(подробности по тегу "закреп")
Да, очень долгое время наши с ней отношения строились исключительно лишь на дружеской волне, но меня это беспокоило мало — общаться и постоянно находиться рядом с Жанной мне было приятно и так. Жанна казалась мне каким-то окошком в моё личное, уютное одиночество, в которое можно было выглянуть, словно бы ища где-то в этом мире спокойствие, и самого себя, и мир, который меня окружал, мир без знакомых, без дружков, учителей, занятий, повседневного быта, досужих разговоров, бессмысленных дел и бесплодных раздумий. Встречаясь с ней, мы иногда подолгу молчали, просто стояли на берегу и смотрели в пасмурную морскую даль, на клубящиеся нитки облаков, свешивающиеся с пуза неспокойного осеннего, зимнего и весеннего неба, на редкие солнечные закаты, похожие на глаз какого-то циклопического существа, сонно выглядывающего в щель из-под хмурого, ватно-серого облачного одеяла, на ещё более редкую яркую небесную синеву с то и дело ползущими по ней тучами и облаками.
Где-то в начале апреля мы с Айко жутко разругались — до драки дело не дошло, но скандал был жуткий. Какая-то очередная его подружка не с того ни с сего на меня окрысилась, потому что не то я как-то неудачно подшутил над ней, не то неудачно пошутила она, и я сказал ей в ответ что-то резкое. Естественно, что Айко встал на её защиту, тем более, что он был в состоянии подпития, и потому, как бы он того не хотел, в выражениях и жестах он не стеснялся. А мне эта его девка не понравилась с самого начала, с того самого дня, как мы с ней познакомились, я не шибко в этом разбирался, но она почему-то казалась мне из числа тех, кто не против раздвинуть ноги перед каждым встречным-поперечным, а слухи это подтверждали — наши общие знакомые втихую сообщили мне как-то, что она уже успела несколько раз подкатить к тогда уже знакомому нам всем Боджо Тренту. А я и сам был тогда был в подпитии, а эта дурёха, ко всему прочему, ещё и на свою голову продолжала что-то там пытаться мне высказать, пока Айко всё так же, как ему тогда казалось, пытался меня урезонивать, и всё было бы ничего, и я был готов даже просто встать и отсесть от неё подальше (хотя вечер, конечно же, был всё равно безнадёжно испорчен), но тут эта дурёха, как назло, выдала мне, чтобы я катился с нашей общей вечеринки к своей «грёбаной недотроге». Подразумевала она, конечно, Жанну, и я сперва попросту опешил — к тому времени, как Айко начал встречаться с этой потаскушкой, Жанна уже давно не пересекалась ни с кем, кроме меня, из нашей компании, и навряд ли эта девка её хоть как-то знала. Впрочем, подумал я тогда, мирок Санхилл довольно тесен, и все знают обо всех если и не через первые, то через вторые или хотя бы третьи руки, и тут меня внезапно взяла злость, лютая, тяжёлая и граничащая почти что с ненавистью — наши с Жанной встречи и дружба были делом очень интимным и личным, а Жанна, хоть может быть и впрямь изрядная недотрога, едва ли была настолько известна этой идиотке, чтобы она вот так, походя, называла её «грёбаной». Я подскочил на месте, как сверчок — то, что какая-то поганая прошмандовка пытается как будто бы от делать нечего проскользнуть в наш общий с Жанной, предназначенный только для нас двоих мирок, проскользнуть туда, да ещё и нагадить, показалось мне диким, попросту недопустимым кощунством — и, замахнувшись, чуть было не врезал ей, но всё-таки сообразил, насколько жуткой и непоправимой катастрофой это может обернуться, и в последний миг удержался, просто наставил на неё палец, и предложил ей заткнуться, пока я, нахрен, не свернул ей, шлюхе, шею. На сей раз земли подскочил и Айко, бледный, как мел, с лицом, перекошенным до такой степени, что оно больше напоминало какую-то фарфоровую японскую маску взбешённого воина из театра кабуки, с глазами, горящими, как уголья, и глядящими, конечно, на меня. Вслед за ним повскакивали и все остальные, и те, что сидели возле него, и те, что сидели возле меня. Они схватили и его, и меня за руки, загомонили, потребовали сесть, успокоиться, взять себя в руки, кто-то — из числа девчонок — даже начал в тихую совестить ту идиотку, говорить, что за языком надо следить, что надо понимать, кому и что говоришь, потихоньку отодвигали куда-то на задний план, с моих глаз, и глаз Айко, а та вырывалась, ревела, кричала мне в спину ругательства и угрозы, но всё-таки шла вслед за ними в одну из палаток, которые мы тогда разбили в лесу Монте-Брю, чтобы отпраздновать наступление весеннего тепла. Айко же, тем временем, всё-таки вырвался из рук удерживающих его людей, но в драку со мной не полез, а сказал, голосом, холодным как лёд, чтобы я немедленно убирался, иначе он меня уделает, и ничто и никто на свете этому не помешает. Я попросил, чтобы меня отпустили, и видя, что я спокоен, люди, меня сдерживающие, это сделали, тогда я молча развернулся и отправился прочь, через уже полностью тёмный к этому времени лес, в сторону интерната.