Кто был первым русским писателем-диссидентом?

Екатерина ІІ сказала не о писателе, а о его значении: «Бун­товщик ху­же Пугаче­ва».

Пушкин отметил художественную сторону книги: «…очень пос­редс­твен­ное про­из­ве­дение, не го­воря да­же о вар­вар­ском сло­ге».

Но са­мым важ­ным в судь­бе этого писателя в ХХ веке бы­ло выс­ка­зыва­ние Ле­нина, ко­торый пос­та­вил его «пер­вым в ря­ду рус­ских ре­волю­ци­оне­ров, вы­зыва­ющим у рус­ско­го на­рода чувс­тво на­ци­ональ­ной гор­дости», чем ввёл эту книгу в школьные хрестоматии. Ленин по отношению к искусству был прагматик, убеждённый, что литература должна стать «колёсиком и винтиком общепролетарского дела». Речь идёт о Радищеве.

Это прикладное отношение к нему сохранилось до наших дней, потому что он не пи­сатель, он первый русский интеллигент-диссидент, сделавший литературу средством борьбы с государством.

Ра­дищев помог сформироваться убеждениям де­каб­ристов, «де­каб­ристы разбудили Гер­це­на», а дальше по цитате Ленина.

Жизнь пер­во­го рус­ско­го дис­си­ден­та не­обы­чай­но по­учи­тель­на, а его судь­ба мно­гок­ратно пов­то­рялась в судьбах борцов с советским тоталитаризмом: книга – арест – приговор – срок – возвращение – желание продолжить борьбу.

Ра­дищев был пер­вым рус­ским че­лове­ком, осуж­денным за ли­тера­тур­ную де­ятель­ность, а его «Пу­тешес­твие» бы­ло пер­вой кни­гой, с ко­торой расправилась свет­ская цен­зу­ра. Сама его судьба интересна: родился в состоятельной дворянской семье, окончил привилегированный Пажеский корпус, начал службу при дворе, был послан в Лейпцигский университет для обучения юриспруденции, служил и дослужился до начальника Петербургской таможни. Свою книгу издал в собственной типографии, демонстративно рассылал экземпляры известным лицам государства.

Суд был верноподданно жесток – Радищева приговорили к смертной казни, Екатерина заменила смерть ссылкой, Павел почти через 10 лет амнистировал, а Александр І дозволил участвовать в составлении нового законодательства (блаженные времена: после смертной казни и Илимского острога – законотворчество!)

Су­ровый при­говор су­да наг­ра­дил Ра­дище­ва оре­олом му­чени­ка. Преследования пра­витель­ства обес­пе­чили Ра­дище­ву ли­тера­тур­ную сла­ву, ссыл­ка привела к тому, что обсуждать чисто литературные достоинства или недостатки его произведений стало неприличным – страдалец, а вы «стиль хромает!»

При­нято счи­тать, что Ра­дищев об­ли­ча­ет яз­вы ца­риз­ма: кре­пос­тное пра­во, рек­рут­скую по­вин­ность, на­род­ную ни­щету. На са­мом же де­ле, он не­году­ет по са­мым раз­ным по­водам. Вот Ра­дищев гро­мит фун­да­мен­таль­ный по­рок Рос­сии: «Мо­жет ли го­сударс­тво, где две тре­ти граж­дан ли­шены граж­дан­ско­го зва­ния и час­тию мер­твы в за­коне, на­зывать­ся бла­жен­ным?!» Но тут же с пы­лом ата­ку­ет обы­чай чис­тить зу­бы: «Не сди­ра­ют кресть­ян­ские де­вуш­ки каж­дый день лос­ку зу­бов сво­их ни щет­ка­ми, ни по­рош­ка­ми». Толь­ко ав­тор про­чел от­по­ведь цен­зу­ре («цен­зу­ра сде­лалась нянь­кой рас­судка»), как его вни­мание от­вле­чено фран­цуз­ски­ми ку­шань­ями, «на от­ра­ву изоб­ре­тен­ны­ми». Иног­да в за­паль­чи­вос­ти Ра­дищев пи­шет неч­то уж сов­сем не­сураз­ное. Нап­ри­мер, опи­сывая про­щание от­ца с сы­ном, от­прав­ля­ющим­ся в сто­лицу на го­сударс­твен­ную служ­бу, он вос­кли­ца­ет: «Не за­хочет­ся ли те­бе сын­ка тво­его луч­ше уда­вить, еже­ли от­пустить в служ­бу?» (Излюбленный мотив диссидентства: уж если плохо, то плохо всё!)

Но до сих пор на­ши пред­став­ле­ния о кре­пос­тном пра­ве во мно­гом держатся на при­мерах Ра­дище­ва. Это из не­го мы чер­па­ем страш­ные кар­ти­ны тор­говли людь­ми, от Ра­дище­ва пош­ла тра­диция срав­ни­вать рус­ских кре­пос­тных с аме­рикан­ски­ми чер­но­кожи­ми ра­бами, он же при­вел эпи­зоды чу­довищ­но­го про­из­во­ла по­мещи­ков.

Хо­тя эту кни­гу дав­но уже не чи­та­ют, она сыг­ра­ла эпо­халь­ную роль в рус­ской ли­тера­туре. Бу­дучи пер­вым му­чени­ком-писателем, Ра­дищев соз­дал особое единство литературы и политики.

При­соединив к зва­нию пи­сате­ля дол­жность три­буна, за­щит­ни­ка всех обез­до­лен­ных, Ра­дищев ос­но­вал мощ­ную тра­дицию, сущность ко­торой вы­ража­ют не­из­бежно ак­ту­аль­ные сти­хи уже в ХХ веке: «По­эт в Рос­сии боль­ше, чем по­эт».