Лагерные сборы третьего курса оказались для меня самими богатыми на всякие события. Или — на впечатления. Непонятно, как они уместились на этом не особо длинном отрезке времени. Возможно, виновато в этом дождливое лето. Ненастная погода дробила наше существование на учёбу, предварительные подготовки, невнятные лётные смены.
У парней появились миниатюрные радиоприёмники с наушником-вкладышем. Парни были фанатами футбола. Я-то дышу ровно в этом отношении. А потому не могу вспомнить что это были за баталии на футбольных полях. Эти устройства позволяли незаметно слушать репортажи во время предварительной подготовки или занятий. А преподавали нам в периоды обложных дождей самолётовождение. Старый худощавый полковник жил в лагере и периодически получал нас в своё полное распоряжение. Периодичность эта зависела от погоды, а погода была капризна. Потому и знания ложились в голову тонкими, рваными слоями. И когда на горизонте замаячил экзамен, футбольные фанаты решили сдавать его с помощью радио. Спаяли несколько передатчиков, настроили на разные частоты, испытали.
Экзамен проходил в учебном бараке. Стены были щитовые, тонкие, слышимость — превосходная. Когда в класс заходил счастливый обладатель радиоприёмника, то это можно было понять по громогласному докладу номера билета. А ещё по топоту ног по коридору и вдоль стены снаружи. Потому что, один курсант подслушивал номер билета у двери, а другой — у открытой форточки. В самом дальнем классе барака начиналась диктовка ответов на вопросы билета. Вот только связь была односторонняя.
Старый полковник вздрогнул от громкого доклада, чуть не уронив очки в толстой роговой оправе. Это доложился первый радиофицированный. Экзаменатор протянул курсанту лист со штампом кафедры, с удивлением прислушиваясь к удаляющимся топотам ног по коридору и вдоль стены. Приёмников было мало. На всех желающих не хватало. А потому они были распределены равномерно на весь экзамен между халявщиками. Остальные шли по алфавиту. Или - по мере созревания. Поэтому громкие доклады с топотом были не чаще одного на четыре-пять нормальных. Но, похоже, полковник вскоре о чём-то догадался. Однако, вникать не стал, делал вид, что всё хорошо.
Я уже сидел в классе, когда зашёл Юра Буренков. По шуму, сопровождающему его доклад преподавателю, понял, что Юрик заряжен. Он сел впереди меня и подпёр голову левой рукой. Но вскоре стал проявлять признаки беспокойства: перестал писать, растерянно оглядывался то на закрытую дверь, то на окно. Левую руку то опускал на стол, то снова прислонял к уху. Когда он густо покраснел и покрылся испариной, я понял: что-то пошло не так. Может связи не было. Наконец, отвечающий прикрыл меня от полковника, я спросил у радиолюбителя:
- Что случилось, Юрик?
Оказалось, что ему диктуют не тот билет. Не расслышали.
- Ну, жди теперь, пока я выйду, - обнадёжил я его.
Пришлось поторопиться с ответом, хотя знаниями я не блистал. Да и не в моих правилах было лезть вперёд без очереди. Но надо было выручать товарища со своего звена. Очень жалко он выглядел. После получения у полковника своей честно заработанной оценки, я прибежал в дальний класс и перенацелил радиолюбителей на другой номер билета. Юрик был спасён.
У меня есть несколько фотографий, которые говорят, что мы работали в садах на уборке фруктов. Когда полоса была сырой от дождей. Но в памяти ничего не осталось от этих мероприятий. Зато помню, что наш старый командир звена вывозил нас ночью в колхозный малинник. Хотел жену обрадовать на побывке несколькими вёдрами малины. Но нам не повезло. Малинник охранялся вооружённым сторожем с собаками. Вернулись в лагерь не солоно хлебавши. Мы-то были рады этой неудаче, претила нам эта вылазка. Но майор не успокоился.
На следующее утро после завтрака, взяв нескольких курсантов звена, он вывез их в лесополосу добывать жердёлы. Они только начали желтеть отдельными экземплярами. Парни стали выборочно собирать редкие спелые плоды. Однако, начальник торопился домой. Он, нагнув ветку к ведру, провёл по ней рукой и содрал все плоды вместе с листьями. Мол, так надо собирать. Парни взбодрились. И быстренько набили майору несколько вёдер плодами с листьями и ветками. Довольный майор укатил к жене на выходные в Чугуев.
Через несколько недель командир звена, находясь навеселе в выходные дни, поведал нам о своей неудаче с жердёлами. Жена решительно забраковала плодовое сырьё. Со всеми вытекающими выводами о вечной недееспособности мужа в семейной жизни. Чем его расстроила. Он захлопнул багажник, набитый плодами, листьями и ветками. И замкнул гараж. Вернулся в Близнецы на транспортном борту. Не разрешили личным транспортом воспользоваться.
Когда он очередной раз появился на побывке дома, надо было куда-то съездить по семейным делам. Подойдя к своему гаражу, он учуял слабый запах бражки. Тут-то и вспомнил майор про плодовое сырьё в багажнике своего автомобиля. Когда он открыл багажник…
Только организм, закалённый многолетней шкрабовской работой, мог выдержать это зрелище и этот запах.
Была у нашего командира звена такая привычка: оставаясь на выходные в лагере, выпить с таким же старым товарищем и появиться в нашей казарме. Здесь он делился своим опытом с нами, курсантами его звена. Опытом житейским и лётным. Он заканчивал свою карьеру этим лагерным сбором. Ему было что вспомнить. Майор был в командировке в Сирии во время боевых действий. И много нам рассказывал о тамошних армейских порядках, весьма диковинных для нас. С юмором живописал боевые эпизоды войны, очевидцем которых он иногда вынужденно оказывался.
Тут была история о том, как им пришлось бороться за улучшение продуктового пайка лётного состава. Сирийские курсанты теряли сознание уже на глубоких виражах. А в воздушных боях им было не выжить при такой кормёжке одним рисом.
Или описывал зрелище падения израильской пары «Фантомов» при налёте на Дамаск, синхронно сбитых ракетами сирийской противовоздушной обороны.
Как им пришлось садиться при перегоне пары самолётов на поперечные рулёжки, потому что попали под бомбовый налёт вражеской авиации на сирийский аэродром.
Как русскому выживать в стране, где установлен сухой закон.
Как он умудрился до училища заработать орден Трудового Красного знамени в битве за урожай.
И часто жалел нас за то, что мы неправильно выбрали профессию.
Однажды он рассказал про посещение офицерского барака нашим училищным комбатом. Два майора, которые должны были дембельнуться после сборов, сидели в неглиже в своей комнате. День был выходной. Они выпили для подъёма настроения и интеллигентно резались в шахматы. В комнату вошёл полковник в повседневной форме. Они мельком взглянули на него и продолжили обсуждать шахматную позицию.
- Сидите, сидите, - миролюбиво сказал комбат, поняв, что перед ним — белая кость. Не в нарды играют, а в шахматы! Не дождавшись от офицеров внимания, потоптавшись у двери, он проявил желание пообщаться:
- Вы, наверное, подумали, что к вам лётчик-инспектор с проверкой приехал?
На что получил ответ, сказанный менторским тоном:
- К нам лётчики-инспектора с «третьим» классом не приезжают.
Комбат Куранов поспешно ретировался из комнаты будущих дембелей.
Надо заметить, что наш комбат был из бывших лётчиков. Что-то у него не сложилось в строевом полку, его списали и он пошёл по штабной стезе. Но значок классности лётчика с цифрой «3» на голубом щите он продолжал носить. Хотя, вкупе с полковничьими погонами, он смотрелся на кителе несколько чужеродно.
Да, наш командир звена заставил нас увидеть возможный конец карьеры лётчика-истребителя. И призадуматься о своём будущем. Ненадолго. Совсем коротко.
Нам-то в лётной карьере точно повезёт больше.
