"А ты что-нибудь любишь, Затворник?
– Люблю.
– А что?
– Не знаю. Что-то такое, что иногда приходит ко мне. Иногда это какая-нибудь мысль, иногда гайки, иногда сны. Главное, что я всегда это узнаю, какой бы вид оно ни принимало, и встречаю его тем лучшим, что во мне есть. – Чем?
– Тем, что становлюсь спокоен.
– А все остальное время ты беспокоишься?
– Нет. Я всегда спокоен. Просто это лучшее, что во мне есть, и, когда то, что я люблю, приходит ко мне, я встречаю его своим спокойствием.
– А как ты думаешь, что лучшее во мне?
– В тебе? Пожалуй, это когда ты молчишь где-нибудь в углу и тебя не видно". - Затворник и Шестипалый. В.Пелевин.
Бывает иногда промелькнет что-то в голове, кажется, что стоящее, или засыпая, ускользающая мысль, лень встать записать, а потом и не вспомнить. Все, упорхнула, и нет ее, но, ведь была! Сны еще. Нет, если плохой сон, я стараюсь его забыть, гоню мысли о нем, говорю себе:
"Спокойно! Это только лишь сон". А бывают, хотя и редко, сны сказочные, цветные, как будто в другом мире побывала.
Я решила пора писать. И не думать, кому это надо, просто для себя. Просто, чтобы сплести какое-то макраме из этих нитей, коль уж их целый ворох у меня. Все вынашивала, вынашивала, а тут встретила маму моей любимой школьной подружки, она мне сказала, что Оли больше нет. Как скоротечна жизнь. Как мала, и как велика.
Ушли уже две мои школьные подруги. Не только одноклассницы, а с каждой я дружила, с Таней в пятом классе, это еще совсем дети, а с Олей, в седьмом - тоже дети, но уже подростки.
Еще до них была у меня подружка Cвета Семина, мы с ней вместе в балетной студии занимались. Она меня туда привела. А потом она же и вычеркнула. Сказала педагогу, что я не буду больше ходить. Почему? – не помню. Да может, оно и к лучшему. Подъем и шаг у меня были хороши, а больше то ничего во мне для балета не было, данных маловато. Я тогда обиделась на Свету. Но восстанавливаться не пошла. А вскоре определилась в школу бальных танцев. Балет я люблю, и всегда любила, но, он же не для всех. А в бальных танцах я освоилась лучше.
Таня была такой скрупулезной во всем с малых лет.
Снова отступление: Меня в жизни окружает много Татьян. У меня есть тетка Таня и двоюродная сестренка. Подружки в детстве: Таня - одноклассница, и Таня из параллельного класса, мы жили с ней в соседних подъездах, и сестренки наши младшие были тоже ровесницами, и нам обеим приходилось с ними нянчиться. И познакомились мы с ней в песочнице во дворе. Жена брата мужа (моего деверя) - Татьяна. Соседка по даче Татьяна. Такое распространенное имя советской девочки и девушки.
В Таниной семье быт был организован на высоком уровне. Ни у кого из подружек я больше не помню такого порядка в быту. Там, если не ошибаюсь, немецкая кровь по линии матери. Дома всегда чисто, обед приготовлен, и прием пищи в определенное время. Это стараниями бабушки. У нас же дома все наспех, и продукты в холодильнике те, что успели купить по пути с работы, за всем ведь очереди тогда были. А кому выстаивать?
Моей обязанностью было ходить за молоком, хлебом, сдавать молочные бутылки и баночки из-под сметаны. А у кого дома была бабушка, в тех семьях всегда были и масло, и яйца, и мясо, и даже какао с шоколадным маслом, за которыми нужно выстоять очередь с утра. А работающие, - моя мама, к примеру, трудилась на полторы ставки медсестрой, - у нас на ужин чаще всего жареная картошка без салата, хорошо, если с квашеной капустой или солеными огурцами. А мы с младшей сестренкой любили запивать жареную картошку холодным молоком, оказывается, это вредно.
Мама Танина устраивала воскресные обеды с мясным блюдом и пирогами.
Я помню Таню - примерную советскую школьницу: вся такая чистенькая, отглаженная, с двумя толстыми русыми косами. В тетрадках у нее всегда все аккуратно написано почерком крупным и круглым, - учителям на радость, - все понятно. Даже заплатку у Тани на локотке помню. Тоже бабушка ее постаралась, так аккуратно сделала.
У нас была и квартира меньше – двушка-трамвай, и обстановка обычная, без дорогих гарнитуров, и питание – что бог послал. Я Тане даже завидовала. Уют, чистота, пахнет вкусной едой, тихая и заботливая бабушка. А как звали Танину бабушку, сейчас и не вспомню. Хорошая была.
Маме моей всегда очень нелегко приходилось. Отчим был алкоголиком, или пьяницей, - большой разницы не вижу, и домашним не легче, как ни назови. Я быстро осознала, что он зависимый, потому что, ни один выходной не обходился без выпивки: водки, или канистры пива с воблой. Какой там воскресный ужин! А мама считала, что все мужики пьют, «другие то еще и похлеще».
Я конечно помогала маме по дому: пыль вытирала каждый день, подметала, за сестренкой в садик, в магазин за молоком. "Бедность не порок", "пусть бедненько, но чисто" - так говорила мама. Это все так, но хотелось, чтобы как у Тани. И я тогда задавалась вопросом: почему мама так много работает, и отчим работает сварщиком на заводе, а денег у нас всегда не хватает. До получки еле тянем или даже занимать приходится.
У Тани тишина, все размеренно, а у нас не квартира, а цыганский табор.
Сколько помню, всегда у нас жили люди. Земляки из Горьковской области, братья отчима по очереди. Брат, потом сестра мамины. Уезжали люди из деревень и сел в новые города, а первое время куда? Пока не устроятся, малосемейку пока не получат. Тогда быстро строился город и быстро жилье давали заводчанам. Все время помимо нашей семьи, в двухкомнатной квартире со смежными комнатами, у нас еще люди - родственники или знакомые, и не по одному, а семьями зачастую. Всех мама с отчимом принимали, никому не отказывали. Многолюдно, от этого неустроенно. Отчиму есть с кем выпить и разговоры поразговаривать, а мама-она по натуре своей жертвенница. Не то что, безотказная, а и не просят, она даст. И пожить предложит.
После развода с отчимом, у нас так и продолжали жить постояльцы: мамина сотрудница - подруга, потом мама приютила слепенькую бабушку после операции, - из профилактория привезла, в котором тогда работала; потом жила Маринка - дочь ее знакомой. Тоже устраивалась на завод и ждала, пока дадут комнату в общежитии. - Чужие все люди, и не за деньги, а так. Приносили что-то из продуктов, и все.
Многие из наших жильцов потом забывали о гостеприимстве мамы, и, зажив благополучно в своем уже жилье, сплетничали, приезжая на малую родину, в поселок: "как же они бедно живут". Обидно было за маму.
Сначала то я еще маленькая была, и принимала все как данность, дети, они живут в той среде, какая есть. Потом мне это ужасно надоело, мне хотелось свою комнату, и чтобы меня никто не трогал, не заводил со мной дежурных разговоров. Я наверно начала как-то бунтовать и выражать свое недовольство. И выросла совсем другой, отнюдь не бессребреницей.
Жильцов со временем становилось меньше, но появился надолго мамин обожатель. Мама же была еще молода и красива. Но, это отдельная история.
* * *
Света Семина была тихой и нежной. Неконфликтной. Я тогда этого не понимала и не ценила. Училась она во французской группе, а я в английской. У нее, кажется, неплохо шли дела с французским языком. Занималась балетом, и походка у нее была соответствующая, балетная - это когда носочки врозь.
Света оказалась цельной натурой, уехала поступать в Ивановское педагогическое училище, стала потом педагогом. И как-то затерялась.
А потом дружба с Олей. Я недоумевала, за что Оля меня полюбила, у нее был звонкий, заливистый смех, и пела она замечательно.
Из трех подружек теперь двух уже нет, а о третьей ничего не знаю.
Об Оле я еще напишу. Бедная моя Оля. Не могу поверить.