Миша получил пятёрку по русскому, а Федя – четвёрки по арифметике и ботанике. По причине такого невероятно огромного количества великолепных оценок дедушка сходил на рынок и купил арбуз. ( А может, не по причине. Может, просто так. Без всякой без причины. Чего он, арбуз, что ли, просто так купить не может? Да запросто! Тем более, что он позавчера пенсию получил.).
-- Я в школе тоже был хорошистом! -- похвастался он, когда все – он сам, бабушка, Миша и Федя сидели за столом и уминали эту великолепную вкуснятину. -- А по пению у меня всегда была только пятёрка, -- добавил он горделиво, после чего почему-то опасливо посмотрел на бабушку.
-- И у бабушки тоже. Я когда с нею встречался на переменах, то мы всегда становились рядом и песню пели, -- и пропел удивительно звонким для своего старческого возраста голосом:
- То берёзка, то рябина. Куст ракиты над рекой.
Край родной, навек любимый. Где найдёшь ещё такой!
Где найдёшь ещё такой, где найдёшь ещё такой?
Где найдёшь ещё такой! –
После чего замолчал и вопросительно посмотрел на всех своих троих слушателей. Он, наверно, этим вопросительным взглядом намекал им на бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овации. И даже без всякого «наверно». Но слушатели его не поняли , потому что за столом продолжала оставаться спокойная, поедательная арбуз тишина.
-- Ба, правда?—вместо аплодисментов и оваций спросил Федя.
-- Что правда? – не поняла бабушка.
-- Что ты с дедушкой на перемене песню пела?
-- Правда, – согласилась бабушка и не удержалась, хмыкнула. -- Только интересно, как это я могла с ним песни на переменах петь, если мы учились в разных школах?
-- Ах, да! -- быстро поправился дедушка. --- Я совсем забыл, что в разных! Я всё время забываю, что не в одной! Это я уже после уроков приходит к бабушке в гости, становился у неё под окном и пел ей эту замечательную песню!
-- Один? -- спросил Федя.
-- Чего один? -- не понял дедушка.
-- Пел один? -- уточнил Федя. -- Или вместе с бабушкой?
-- С бабушкой, конечно, -- подтвердил дедушка. – Она в форточку высовывалась , и мы вместе пели. А иногда её дедушка выходил. Вместе с лопатой. Вот мы все вчетве… втроём и исполняли.
-- Ба, правда? -- спросил Федя.
-- Конечно, – опять согласилась бабушка ( она вообще всегда очень соглашательная. Прямо хоть смейся, хоть плачь. А хочешь, не смейся и не плачь. Никто никого не заставляет прям плакать или, наоборот, прям смеяться. Просто сиди, зажмурясь не дыша.).
– Только он опять напутал. Потому что я с ним уже после школы познакомилась. Когда он уже курсантом был, а я в институте училась.
Миша и Федя вопросительно посмотрели на дедушку.
-- Да, я совсем забыл! -- опять не стал возражать дедушка (любит же он признаваться в своей забывчивости! Это потому что старенький. Был бы молодой -- ни за что бы не признавался!).
– Конечно, уже после школы! Но это сути не меняет. Когда я на побывку к бабушке приходил, то вставал у неё под окном и …
-- Чего-то я тебе не верю, – вступил в дискуссию доселе молчавший (доселе!) Миша.
-- Почему? -- всполошился дедушка.
Миша пожал плечами: не верю и всё. Без всяких объяснений. Потому что врёшь много. И часто. И даже без запинки.
-- А зачем твой дедушка, когда дедушка приходил к тебе под окном, с лопатой выходил? -- спросил Федя бабушку.-- Чтобы снег чистить?
-- Ага, – в очередной раз согласилась бабушка.- И дедушку. Чтобы ему пелось веселей.
-- С кем веселей? -- удивился Федя. – С лопатой?
-- С бабушкой, -- ответил за бабушку Миша. – Потому что бабушка стеснялась на улицу выходить. К дедушке. Поэтому она только в форточку высовывалась.
-- Почему стеснялась? – не понял Федя.
-- Потому что дедушка был хорошист, - сказала бабушка.
-- А ты?
-- И я тоже, -- подтвердила бабушка. – Мы с ним оба были хорошистами. Только я его хорошистее. -- и поднялась из-за стола, этим красноречивым жестом давая понять, что диспут закончен и вообще пора идти смотреть телевизор, по которому через пять минут начинается очередной выпуск их самой любимой семейной передачи про хорошистов и для хорошистов. Которая так и называется --«Давай поженимся».