Все мы знаем, что если один раз научишься кататься на велосипеде, то этот навык останется с тобой навсегда, даже если 50 дальнейших лет ты не встретишь велосипеда. После, ты просто сядешь на него и уверенно помчишь вдаль так, что «волосы назад». Знающие умные люди, которые пишут умные книги (мой наилюбимейший Майкл Ньютон, например), говорят, что «эффект велосипеда» работает точно также с нашим эмоциональным опытом, с нашими чувствами: если ты однажды почувствовал, как это – быть раскованным, или даже – быть богатым – как это? (как он мыслит, как он чувствует, КАКИЕ из этих чувств приводят к благосостоянию и успеху?), или даже, как это – быть здоровым и сильным? – ты сможешь это воспроизвести. Всегда.
Не знаю уж, к сожалению или радости (все-таки склоняюсь к радости), «эффект велосипеда», говорят, работает и для горестных осознаний: если ты однажды, предположим, в одной из своих прошлых жизней, убил человека, чтобы ограбить, пережил опыт раскаяния (а оно непременно, непременно тебя посетит, поскольку в глубине души мы все очень хорошие), то в этой жизни ты ни за что не захочешь повторять этот опыт, на интуитивном уровне будешь знать, что это состояние тебе точно очень не понравится. Но если вдруг ты привык заглушать свою интуицию, ты можешь снова и снова «наступать на те же грабли», пока не расквасишь лоб в дребезги, если не помнишь этот самый опыт, что ооочень не понравится.
Сейчас, когда столько людей «просыпается» от забытья, когда из каждого утюга мы слышим слова «осознанность», «духовность», а еще «энергетический ресурс», куда ж без ресурса)), набирают обороты такие практики, которые помогают ВСПОМНИТЬ ВСЁ. Этих практик, правда, довольно много – холотропное дыхание, расстановки по Хелингеру, регрессология, гипнотерапия, медитации нейропсихософии, метафорическая лепка и так далее и тому подобное, и каждая из них по-своему эффективна и полезна. Как говорится, «Есть тысячи дорог к Храму, какую бы не выбрал, она приведет тебя к нему. Просто у каждого своя дорога». Есть тысячи дорог, которые помогают связаться со своим бессмертным началом, с бессознательным, с Высшим Я или со своей душой, вспомнить весь опыт, который мы когда-либо пережили за тысячи лет воплощений, «вытащить» оттуда этот самый ресурс, чтобы уже здесь и сейчас уверенно «а волосы назад».
Поэтому, например, в «Академии регрессологов и метафизиков» при обучении нам настоятельно рекомендовали непременно совершить саморегрессию обязательно в такую жизнь, где мы были особо яркими «злодеями», и в другую жизнь – где мы были самой успешной публичной личностью (Но в злодейское воплощение – желательней))) Все это для того, чтобы почувствовать, испытать те ощущения, которые проживал этот Злодей Горыныч, чтобы захватить сюда его самые сильные качества, проработав при этом эмоциональный опыт.
Однако…. есть тысячи разных дорог, и одна из них – сновидения:) Некоторые сны, я так предполагаю, приходят к нам именно с целью проработки эмоций, с целью переживания определенного опыта, вероятно, для ускорения усовершенствования души (ну и шобы понимать, что и так тоже бывает, так тоже можно):
11.08.2019г. Я – немецкий офицер. Действие происходит в какой-то шахте. Тем не менее, это концлагерь. Я знаю, что мне нужно спасти группу заключенных (русских). Я с этой группой нахожусь в одном зале шахты, а впереди длинный тоннель за железной массивной дверью. В тоннеле немецкие солдаты выстроили толпу заключенных, они ведут их в газовую камеру или что-то типа того, я точно знаю, что их ведут ликвидировать. Очень, очень много заключенных, которых должны уничтожать. Но я не испытываю по этому поводу никаких особых эмоций – ни ужаса, ни злорадства, ни сильного сочувствия. Вообще, забегая вперед, на протяжении всего сна все мои эмоции (эмоции немецкого офицера), переживания, были очень сильно притуплены, практически отсутствовали. Были только строгие молниеносные расчеты в мыслях, быстрый анализ ситуации с целью быстрого принятия самого успешного решения для достижения цели. Вне зависимости от мотивов, от привязанностей, от чувств, я просто выполняю свою задачу, для чего я есть в данный момент – голый рассудок и рационализм.
Я объясняю группе людей, которых должен спасти, что нам необходимо дождаться, когда из тоннеля уйдет эта партия заключенных с конвоирами - в тоннеле есть тайный лаз, еще один, тайный, тоннель. Объясняю, что если они хотят жить, действовать нужно без промедления по моей команде, так как следом за ними поведут другую партию смертников, и эти же солдаты будут возвращаться сюда по тоннелю. Нужно четко следить, когда конвоиры уйдут, чтобы «проскочить». Я смотрю за этим в щель двери.
Внезапно в зал входят два других немецких офицера. Они удивлены, что я до сих пор не передал эту группу конвоирам, не присоединил их к другим смертникам, что уже в тоннеле.
Очевидно, что мы очень давно и очень хорошо знакомы с этими офицерами, возможно даже приятели (они шутят, подшучивают надо мной, похлопывают меня по плечу, а я в ответ смеюсь и тоже шучу, мы разговариваем на чистом немецком). Однако одновременно с тем, когда я шучу и смеюсь с приятелями-офицерами, мой мозг работает как компьютер: я стремительно обдумываю, как их убить не слышно для солдат в тоннеле.
Я моментально руками сворачиваю одному, тому, кто ближе, шею, а второму в этот же момент ногой ударяю в кадык, и уже беззвучного, захлёбывающегося, добиваю. Повторюсь, что в этот момент (как и во все остальные в этом сне), я не испытываю никаких эмоций - сожаления, чувства вины, горечи, несмотря на то, что точно знаю, что убил одних из самых близких по службе приятелей.
Я продолжаю следить за тоннелем. В голове у меня какие-то размышления на тему «Буквально через одну минуту все эти люди погибнут. Вот сейчас они стоят, дышат, боятся, наверное…но уже через минуту…». Я размышляю, безэмоционально и отстраненно, только говорю себе, что я все равно ничего не могу изменить для этих людей в тоннеле. Я не в силах как-то повлиять на их судьбу. А значит, и думать о них не имеет смысла».
Тоннель освобождается, и я призываю группу своих заключенных быстро следовать за мной. Одна из девушек из группы от бессилия и голода неожиданно «отрубается», другие заключенные ей шепчут «Надя! Надя! Вставай, пожалуйста, проснись, пожалуйста!», двое даже пытаются вернуться за ней в зал из тоннеля. А я размышляю: мы не успеем ее забрать, нас поймают, но просто бросить ее там тоже нельзя – может «сдать». И принимаю решение- выстрелить ей в голову, достаю пистолет из кобуры. Но девушка внезапно очнулась и успела забежать к нам в тоннель. Я подумал: хорошо, что не пришлось ее убивать. Имя такое «тёплое» - «Надя».
Я веду группу в тайный ход, за которым следует еще один зал. И здесь, во втором зале, у одного парня из группы неожиданно случается истерика от увиденного, он начинает орать и компульсивно бегать. Я снова стремительно, за какие-то секунды, размышляю: «он сейчас всех нас «подставит», здесь слышимость намного сильнее, чем в тоннеле, он точно привлечет внимание своими криками, тогда нам всем конец, значит, его тоже нужно срочно убить, но как?!- здесь стрелять нельзя из-за слышимости, а догнать и схватить его быстро и бесшумно я не успею!». На земле, на полу, я вижу черенок от лопаты, быстро поднимаю его и ударяю этим черенком парня по голове, потом по шее, а потом, когда парень падает, размажживаю этим черенком позвоночник, буквально воткнув его в него. Я слышу и ощущаю этот характерный хруст ломающихся костей, вижу «мясо» и много крови, не испытывая на этот счет никаких эмоций.
Я. просто. Делаю. Свое. Дело. И. помогаю. Остальным. Получить. шанс. На. жизнь.
Следующий зал - двухуровневый. Над нами - пол второго уровня, из досок. Через щели нашего потолка- их пола я вижу снова заключенных. Много. На этот раз в основном подростки, 1-2 ребенка и старики.
Наверху начинается какая-то свара, солдат за что-то бьет ногами подростка, бегут другие солдаты на помощь, офицер достает пистолет, начинает что-то кричать и стрелять. Один из заключенных увидел прогал в полу, воспользовавшись шумихой, суматохой, пытается скинуть вниз, к нам чтобы спасти примерно двухлетнего ребенка (может быть меньше), девочку, можно сказать, младенца…
(*во время сна аналитическая часть моего собственного мозга, в отличие от мозга меня-офицера, работала не очень-то эффективно, поэтому мысль о том, как бы этот заключенный мог выделить нас – еще одного немецкого офицера и еще одну группу заключенных - от остальных, определить нас как спасительный вариант для ребенка, мне не приходила).
Он скидывает к нам девочку. Девочка плачет, закатывается буквально плачем… и я просыпаюсь на мысли, что девочку тоже придется убить.
Все мы знаем, что если один раз научишься кататься на велосипеде, то этот навык останется с тобой навсегда, даже если 50 дальнейших лет ты не встретишь велосипеда. После, ты просто сядешь на него и уверенно помчишь вдаль так, что «волосы назад». Знающие умные люди, которые пишут умные книги (мой наилюбимейший Майкл Ньютон, например), говорят, что «эффект велосипеда» работает точно также с нашим эмоциональным опытом, с нашими чувствами: если ты однажды почувствовал, как это – быть раскованным, или даже – быть богатым – как это? (как он мыслит, как он чувствует, КАКИЕ из этих чувств приводят к благосостоянию и успеху?), или даже, как это – быть здоровым и сильным? – ты сможешь это воспроизвести. Всегда.
Не знаю уж, к сожалению или радости (все-таки склоняюсь к радости), «эффект велосипеда», говорят, работает и для горестных осознаний: если ты однажды, предположим, в одной из своих прошлых жизней, убил человека, чтобы ограбить, пережил опыт раскаяния (а оно непременно, непременно тебя посетит, поскольку в глубине души мы все очень хорошие), то в этой жизни ты ни за что не захочешь повторять этот опыт, на интуитивном уровне будешь знать, что это состояние тебе точно очень не понравится. Но если вдруг ты привык заглушать свою интуицию, ты можешь снова и снова «наступать на те же грабли», пока не расквасишь лоб в дребезги, если не помнишь этот самый опыт, что ооочень не понравится.
Сейчас, когда столько людей «просыпается» от забытья, когда из каждого утюга мы слышим слова «осознанность», «духовность», а еще «энергетический ресурс», куда ж без ресурса)), набирают обороты такие практики, которые помогают ВСПОМНИТЬ ВСЁ. Этих практик, правда, довольно много – холотропное дыхание, расстановки по Хелингеру, регрессология, гипнотерапия, медитации нейропсихософии, метафорическая лепка и так далее и тому подобное, и каждая из них по-своему эффективна и полезна. Как говорится, «Есть тысячи дорог к Храму, какую бы не выбрал, она приведет тебя к нему. Просто у каждого своя дорога». Есть тысячи дорог, которые помогают связаться со своим бессмертным началом, с бессознательным, с Высшим Я или со своей душой, вспомнить весь опыт, который мы когда-либо пережили за тысячи лет воплощений, «вытащить» оттуда этот самый ресурс, чтобы уже здесь и сейчас уверенно «а волосы назад».
Поэтому, например, в «Академии регрессологов и метафизиков» при обучении нам настоятельно рекомендовали непременно совершить саморегрессию обязательно в такую жизнь, где мы были особо яркими «злодеями», и в другую жизнь – где мы были самой успешной публичной личностью (Но в злодейское воплощение – желательней))) Все это для того, чтобы почувствовать, испытать те ощущения, которые проживал этот Злодей Горыныч, чтобы захватить сюда его самые сильные качества, проработав при этом эмоциональный опыт.
Однако…. есть тысячи разных дорог, и одна из них – сновидения:) Некоторые сны, я так предполагаю, приходят к нам именно с целью проработки эмоций, с целью переживания определенного опыта, вероятно, для ускорения усовершенствования души (ну и шобы понимать, что и так тоже бывает, так тоже можно):
11.08.2019г. Я – немецкий офицер. Действие происходит в какой-то шахте. Тем не менее, это концлагерь. Я знаю, что мне нужно спасти группу заключенных (русских). Я с этой группой нахожусь в одном зале шахты, а впереди длинный тоннель за железной массивной дверью. В тоннеле немецкие солдаты выстроили толпу заключенных, они ведут их в газовую камеру или что-то типа того, я точно знаю, что их ведут ликвидировать. Очень, очень много заключенных, которых должны уничтожать. Но я не испытываю по этому поводу никаких особых эмоций – ни ужаса, ни злорадства, ни сильного сочувствия. Вообще, забегая вперед, на протяжении всего сна все мои эмоции (эмоции немецкого офицера), переживания, были очень сильно притуплены, практически отсутствовали. Были только строгие молниеносные расчеты в мыслях, быстрый анализ ситуации с целью быстрого принятия самого успешного решения для достижения цели. Вне зависимости от мотивов, от привязанностей, от чувств, я просто выполняю свою задачу, для чего я есть в данный момент – голый рассудок и рационализм.
Я объясняю группе людей, которых должен спасти, что нам необходимо дождаться, когда из тоннеля уйдет эта партия заключенных с конвоирами - в тоннеле есть тайный лаз, еще один, тайный, тоннель. Объясняю, что если они хотят жить, действовать нужно без промедления по моей команде, так как следом за ними поведут другую партию смертников, и эти же солдаты будут возвращаться сюда по тоннелю. Нужно четко следить, когда конвоиры уйдут, чтобы «проскочить». Я смотрю за этим в щель двери.
Внезапно в зал входят два других немецких офицера. Они удивлены, что я до сих пор не передал эту группу конвоирам, не присоединил их к другим смертникам, что уже в тоннеле.
Очевидно, что мы очень давно и очень хорошо знакомы с этими офицерами, возможно даже приятели (они шутят, подшучивают надо мной, похлопывают меня по плечу, а я в ответ смеюсь и тоже шучу, мы разговариваем на чистом немецком). Однако одновременно с тем, когда я шучу и смеюсь с приятелями-офицерами, мой мозг работает как компьютер: я стремительно обдумываю, как их убить не слышно для солдат в тоннеле.
Я моментально руками сворачиваю одному, тому, кто ближе, шею, а второму в этот же момент ногой ударяю в кадык, и уже беззвучного, захлёбывающегося, добиваю. Повторюсь, что в этот момент (как и во все остальные в этом сне), я не испытываю никаких эмоций - сожаления, чувства вины, горечи, несмотря на то, что точно знаю, что убил одних из самых близких по службе приятелей.
Я продолжаю следить за тоннелем. В голове у меня какие-то размышления на тему «Буквально через одну минуту все эти люди погибнут. Вот сейчас они стоят, дышат, боятся, наверное…но уже через минуту…». Я размышляю, безэмоционально и отстраненно, только говорю себе, что я все равно ничего не могу изменить для этих людей в тоннеле. Я не в силах как-то повлиять на их судьбу. А значит, и думать о них не имеет смысла».
Тоннель освобождается, и я призываю группу своих заключенных быстро следовать за мной. Одна из девушек из группы от бессилия и голода неожиданно «отрубается», другие заключенные ей шепчут «Надя! Надя! Вставай, пожалуйста, проснись, пожалуйста!», двое даже пытаются вернуться за ней в зал из тоннеля. А я размышляю: мы не успеем ее забрать, нас поймают, но просто бросить ее там тоже нельзя – может «сдать». И принимаю решение- выстрелить ей в голову, достаю пистолет из кобуры. Но девушка внезапно очнулась и успела забежать к нам в тоннель. Я подумал: хорошо, что не пришлось ее убивать. Имя такое «тёплое» - «Надя».
Я веду группу в тайный ход, за которым следует еще один зал. И здесь, во втором зале, у одного парня из группы неожиданно случается истерика от увиденного, он начинает орать и компульсивно бегать. Я снова стремительно, за какие-то секунды, размышляю: «он сейчас всех нас «подставит», здесь слышимость намного сильнее, чем в тоннеле, он точно привлечет внимание своими криками, тогда нам всем конец, значит, его тоже нужно срочно убить, но как?!- здесь стрелять нельзя из-за слышимости, а догнать и схватить его быстро и бесшумно я не успею!». На земле, на полу, я вижу черенок от лопаты, быстро поднимаю его и ударяю этим черенком парня по голове, потом по шее, а потом, когда парень падает, размажживаю этим черенком позвоночник, буквально воткнув его в него. Я слышу и ощущаю этот характерный хруст ломающихся костей, вижу «мясо» и много крови, не испытывая на этот счет никаких эмоций.
Я. просто. Делаю. Свое. Дело. И. помогаю. Остальным. Получить. шанс. На. жизнь.
Следующий зал - двухуровневый. Над нами - пол второго уровня, из досок. Через щели нашего потолка- их пола я вижу снова заключенных. Много. На этот раз в основном подростки, 1-2 ребенка и старики.
Наверху начинается какая-то свара, солдат за что-то бьет ногами подростка, бегут другие солдаты на помощь, офицер достает пистолет, начинает что-то кричать и стрелять. Один из заключенных увидел прогал в полу, воспользовавшись шумихой, суматохой, пытается скинуть вниз, к нам чтобы спасти примерно двухлетнего ребенка (может быть меньше), девочку, можно сказать, младенца…
(*во время сна аналитическая часть моего собственного мозга, в отличие от мозга меня-офицера, работала не очень-то эффективно, поэтому мысль о том, как бы этот заключенный мог выделить нас – еще одного немецкого офицера и еще одну группу заключенных - от остальных, определить нас как спасительный вариант для ребенка, мне не приходила).
Он скидывает к нам девочку. Девочка плачет, закатывается буквально плачем… и я просыпаюсь на мысли, что девочку тоже придется убить.
