концу каждого дня я могу разговаривать только на языке хинди. Поэтому я никогда не осуждаю людей, которые послали к чертям все свои заботы и ответственность и укатили на моря.
Но я в своей интерактивной игре по имени жизнь так сделать не могу, не потому что я хорошая, а скорее, потому что наоборот. Я срываюсь, психую, кричу, на каждом шагу косячу, корю себя за это, потом сожалею, плачу, каюсь и вновь психую, злюсь, косячу…
Меня утешают лишь слова ныне покойного отца Димитрия (Смирнова) : «В церкви нет хороших людей, там кающиеся грешники, все хорошие люди на доске почета!»
Вот суметь бы смириться перед тем, чего не можешь изменить, перестать эмоционировать и делать что должен - вот высший урок, который, я думаю, человеческое существо может вынести из таких ситуаций. Это, пожалуй, единственное, что придает смысл таким диким и ненужным земным испытаниям.
Только вот сердце каждый раз пропускает удар, попадая в воздушные ямы.
Мне невыносимо уже видеть этот сгоревший дом из окна, который никак не снесет наша администрация, потому что всем по….и никто в нашей стране ни за что не отвечает, невыносимо вдыхать запах мочи и гасить мамины истерики, невозможно каждую ночь вгрызаться в подушку от отчаяния.
Но я все равно не представляю, как можно быть счастливым где-то там на самых теплых морях, когда в темноте одиночества прозябает твой самый близкий человек, оставленный тобою ради сытой довольной жизни.
Поэтому кусаю язык до хруста и продолжаю свой день сурка. На чем все держится? Вера и любовь. Только вера и любовь.. Я не знаю, есть ли что то ещё?
Вечерами, без сил, я подхожу к окну и закрываю глаза, чтобы не видеть, как возле сгоревшего дома пьют и спариваются бомжи. Подношу к уху подаренную друзьями ракушку и слушаю шепот волн. В эти минуты меня нет. Я далеко-далеко…. Ненадолго моя реальность разрывается, как холст перед Буратино в каморке папы Карло. И, кажется, совсем близко та волшебная страна, где нет ни разлуки, ни смерти, не слез, а только ласковый свет в вечном мерцании звезд. И шум моря.
___________________________________________________
Я хочу, как перелетные птицы, на юг зимой,
Жить у моря, встречая рассветы-закаты вдвоем с тобой.
Нежный сон, чизкейк и кофе, подборка любимых книг,
И балкон, где можно, уткнувшись в небо, писать стихи.
О любви, о том, что не нужно больше разлук и слез,
Что по вере нашей покой и счастье нам Бог принёс.
Мы теперь не в списках серых, печальных, усталых лиц.
Мы теперь у моря кормим с ладони красивых птиц.
Облака ручные ныряют в фактурность иных картин,
Где снега по пояс и где наш с тобою реальный мир.
Мы идем, смиренно подставив друг другу свое плечо.
Если в холод вместе — море по венам внутри течёт…