Поехали за рыбой через залив. Вдвоём, лето стояло. Выехали часов в одиннадцать дня. Едем, едем мы с ним, вдруг останавливается, мотор глушит, достает стеклянную, наливает по глотку, говорит:"Тут, на этом месте Мишка утонул, помянем..." Заводит мотор, едем дальше, - опять останавливает, снова наливает: " Тут Вовка утонул - с лодки вылетел..." Откуда знает? Никого не было рядом... "А его когда нашли, подняли из воды, следы были, такие - удары от лодки, вероятно. Значит, картина любому лодочнику понятная: заглох мотор - заводил стартером, а газ на полный выставил, ногой хорошо не упёрся, - мотор завёлся на полном, рывок лодки и вылетел...в воду... Пустая лодка на полном газу давай круги описывать, пытался её ловить, но волна была, - получалось, что удары получал и один из них в грудную клетку пришёлся... Может и оглушило вдобавок... Вот так! Помянем пацана..." Пока ехали вдоль побережья, ещё два раза останавливал, всё детально разьяснил: как дело было, когда, в какую погоду, словно книгу читал.
Потом, дав полный газ, пошли напрямую через заливчик, на видневшийся вдали конец косы, заворачивавшей в океан и обелиск, поставленный рыбакам колхоза, несколько лет тому как утонувшим на малом сейнере во время сильного шторма. Не доходя до косы с полкилометра, повернули влево, в сторону зелёного берега и далёких за ним гор в белоснежных, не успевших растаять, шапках. Здесь близко выход в океан, где высокая и суровая волна, поэтому это место нужно быстрее пересечь. Вот касатки, словно торпеды, перерезают нам путь, возвращаясь в океанские просторы после охоты в бухтах.
"Поедем в устье, - говорит, - у меня там рыбак знакомый должен "на сетке стоять", угостим, рыбы даст." Подьезжаем к этому самому устью, смотрю, стоит на берегу подобие балагана, сбитого из старых досок, дверей, досточек от ящиков, сверху рубероидом крытый. В трёх метрах кострище, обложенное камнями, а у входа в балаган на ящике сидит женщина коренной принадлежности, лет сорока, в платке, телогрейке и цветастом длинном платье, на ногах резиновые калоши.
"Это Машка, - сказал, - жена Генкина. А лодки нет на берегу, значит и его нет." Мы подъехали, подтащили лодку к берегу, подошли, поздоровались. "А гдеж Генка-то?" - спрашивает. После полуминутного молчания: "Нету... В райцентр уехал четыре дня назад... Я жду..." "Маша, угостить тебя?" Мотнула головой, - не надо. "Рыбы возьмём в сетке вашей?" Опять замотала головой, нельзя, дескать.
Ладно. Мы в пятнадцати метрах от балагана бросаем на берег брезент, спальники и ложимся отдохнуть, полюбоваться морем. Плеск волн, крики чаек и ветерок действуют успокаивающе и мы начинаем дремать, но идиллию разрушает прозвучавший вопрос Марии:" А чё ты про угощение говорил?!" Момент назрел и мой товарищ подходит к балагану, наливает полкружки, возвращается и снова ложится на свой спальник. Минут через пять Мария затягивает песню: "Вот едет бе-лый лот-ка...! Наве-е-ррна е-дет... Ген-ка...!" Долго продолжалась песня, товарищ ещё два раза подходил и угощал хозяйку рыбачьей сети. Наконец раздался распорядительный возглас: "Ай! Езжай! Рыбу бери. Сколько надо бери!"
Мы сталкиваем лодку и подгребаем к длинной сети-трехстенке. Идём на лодке вдоль сети - много протухшей рыбы, по всему видно, что хозяин отсутствует несколько дней. Я предлагаю очистить сеть, но товарищ отказывается, говоря, что неизвестно, как долго не приедет хозяин, а напутается другая рыба и также пропадёт. Мы выбираем живую рыбу, это больших размеров кета. Вот уже и дно лодки скрывается под слоем рыбы. Нам достаточно, вернее, достаточно товарищу на зиму, у него семья, дети. А я, когда понадобится зимой, возьму у него. Мы складываем рыбу в мешки, подъезжаем к берегу, забираем вещи и прощаемся с хозяйкой. Пока выгребаем на веслах подальше от берега, где вода чистая, без травы, все слышится стихийная песня про белую лодку, которая вот-вот появится вдали, и Генку, который везёт в этой лодке много всяких разных, нужных вещей.
"Что вижу, то пою!" - У тюркских народов такого поэта-певца называют "акын". Как называют у малых народов, я не знаю. Скорее всего это присуще им всем. И это объясняется суровыми условиями существования. Едет охотник на собаках или оленях в лютую зимнюю стужу, засыпает. Если уснет, упадёт с нарты, а это смерть... Вот и поёт что видит - чтобы не уснуть. А потом кто-то уж и по привычке поёт, летом тоже. А что же Мария? Я думаю, что пела она то, на что надеялась, кого ждала, подолгу и безустанно вглядываясь в горизонт моря. Пела, внушая уехавшему Генке на белой лодке возвращение к ней, одиноко ждавшей его на суровом берегу океана.
Понравился рассказ? На канал можно подписаться здесь. Ставьте лайк. Обсуждайте тему. Делитесь мнением, комментируйте... Спасибо.
Если сверху смотреть на Камчатку-глыбу, можно увидеть гигантскую рыбу, с хвостом, головою и плавниками, которую, как известно, едят руками (Михаил Рувимский).
