The devil can cite Scripture for his purpose
William Shakespeare
В 2016 году в эпицентре либеральной западной цивилизации произошло провиденческое событие, ставшее точкой отсчета радикального поворота мировой истории. В Соединенных Штатах Америки, экзистенциальный фундамент которых стоит на выжженной обществом Модерна и либерализмом земле, в высшие эшелоны власти проникла сила, противоположная по своей сущности самым глубинным онтологическим основаниям этого государства.
Имя этой силы – традиционализм. Рожденной в ХХ веке ультрапассионарными мыслителями-метафизиками Рене Геноном и Юлиусом Эволой уникальной философско-религиозно-социологической доктрине парадоксальным образом удалось вскрыть эссенциальную суть примордиальной традиции и ее метаязык в момент, к которому перцепция живой божественности уже давно была исторгнута из человечества спустя многие столетия безраздельного господства материалистической рациональности. Этим обусловлен наш особый интерес к работе Бенджамина Тейтельбаума «Война за вечность».
Американский этнограф и политический обозреватель Б. Тейтельбаум ставит перед собой задачу описать и ввести в актуальное научное обсуждение феномен традиционалистского мышления в практической политике. Исследование построено на серии обстоятельных интервью и неформальных встреч, биографических подробностях, анализе открытой и закулисной деятельности выделяемых автором ключевых личностей, чья политическая ментальность так или иначе связана с традиционалистской школой, таких как С. Бэннон, Александр Дугин, О. де Карвальо, Джон Морган, Джейсон Джорджани и др. Подход Тейтельбаума к изучению политического явления антропологическими методами (т. е. отталкиваясь не от самой идеологии, а от личности конкретных ее носителей) весьма необычен для работ такого рода.
Автор также отмечает нестандартность условий для применения этнологического подхода (которым он владеет по своей непосредственной специальности) в ситуации проводимого им исследования, поскольку инструментарий этой дисциплины скорее обращается к маргинальным слоям общества или не соприкасающимся с ним вообще архаическим общинам.
Традиционализм, впрочем, и являет собой идеологию «восстания против современного мира», представители которой преимущественно принадлежали глубокой социальной периферии, однако победа палеоконсерватора Дональда Трампа на выборах президента США открыла эру беспрецедентного и, вероятно, уже безотзывного попадания этой доктрины в политическое пространство. Теперь уже становится понятным, что Трамп как таковой не может быть в полной мере назван носителем традиционализма, в этом контексте он – скорее символическая фигура, за фасадом которой важнейшую роль играл интеллектуал Стив Бэннон, оказывающийся в центре внимания Б. Тейтельбаума.
Бэннон – исключительно неординарная для американской реальности личность. В книге подробно описывается путь его становления, на котором с ранней юности он ставит перед собой вопрос о поиске духовной опоры за пределами имманентной действительности, что приводит его к знакомству сначала с рядом периферийных и авторских эзотерических учений, в частности, мистика Г. Гурджиева и основательницы теософского учения Е. Блаватской, а впоследствии - с наследием интегрального традиционализма Генона и Эволы.
За счет незаурядных аналитических способностей Бэннон совершает карьерное восхождение в финансовой корпорации и становится основателем собственного инвестиционного банка. Однако погружение в мир агрессивного, сугубо материалистического капитализма не убивает его инаковости. Сохраняя и акцентируя внутреннее измерение традиционалистского протеста против современности, Бэннон направляет полученные связи и ресурсы на подрыв статуса-кво в либеральном западноевропейском истеблишменте. Новостное агентство Breitbart и социально-сетевые технологии Cambridge Analytica при его активном участии становятся мощнейшими инструментами реализации правоконсервативной метаполитики, результаты которой грандиозны – в частности, Brexit и победа Дональда Трампа.
В беседах с Бэнноном Тейтельбаум раскрывает его особую версию традиционалистского взгляда на действительность, во многом диаметрально противоположную классическим положениям доктрины. В отличие от Генона, строго определяющего Восток как полюс духовности перед лицом утратившего ее Запада, Бэнноном западная иудео-христианская цивилизация осмысляется, напротив, как Катехон, блокированный либеральным глобализмом и материалистическим Китаем, стремящимся к установлению диктатуры вещизма над человечеством. Ислам также мыслится им как угроза глобальной доминации. Катехонический императив в мировоззрении Бэннона -- оградить западную цивилизацию от вторжения ислама (эта тема не раскрывается в книге, однако ее можно проследить по другим интервью политика[1] ). Схожего мировоззрения придерживается еще один герой книги – квазитрадиционалистский политический актор О. де Карвалью – проживающий в США выходец из Бразилии, имеющий влияние в бразильских политических элитах во главе с президентом Ж. Болсонару. Однако в своем ви́дении бразилец включает не только Китай и ислам, но и современную Россию в число глобалистских полюсов неисжитого советского материализма и милитаризма, с его точки зрения, абсолютно враждебных Традиции[2] .
Взгляд Стива Бэннона на Россию иной. Для него это цивилизация, ставшая ответвлением принятой от Запада иудео-христианской традиции. Поэтому, как и все представители западного традиционализма (и западноевропейской философии в целом), Бэннон не принимает во внимание принципиальных различий между католическим и православным христианством. Он видит свою политическую задачу в том, чтобы склонить Россию как часть Запада к консолидации усилий для совместной борьбы против глобальной китайской угрозы.
С точки зрения Бэннона, ключевым условием возвращения в американское общество духовной вертикали является политика, направленная на обеспечение процветания (главным образом, экономического: достойная оплата труда и защита от засилия нелегальных мигрантов) угнетаемого либеральными элитами представителей рабочего класса – простых американцев, являющихся носителями чистой иудео-христианской традиции.
В ходе представленных в книге фрагментов разговора с идеологом русской школы традиционализма Александром Дугиным, Бэннон, уже сотрудничавший на тот момент с китайским диссидентом Го Вэньгуем, стремится убедить философа в необходимости объединения России и США под эгидой единого иудео-христианского цивилизационного кода, связывающего в его представлении русскую и западную идентичности, против Китая как «оплота материалистических ценностей». Однако взгляд Дугина, и на Запад, и на Китай принципиально отличен от позиций американского визави, и предлагаемый «традиционалистский пакт» не имеет шансов на жизнь.
В европейском же политическом пространстве интересы Дугина и Бэннона в большей степени сходны и направлены на поддержку популистских правоконсервативных сил, выступающих против леволиберальной диктатуры Брюсселя над национальными государствами и в пределе – за роспуск ЕС.
Феноменология традиционализма как субъекта
Рене Генон обнаруживает вечность как единое онтологическое поле мировых традиций, мыслимых во всеобъемлющей синхронии. С точки зрения трехфункциональной структуры индоевропейских обществ, являющейся базовой иерархической системой в традиционализме (жрецы/воины/крестьяне) он, безусловно, относится к представителям первой касты, высшим предназначением которой является теория (греч. Θεωρία - созерцание). Политический праксис как действенно-героическая финализация, воплощение идеи философа в жизнь – миссия воинского метафизического архетипа (в индуистской традиции - вторая каста, кшатрии). Кшатрием традиционализма par excellence можно по праву назвать барона Юлиуса Эволу. Вне всяких сомнений, его вклад в теорию колоссален, однако вся смысловая ось мысли Эволы теургически обращена к феноменологии традиционализма как мирового политического субъекта.
Фашизм для Эволы предстает главным образом как воля к возрождению солярного мужского воинского начала, а значит – возвращение священной патриархально-аполлонической вертикали вопреки всепоглощающему гедонизму и материализму. Верным признаком разворота от временно́й энтропии к вечности стал сброс с пьедестала ценностей третьей касты торговцев-буржуа и возрождение героических идеалов. Однако социал-дарвинистская ложь о расовом превосходстве германской нации и селекционистский подход к антропологии обнулили антилиберальную составляющую второй политической теории. Явление фашизма в истории оказалось лишь модернистской пародией на бросок к духу и развенчивает надежды Эволы на реконструкцию вечности под его знаменами. Прогресс человечества продолжает свой ход.
Коммунизм также провалил экзамен на постановку предела разнузданной капиталистической цивилизации моря. Вполне корректное обнаружение марксизмом труда как светового начала потонуло в однобокости материалистического прочтения этой борьбы и прогрессизме. Однако, неудачный опыт восстания против либерализма как справа, так и слева, все же обнаружил частично явленные каждой из идеологических линий ключи, осмысление которых дало бы возможность для адекватного реванша.
Традиционализм являет собой антитезу современному миру, но еще точнее -- прогрессу как линейному и однонаправленному течению временной длительности, идея о котором обрела политические очертания в эпоху Просвещения, разомкнув цикл «вечного возвращения» общества Премодерна. С началом эпохи Модерна и либерализма как ее базовой политической теории прогрессивная перцепция воцаряется над человеческим сознанием. Однако, рожденный как политическая доктрина лишь в Новое время, либерализм не мыслит себя продолжателем истории ad hoc, но переинтерпретирует все предшествующие этапы бытийного развертывания как путь к обнаружению ядра человеческой индивидуальности через последовательное избавление от скрывающих ее факультативных наслоений (к которым причисляются все формы эйдетической связи и в первую очередь - традиция).
Следует заметить, что традиционалистский взгляд на постепенное отдаление человечества от примордиального холизма является ничем иным, как логикой прогресса, взятой с отрицательным знаком (регресс). Традиционалистское мышление конституируется абсолютным императивом восстановления сакральной божественности через возврат к вечному как Единому. Но парадоксально то, что либерализм в самом глубинном своем прочтении (в оптике носителей этого, на наш взгляд, больного и беспредельно извращенного сознания) видит вычленение индивидуума не как убийство Бога, но именно как его радикальное обнаружение (!). Рассуждая таким образом, противостояние либерализм-традиционализм следует мыслить не как оппозицию Бог – отсутствие Бога, но как двух разных, строго противопоставленных друг другу – богов (Бог - анти-Бог).
Либерализм Модерна как деизм. Декарт против Генона.
Философия Рене Декарта является линией водораздела между эпохой Премодерна -- теистического мировоззрения, когда Бог воспринимается как живое присутствие субъектности над человеком и эпохой Модерна, в начале которой Бог не отрицается, но переводится в концептуальное измерение деизма. Бог мыслится Декартом как логическая причина существования cogito – мыслящего субъекта, технически необходимая трансцендентная константа для обоснования имманентного господства homo sapiens над лишенной разума мировой протяженностью.
Человек у Декарта становится кормчим мира не как наместник Бога на земле, но как самодостаточный «царь природы», занявший трон, который гипотетически когда-то принадлежал Богу, но теперь это более не актуально. Бог Декарта – не более чем выцветшая фотография из прошлого. Отныне живая действительность подчинена только тому, кто является носителем cogito. Этим же обосновывается время прогресса как благо, поскольку «божественный» res cogens становится сильнее по мере рационалистического расщепления resextensa, а, следовательно, линейная динамика этого процесса является градуальным движением от худшего к лучшему.
Картезианство является по своей сущности либеральным учением, однако в политическом контексте Модерна мысль Декарта не является достоянием только либерализма – она в равной мере конституирует систему координат и двух других доктрин – коммунизма и фашизма. Таким образом, эссенция либерализма в Модерне оказывается «разлитой» по трем политическим направлениям. После уничтожения фашизма и падения коммунизма либерализм перестает быть «одним из» и превращается в единственную и безальтернативную общемировую реальность, обнаруживающую себя как подлинный «хозяин» прогресса, получивший безраздельное право на единоличное распоряжение собственным принципом.
Освобождение от всех форм коллективной идентичности выходит на последний этап своей мессианской задачи по обнаружению индивидуума, который и является искомым «истинным богом», явление которого возможно только после окончательного избавления от видовой зависимости. Таким образом, преодолевший Модерн постлиберализм фактически одержим созданием «единого» теократического мирового режима со своим сценарием «спасения» и жестким подходом к борьбе с «неверными»[3] .
Путь к вечности. Эсхатологическая революция. Смысл времени.
Где покоится вечность и возможно ли ее вернуть? На страницах книги Б. Тейтельбаум говорит об «убийстве времени», которое мыслится как путь к торжеству вечности. Но как это возможно?
На протяжении всей истории человечества консервативные тенденции всегда выступали в роли отчаянно тормозящих прогресс. Им удавалось отложить или замедлить его ход, но никогда – остановить и обратить вспять. Политический традиционализм, являющий собой абсолютное отрицание современности, очевидно, не может сворачивать историю по уже пройденным ей в обратном направлении маршрутам, но в то же время и прокладывать путь к вечности через какой-либо компромисс с либерализмом (иначе он просто повторил бы судьбу коммунизма и фашизма).
В одном из разговоров на страницах книги Бэннон заявляет о своем несогласии с христианским теологическим догматом о том, что пришествие Христа размыкает традиционный цикл вечного возвращения, полагая начало линейному времени, обращенному к эсхатологии как концу. Здесь и становится очевидным ключевой момент, проливающий свет на смысл западного традиционалистского проекта. Вечность Бэннона и Карвальо не имеет никакого отношения к вечности во Втором пришествии Христа – царстве Нового неба и Новой земли. Христианство в их видении лишается своего главного – эсхатологического – измерения, и поэтому его онтологическая траектория обращена в прошлое (отсюда – императив иудео-христианства как логоса, стремящегося свернуться к своему истоку). Это нельзя назвать «убийством времени», но иначе – попыткой принудительной волюнтаристской реставрации орбитального времени примордиальной традиции, ностальгией умирающего логоса по своей изначальной силе. Согласно Платону, время — «движущееся подобие вечности», и все его виды, все возникающее и исчезающее, прошлое и будущее, — все это три экстаза времени, «подражающего вечности и бегущего по кругу согласно [законам] числа» (Tim. 38a). Более того, время рождено одновременно с «небом», чтобы так же и исчезнуть, «ибо первообраз есть то, что пребывает целую вечность, между тем как [отображение] возникло, есть и будет в продолжение целокупного времени» (Tim. 38c)
Время традиции – не есть вечность как таковая, но орбитальное обращение вокруг нее как центра, цикл «вечного возвращения», разорванный в прогрессивном западноевропейском мышлении. Символично, что представитель той же западноевропейской цивилизации Генон и проделывает фундаментальную работу по осмыслению катастрофы современного мира, делая первый и важнейший шаг в сторону его радикального разворота. Однако от западного традиционализма ускользает главное – он оказывается принципиально неспособным включить в поле своего понимания русское православие и его эсхатологию. В лице Бэннона и Карвальо Запад остается западоцентричным, агрессивно отрицая Восток в лице Китая, противопоставляя себя исламу, включая в свой проект по спасению от прогресса лишь иудео-христианскую цивилизацию, где христианство становится «этническим», лишаясь своей главной миссии.
Опасность западного традиционализма
Пришедший к власти в США левый либерализм в лице Демократической партии не замедлил проявить свою тоталитарную сущность самым беспрецедентным образом («культура отмены», жесткая цензура и остракизм в социальных сетях, агрессивное насаждение извращения и патологии как «новой нормальности» и т. д.). Однако, очевидно, что сама леволиберальная команда Байдена полностью лишена субъектности и является ширмой для иной силы.
Любопытно, что элементы традиционалистской консервативной повестки неожиданно начинают появляться в риторике правых либералов (по сути, трансгрессоров от консерватизма), в чьих призывах к возрождению «старой доброй Европы» легко узнаются идеи Бэннона. Остается только догадываться, откуда исходит истинная субъектность либерализма в игре его правого и левого крыла, каждое из которых очевидным образом не является самодостаточным, но произрастает из либерализма как своего фундамента.
Восстановление изначальной вечности и единства, которыми грезят западные традиционалисты, имеет все шансы быть предложенной в виде искусственной синкретической «склейки» традиций (подобно уже существующему зловещему проекту строительства «центра веры» и «дома Единого[4] » в Германии) или технологического симулякра (этернелизация сознания на облачном сервере и продление жизни тела в имманентную «вечность» путем замены всех органов на искусственные). Предложив возврат к примордиальной вечности путем «борьбы со временем», западный традиционализм делает шаг в сторону опаснейшей метафизической аберрации, являя миру вновь западоцентризм вместо сакральной многополярности. Но даже в случае, если он мыслился бы иначе – как гипотеза о восстановлении всех традиций в изначальной, неискаженной современностью форме, что онтологически невозможно, он представлял бы из себя не что иное, как откат в одно из предыдущих состояний, развитие которого во времени и привело к последовательному обрушению в модерн и постмодерн. Так есть ли смысл в идее перестановки человечества вверх по реке, чье течение не меняет своего направления и как вообще такое возможно иначе, чем путем создания искусственной и бессмысленной вечности для сознания на облачных серверах и фанатичного продления рассыпающейся жизни путем киборгизации тела?
Похоже, что после прощания с глобальным либерально-демократическим тоталитаризмом, традиционализм западного образца, в свою очередь, может стать мировой проблемой, требующей преодоления.
Путь к вечности не может состояться вне смыслового эсхатологического пространства, в формате закамуфлированного и принудительного «сворачивания истории» в прошлое и ради целей абстрактного эвдемонического благоденствия отдельно взятых цивилизаций. Вектор спасения должен быть устремлен в будущее, к небывалом торжеству божественной искры в человеке.
Время – не враг вечности, но ее посланник, и бросок человеческого к божественному может состояться только через озарение смыслом времени и сквозь него[5] . Мы считаем, что послание Генона может быть корректно расшифровано только особым, внеположенным западной цивилизации интерпретационным началом, не секущим мир на части, но способным вобрать его во всей полноте. Попытка отождествить Бога с квазибогом, приблизительным и округленным до целого привативным выводом есть контринициатический акт, который, настаивая на своей правоте приведет к окончательному падению покровов с того, кого в христианской традиции именуют антихристом или лжеспасителем.
Бенджамин Тейтельбаум завершает свое, на наш взгляд, достойное и во многом уникальное исследование. В одном из интервью после выхода книги, автор, сопоставляя факты, выражает сомнения в том, что метафизико-философские рефлексии традиционалистского мышления могли бы выкристаллизоваться в оперативную политическую доктрину. Быть может, нечто не вытекающее из наложения фактов, ускользнуло и от пытливого взгляда исследователя. И все же книга несет важное послание. «Война за вечность» развязана, и ее сценарий и исход вынесет этому миру свой вердикт.
[1] Стивен Бэннон и Запад как Катехон, удерживающий от антихриста
[2] http://debateolavodugin.blogspot.com/2011/03/olavo-de-carvalho-introduction.html (на английском)
[3] Подробно метафизика либерализма представлена в лекции Александра Дугина «Либерализм. Метафизика, историал, метаморфозы, конец»
[4] [4] В Берлине построят «центр веры», в котором будет христианская церковь, мечеть и синагога
[5] Тема метафизики времени подробно раскрывается в курсе Александра Дугина "Доксы и парадоксы времени"