Может ли женщина быть раввином? Да. Правда, в России с этим пока трудно. Большинство еврейских общин придерживается ортодоксальных взглядов, согласно которым женщина не может занимать статус раввина. Реформистское течение иудаизма позволяет женщинам быть раввинами, но таких общин в нашей стране немного. К 8 Марта «Цимес» обсудил с тремя героинями, как они стали раввинами, часто ли сталкиваются со стереотипами и как с ними борются. Свои истории нам рассказали Елена Рубинштейн — первая женщина в России, получившая статус раввина, её дочь Юлия — первая женщина-раввин в Африке, а также Алла Мительман, которая живёт в Санкт-Петербурге, учится в Институте современного иудаизма и только готовится стать раввином.
«Почти ничего галахического, кроме предрассудков, нет против женщин, занимающих раввинский пост» — это слова первой женщины-раввина, Регины Йонас. Регина родилась в Германии в 1902 году и рано обнаружила в себе любовь к еврейской традиции. В 1930 году она написала диссертацию «Может ли женщина быть раввином?», которая была основана на еврейских правовых источниках. И только спустя пять лет, в 1935 году, ей присвоили статус ребе. Регина погибла в Освенциме в 1944 году — она успела поработать в Берлинской общине всего лишь несколько лет, но её пример стал вдохновляющим для долгого и сложного пути, на который встаёт каждая еврейская женщина, желающая стать раввином.
Сегодня всё больше женщин получают статус ребе и говорят о волнующих их темах: недавно для обложки французского Elle снялась Дельфина Хорвиллер, 45-летняя женщина-раввин, которая поддерживает феминизм, ЛГБТ-комьюнити и приветствует на своих службах людей любого происхождения и вероисповедания.
В России женщинам-раввинам до обложек глянцевых журналов, возможно, далеко, но работать в реформистских общинах уже вполне можно, что трудно было представить ещё 30 лет назад.
— Я родилась и выросла в Москве, а в 1992 году мы переехали с семьёй в Израиль и начали обычную жизнь новых репатриантов, то есть строили её с нуля. Однажды в руки мне попала русскоязычная газета «Вести» с маленькой заметкой о том, что новых репатриантов с гуманитарным образованием и хорошим ивритом приглашают на курсы прогрессивного иудаизма для дальнейшей работы в общинах с новыми репатриантами. Иврит у меня был, конечно, очень плохой, но я всё равно поехала на собеседование в Иерусалим.
О прогрессивном иудаизме я на тот момент знала ровным счётом ничего. Что такое иудаизм — примерно представляла. Наша семья была обычной советской еврейской семьёй. Мы никогда не скрывали, что мы евреи, но еврейство было связано в основном с праздниками: когда жива была бабушка, мы отмечали Песах, ездили за мацой в Хоральную синагогу.
И вот я еду в Иерусалим на собеседование, жду своей очереди, а на глаза мне попадается маленькая брошюра «30 вопросов и ответов о прогрессивном иудаизме». И я открываю её на случайной странице, где написано, что главным принципом этого движения провозглашается равенство полов. Этот момент мне очень нравится, как будто провидение.
А потом случилось собеседование — оно было на иврите, так что я просто молча кивала. Так хорошо кивала, что в итоге меня взяли учиться на курс координаторов по работе с новыми репатриантами в Движении прогрессивного иудаизма. Позже, уже в процессе учёбы, для меня открылся мир иудаизма, в котором я могла оставаться самой собой — свободной, уверенной в себе женщиной.
Я училась на педагога, а раввин — учитель по своей сути, так что для меня это было абсолютно логичным продолжением моего пути. И когда мне предложили стать студентом Высшей раввинской школы в Иерусалиме, у меня сомнения были только одного рода — одолею ли я учёбу на иврите.
Я бы никогда в жизни не подумала, что мне чего-то нельзя, потому что я женщина.
В Россию я приехала в рабочую командировку. Санкт-Петербург меня удивил. И разочаровал. Я была потрясена той необразованностью в плане еврейства, с которой мне пришлось столкнуться. И ведь не только старшее поколение, но и молодёжь решила, что знает об иудаизме всё! И эти знания базировались на претенциозной однобокой подаче всего лишь одного из течений иудаизма. У человека, разумеется, есть свобода выбора, я в это очень верю. Но свобода выбора должна осуществляться на основе знания, а не на основе того, что некий ребе однажды вам сказал.
К счастью, нашлись и другие люди, пытливые, готовые услышать другую точку зрения, готовые учиться. Вот они и пришли к нам в общину. Я горжусь ими и очень люблю.
Не все воспринимали женщину на такой должности, были разные ситуации. Однажды я благословляла хлеб в «Гилеле», и несколько молодых пар демонстративно вышли из зала в этот момент. Это был такой публичный гимн незнанию иудаизма — когда люди убеждены, что женщина не может быть раввином, не может выполнять любые функции в общине.
И даже на мероприятиях прогрессивного иудаизма меня часто представляли как «раввина-женщину». Я раввин, это мой титул, моя профессия, а гендерная принадлежность абсолютно неважна. Важно, чтобы раввин был умным, знающим и чтобы с ним можно было выпить чашечку кофе.
Что касается отношений с представителями других течений иудаизма — если какой-то раввин из ортодоксальной общины пройдёт мимо меня и не захочет со мной поздороваться, потому что я раввин и я женщина, то я всё-таки думаю, что это проблема воспитания и интеллигентности одного конкретного человека.
— Когда мы уехали в Израиль, мне было 12 лет. Моё детство закончилось с эмиграцией.
Для меня работа мамы была нормальным течением жизни. Например, я привыкла, что девочка, как и мальчик, может читать Тору, проводить церемонии, имеет значение только то, как ты читаешь недельную главу и что ты о ней думаешь, а не твой гендер. Сложнее, конечно, выходить из этого пузыря в мир, в котором есть синагоги, где женщинам нужно сидеть на втором этаже.
Я окончила исторический факультет и получила вторую степень, а потом продолжила образование в Германии в колледже Гейгера. Есть много возможностей для образования в Америке. В ЮАР пока таких возможностей нет. А ещё в Израиле существует Hebrew Union College , Высшая раввинская школа реформистского иудаизма, в которой учатся на раввинской программе и женщины, и мужчины. И колледж Leo Baeck в Лондоне.
Здесь, в Африке, мне гораздо легче общаться со своими коллегами из церквей и мечетей, чем с коллегами из других течений иудаизма. Нужно относиться к человеку как к человеку. Смотреть на то, как он выполняет свою работу, а не на то, какого пола человек. Моим работодателям иногда пишут: «У вашего раввина такие красивые кудри. Что же подумают мужчины, которые придут к вам в синагогу?» Но ведь очень много красивых мужчин-раввинов, уж поверьте. И вряд ли им кто-то строчит подобные мейлы.
В этом смысле между евреями Африки и евреями современной России много общего — все ортодоксальные общины считают, что их точка зрения единственно верная. Но я думаю, что в этом красота реформистского иудаизма: я не позволю себе сказать, что есть неправильный путь. Есть неправильный путь для меня, вот и всё. В этом принципиальная разница между либеральным и ортодоксальным иудаизмом — признание или непризнание права другого на собственный путь в вере и традиции.
— Я родилась в обычной советской еврейской семье, меня всегда учили быть лучшей. «Другие могут знать на четыре, но Мительман должна знать на пять». Ещё учили держаться своих. Про религиозный еврейский опыт я не знала практически ничего. Первым моим высшим образованием была психология — именно тогда я попала в еврейскую среду и начала работать с группами как психолог-профессионал в молодёжном клубе реформистской общины Харькова.
Еврейство было и есть со мной всегда, но именно опыт работы в этой общине пробудил мой интерес к учёбе на раввина. Большой шаг на моём карьерном пути — это приглашение в Петербург и назначение на должность директора реформистской общины «Шаарей Шалом».
Это, кстати, единственная еврейская община в России, которой с 2009 года руководят женщины. Елена Рубинштейн приехала к нам из Израиля на должность раввина — это случилось впервые в истории России, — а потом вернулась. Во многом именно отсутствие раввина в «Шаарей Шалом» подтолкнуло меня к решению продолжить учёбу, получить соответствующее образование, которое необходимо для работы раввином.
В своей работе я редко сталкиваюсь с гендерными стереотипами. Происходило это только на межконфессиональных встречах, где религиозные деятели других конфессий представлены в основном мужчинами. Им трудно воспринимать симпатичную девушку как лидера религиозной общины. Но внутри своей синагоги я встречаю полное принятие, здесь те, для кого женское религиозное лидерство так же естественно, как и мужское. Я в своей работе не фокусируюсь на противоречиях и борьбе за женские права, а стремлюсь быть в поле, где наши ценности совпадают.
Подготовила Полина Сандомирская
