Уже давно нет того дома, где прошли мое детство, а затем и «мятежная юность». Бесследно исчез двор, вмещавший в себя целый мир. Ушло в небытие окно, излучавшее для меня ни с чем не сравнимые свет и тепло. Уже никогда нельзя будет взбежать по лестнице на последний – пятый -- этаж, чтоб оказаться перед знакомой дверью, за которой… Какое окно, какая дверь? О чем это я? Когда целый квартал обветшалых строений стерт с лица земли и заменен современными новостройками. Лишь сохранившаяся остановка автобуса помогает определить прежнее местонахождение дома №12 по 1-й ул. Машиностроения, да и то приблизительно
Будучи дошколенком, я выбегал туда вечерами встречать маму после работы и, если она задерживалась дольше обычного, с беспокойством вглядывался в начало улицы, где из-за поворота появлялись автобусы или троллейбус, идущие от метро «Автозаводская».
И теперь только в закоулках памяти будет существовать то пространство, в котором размещалась наша комната в коммунальной квартире. Неумолимое время безжалостно стирает приметы прошлого. С Божьей помощью попытаюсь мысленно заполнить образовавшуюся пустоту объектами, составляющими некогда привычную домашнюю обстановку.
Начну, пожалуй, со шкафа, наиболее объемного и «недвижимого» обитателя 16-метровой комнаты. Как и полагалось, за большой створкой коего хранилась верхняя одежда, платья и костюмы из скромного гардероба. За второй – узкой створкой со стеклом -- на полках было аккуратно разложено постельное белье и размещались более мелкие предметами туалета. При отсутствии дополнительных площадей (кладовок, чуланов) навершие шкафа служило для складирования чемоданов и других вещей не первой необходимости. В нижних выдвижных ящиках хранились документы, письма и мамины нитки для вышивания (мулине).
Если вся остальная мебель иногда передвигалась в поисках наиболее рационального решения свободного пространства, то шкаф был неприкасаем. Полагаю, что также незыблемо он стоял, разделяя собой большую комнату в квартире деда Якова на Дубровке, где я родился. Это было в те времена, когда родители жили бок о бок с семьей старшего брата мамы, Николая.
Вплотную к «шифоньеру» стояла швейная машинка «Зингер». Она так же перекочевала с Дубровки в качестве маминого приданого. За ней еще бабушка Настя трудилась, в меру сил поддерживая семейный бюджет. Способности к рукоделию перешли по наследству к моей маме, что позволяло ей брать заказы у тогдашних модниц. Меня и себя она тоже прилежно обшивала. Отчетливо помню стрекот машинки, сшивающей, предварительно раскроенный и наметанный материал. Выкройки и куски материи раскладывались на раздвинутой по такому случаю столешнице. О самом столе рассказ впереди.
В другом углу, ближе к входной двери, так же без дальнейших перемещений «прописался» шкаф для книг. По словам мамы, он был сотворен руками ее крестного, Владимира Георгиевича Рябичева. Все его внутреннее пространство безраздельно принадлежало моему бате. Там, за матовыми стеклами, можно было увидеть едва различимые корешки альбомов по искусству. Меня всегда тянуло заглянуть в их содержимое, но для этого требовалось разрешение отца и конечно чисто вымытые руки. В простенке между шкафами изначально имелась ниша. В ней так же, на встроенных полках, очень органично располагались книги. Эта капитальная стенка отделяла наше жилье от лестничной клетки, и постукиванием в нее снаружи оповещали о своем приходе. Близкие и друзья обычно пользовались этим приемом, избегая услуг общего дверного звонка.
Но вернемся внутрь квартиры и продолжим описание обстановки.
Квадратное трехстворчатое окно как бы делило комнату на две половины. Правая от входа часть, в силу отсутствия громоздкой мебели, была гораздо светлее. Здесь «царила» мамина воля. Меняя обои, используя изящные светильники, разноцветные покрывала и многое другое, она старалась создать тепло и уют «домашнего очага». Я ее в этом всячески поддерживал, чувствуя насколько ей это необходимо.
По маминой инициативе мне был куплен секретер для школьных занятий. С ним у меня появился свой уголок, за порядок в котором я нес ответственность. Из школы приходили члены родительского комитета, чтобы проверить, в каких условиях ученики готовят домашние задания. При переезде в 1975 году на новую квартиру, мы его забрали с собой. Правда позже вещь использовалась не по назначению и служила местом для хранения обуви.
Из всех предметов тогдашней нехитрой обстановки уцелел только ящик для постельного белья. Помню, как приобретя его в мебельном магазине в Кожухово, мы с мамой на санках везли обновку домой. Добротно сделанная вещь и поныне «верой и правдой» служит нам на даче.
Со временем были приобретены холодильник и телевизор. Оба предмета были уже не роскошью, а необходимостью. Первый из-за коммунальных «неурядиц» с соседями приходилось держать так же в комнате, а не на общей кухне.
Украшением нашего жилища, бесспорно, являлся стол. Он всегда стоял посередине комнаты, под абажуром, и служил средоточием семейных торжеств. Круглая столешница в таких случаях раздвигалась и покрывалась праздничной скатертью. Опорой для стола служила всего одна тумба, устойчивость которой предавали четыре резные лапы, растопыренные в разные стороны. Для пущей важности их венчали орлиные головы. Детская фантазия наделяла пространство под столом особой таинственностью. Полагаю, что сей антикварный предмет, прибыл в Россию из Германии, в качестве трофея. К нам он перешел от старшей маминой сестры, муж которой нес там службу и после войны.
Помню детскую кровать с «шишечками» на спинке, в которой спал, пока не вырос. Родители рассказывали, что я всячески противился ее выбросу, предлагая сохранить для моих будущих детей. Ковер над моим спальным местом отражал моду тех лет. Перед сном я любил разглядывать его загадочный узор, находя там все новые и новые сказочные образы. Позже мы крепили на нем значки городов, в которых бывали (подобно нынешним «магнитикам» на холодильнике).
На новогодний праздник всегда приобреталась живая ель. Купленная заранее, она в упакованном виде (за окном) дожидалась своего звездного часа. После выбора места и установки мне доверяли праздничное убранство лесной красавицы. Однажды уже наряженное дерево упало, и многие стеклянные игрушки побились. Пришлось применить фантазию и умение, чтобы в короткий срок исправить положение. Мы с мамой клеили китайские фонарики, а отец раскрашивал золотистой краской скорлупки от грецких орехов. Бусы тоже были рукотворные, из подручных средств. Получилось красиво и трогательно.
Моим родителям, благодаря изобретательности, долгое время удавалось поддерживать во мне веру в Деда Мороза. За что я им очень благодарен. Жалко, что теперь некому встать на страже моей веры в чудеса. Видно всему свое время. Почему то вспомнились строки Есенина:
Ах, какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я Бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.