Автор: Алексей Михайлов
- Я ничего не вижу, – пробормотал рассеянный механический голос. – Господи, пожалуйста, кто-нибудь?
- …Мама, - перед массивной белоснежной конструкцией, напоминающей блестящий металлический высокий шкаф, на специальной пластиковой скамеечке сидела молодая девушка. Заплаканными красными глазами она смотрела на верхнюю часть шкафа. На его вершине находился куб из матового непрозрачного стекла. Этот куб наполняла какая-то жидкость. Время от времени по поверхности жидкости проносились короткие электрические разряды. Их быстрое движение сопровождали потрескивание и синие язычки вспышек. В нижней части всей конструкции находился скрытый динамик и голубое табло с различной индикацией.
- Ничего нет… кто-нибудь? – звал голос.
- Мамочка, это я, – девушка не смогла сдерживать себя, и новая волна рыданий столкнулась с ее открытыми влажными от слез ладонями.
Один из сотрудников, наблюдавших за сценой с экрана монитора буднично спросил второго:
- Ты пациентку не готовил?
- Нет, дочь сказала, что сама все расскажет. Но я ввел z1.
- Хватит ли? – с сомнением покосился на его монитор третий сотрудник.
- Хватит, – уверенно подтвердил второй - женщине пятьдесят шесть, верующая, в программе участвовала добровольно. Сейчас дочка придет в с ебя и все расскажет. Я слежу.
- Следи лучше за шестой комнатой – там объект бунтует. Критические значения. – Отвлекся от своих мониторов первый.
Перед ними ярким электрическим светом горела, рассеченная на 12 областей, большая интерактивная панель, позволяющая одновременно наблюдать за тем, что происходит в 12 одинаковых комнатах, а также анализировать состояние объектов. Объектом между собой было принято называть то, что находилось в матовом кубе на вершине металлического шкафа. Каждый сотрудник отвечал за 4 комнаты.
- Машенька, неужели это произошло? – робко спросил голос.
- Да, мамочка… - прошептала девушка и, забывшись, рванулась к конструкции, и обняла ее, прижавшись горячей вспухшей щекой к холодной металлической поверхности.
Второй сотрудник приподнялся на своем месте.
- Ничего, справится, не отрывай ее, – попросил первый.
- Да знаю я… - отмахнулся второй.
Спустя мгновение Маша осознала, что мама уже не чувствует ее объятий. На мониторе прямо перед ней значилась информация: состояние – горечь, действие – слезы. “Зачем они это пишут?” – подумала девушка и вновь зарыдала:
- Мамочка, не плачь, пожалуйста. Мне… мне так… что теперь делать?
- Ничего, милая, – тихо прошептали динамики. - Ничего. Давай возьмем себя в руки. У нас ведь так мало времени. - Слова произносились с трудом, Маша не узнавала этого голоса, да и как узнать, ведь это всего лишь программа - интерпретатор, но в ее ушах, назло законам физики, звучал ласковый голос матери. – Когда это произошло?
- Вчера утром. Мне из больницы позвонили, – тихо ответила дочка.
- А Сережа где?
- Вылетел из Хабаровска, – он не успеет.
- Ничего, ничего… - тут голос умолк и индикация снова сообщила о том, что объект испытывает потребность в слезах. – Прости, милая, просто так… тяжело находиться здесь. С этой стороны жизни, и я (вновь тишина), и я не хочу, чтобы ты страдала, любимая. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, Машенька.
Девушка слушала и стонала, закрыв лицо руками. Спустя некоторое время голос торопливо и сбивчиво продолжил:
- Машенька, мы должны многое успеть. Запиши, пожалуйста, кое-что для Сереженьки, я продиктую…У тебя есть чем записать? - Девушка принялась торопливо копаться в сумочке, выбрасывая бесполезный мусор на скамейку.
Оператор наклонился к микрофону и как можно аккуратнее и мягче произнес:
- Мария Владимировна, мы записываем для вас этот разговор. После... – тут он на мгновение запнулся. – После завершения, мы отдадим вам запись.
Маша вздрогнула от неожиданного голоса, посмотрела в другой конец комнаты и рассеянно кивнула:
- Спасибо.
- Я должен сообщить, что у вас осталось 25 минут.
- Хорошо, хорошо, – быстро проговорил куб. – Машенька, у нас мало времени. Насчет моего, так сказать, места… – то лучше около прабабки – это там, где наша дача была, помнишь? Мне очень нравится та роща у реки, да и не должно быть дорого. Кстати, на работе что-то еще соберут, я уверена. С вещами вы разберетесь… Голос опять умолк, и проклятый индикатор показывал все те же слезы, которые теперь нельзя было смахнуть с родной и любимого лица. – Машенька, самое главное – запомни, вы у меня самые любимые человечки на земле. Не забывайте ставить свечки, пожалуйста, а еще…
Маша пыталась разобрать ее слова, но слезы и гул отчаяния душили и глушили ее тяжелым горем. Она сидела, пытаясь собрать слова и мысли воедино, ухватиться за каждую букву, пока было возможно. У них было всего 45 минут.
Второй оператор отошел от пульта:
- Это невыносимо. Надо брать отпуск. – Затем он привычным движением вызвал по внутренней связи связующего психолога. – В комнату два, пожалуйста.
- Я все еще думаю, что выводить родственникам индикатор эмоций – не самая лучшая идея, – пробормотал первый.
- Зато честно, – отозвался третий, напряженно вглядываясь в двенадцатую комнату, параллельно сверяясь с индивидуальным компьютером. В двенадцатой комнате двое полицейских допрашивали давно разыскиваемого преступника, найденного несколько часов назад мертвым в своей съемной квартире. – А у нас есть красная граница напряжения для преступников?
- Есть, - подумав ответил первый. – Она равна критической границе, так что смело добавляй.
Третий, получив по рации от полицейского указания, ввел новые данные. В двенадцатой комнате в непрозрачном кубе в электрическом экстазе дергался человеческий мозг.
Аппарат Староверова, официально продемонстрированный широкой публике около пяти лет назад, взволновал миллиарды умов и сердец по всей земле и стал самым ярким событием тысячелетия. Детская мечта ученого, не успевшего попрощаться с любимой бабушкой, умершей от рака, привела его к созданию уникального устройства. Газеты кричали на всех языках о “великом русском профессоре, победившем смерть!”
Профессор Владимир Олегович Староверов имел уникальную способность находить талантливых людей и объединять их в эффективные команды. Удивительная проницательность, высокий интеллект и развитые коммуникативные навыки позволили ему добиваться решения задач, казавшихся невыполнимыми за счет терпения и синергии.
Первым изобретением команды Староверова было вещество, позволяющее сохранять на некоторое время мозговую активность мозга и предотвращать гибель клеток после смерти человека. Специальную ампулу с зеленоватой жидкостью планировалось выдавать всем звеньям эксперимента, сталкивающимся со смертью: сотрудникам больниц, специалистам служб спасения, мобильным реаниматологам, полицейским. Ввести вещество надлежало во время агонии или в течение часа после смерти. Затем мозг умершего должен быть извлечен и помещен в специальный аппарат – куб со специальной жидкостью, системами поддержания мозговой активности и сопутствующим аппаратным и программным обеспечением.
Запуск эксперимента встретил как поддержку, так и яростное сопротивление. Ученое сообщество, требовало больше времени для анализа и оценки всех рисков. Представители различных религиозных конфессий участвовали в жарких дискуссиях, обсуждая аппарат Староверова, но сходились в одном – “сие действо – истинный грех.” Юристы, выступая на радио или телевидении, указывали на законодательство, в котором смерть была прописана, как необратимая гибель мозга. А если препарат сохранит мозг, то это трансплантация. Обычные же люди активно обсуждали техническое чудо и мечтали о бессмертии. Мир хотел это изобретение, но, вместе с тем, боялся его.
Позже коллеги Владимира Староверова будут рассказывать, как он, проведя несколько долгих бессонных ночей в своем кабинете, приказал своему сыну – тоже молодому ученому - Максиму Староверову возглавить команду по тестированию оборудования и готовиться к искусственной остановке собственного сердца.
Когда аппарат принял самый важный объект, Владимиру Олеговичу исполнилось ровно пятьдесят лет. В день запуска проекта вся команда собралась в большом здании на окраине города – филиале главного научного института. В центральном помещении собрались представители всех профессиональных групп – медиков, техников, менеджеров и консультантов. Каждая группа занималась проработкой индивидуальных задач, но цель была одна. Когда мозг погружали в жидкость и подключали необходимое оборудование в лаборатории и смежных помещениях царила нездоровая суета. Всем хотелось вложить частицу собственных сил в общее дело. А потом состоялся запуск. Физиологи, психологи, нейропсихолингвисты, нейрохирурги, неврологи, технические программисты и менеджеры проекта – все завороженно смотрели на первые робкие импульсы, появившиеся на экране. Каждое движение цифровых показателей на табло отражалось в стуке сотен сердец, каждая вспышка электрического разряда сопровождалась волнительным расширением зрачков внимательных глаз. В 12 часов 51 минуту по московскому времени сотни сотрудников услышали спокойный механический голос: “я здесь, друзья мои”. Спустя мгновение, эти слова утонули в волне радостных криков, праздничного шума и бурного веселья.
Но не все радовались в этот день. Сын Владимира Олеговича молодой, но талантливый нейрохирург сидел в отдельном кабинете и с тоской наблюдал за трансляцией бессмертия. Сегодня Максим Владимирович потерял отца и обрел его вновь. Но не было уже того голоса, не было мягкого света в знакомых глазах, не было уверенных сильных рук и заботливых рукопожатий. Ученым на начальном этапе не удалось восстановить модель голосовых связок, не нашлось решения для подключения визуальных каналов к мозгу и отображения мимических сигналов. Отец обрек себя на вечную героическую жизнь в слепом неведомом безликом пространстве.
В тайне от отца Максим писал о нем книгу. Ему хотелось честно рассказать о добром и порядочном человеке, который всегда приходил на помощь, сильно любил свою семью и честно служил науке. Истории, наполнявшие рукопись, были простыми, но трогательными. Максим, рассказывал о том, что Владимир Олегович на людях держался строго, но, когда никто не видел, с удовольствием ребенка, получившего долгожданную игрушку, нянчился с маленьким внуком, превращаясь из серьезного профессора в лошадку, дракона или самолет.
В книге должны были занять свое место истории о том, как Владимир Олегович запирался ночами в кабинете и стонал от бессилия, ломая голову над очередной непосильной задачей, как боролся с кабинетными бюрократами, доказывая свою правоту и унижаясь перед мелкими чиновниками, как продал любимую ценную коллекцию редких марок, чтобы купить необходимые для работы препараты. Марки... как же сильно он их любил! В те минуты, когда мир в очередной раз отворачивался от “мечтающего наглеца”, Владимир доставал дорогой кожаный кляссер и погружался в него, трогая кончиками пальцев маленькие заветные почтовые ценности. Но, как-то вечером, отец пришел с работы, молча зашел на кухню, выпил стопку водки и, провожаемый удивленными взглядами домашних, решительно устремился в комнату. Там он достал свою драгоценную папку, и, задержавшись на мгновение на пороге, решительно вышел вон. Вся дорогая коллекция была продана ради нескольких коробок с необходимой аппаратурой и взятки ради возможности продолжить исследования. Когда появились первые результаты, появилось и финансирование, но любимый кляссер вернуть не удалось.
Когда работа была проделана, а западные СМИ трубили о Русской сенсации, чиновники совершили, наверное, самый необдуманно глупый поступок. В комнату с работающим мозгом Староверова зашел невысокий полный розовощекий человек в дорогом костюме и, улыбаясь на многочисленные камеры, сообщил, что в честь великого ученого была создана особая марка, которую он и принес. А в дополнение к ней Владимиру Олеговичу дарят и обширную коллекцию.
Сотрудники переглянулись, Максим прикрыл рукой лицо, а чиновник, улыбнувшись для фото, положил “подарок” на край ближайшего стола и стремительно ретировался. По словам одной из местных газет, он “горячо поблагодарил” депутатов за проявленное внимание. У коллег профессора была другая информация.
Максим старательно воссоздавал все этапы превращения робкой юношеской мечты в настоящее технологическое чудо. Студент первого курса – Володя Страровер, как его звали сокурсники, стоя у кровати больной бабушки решил вырвать у Бога возможность сказать любимому человеку то, что по каким-либо причинам не удавалось сказать раньше. Он хотел исправить эту несправедливость и ухватиться руками науки за упрямые стрелки времени.
Староверов мог бросить все, ради своей работы, ночуя в лаборатории неделями, но и ее мог бросить ради других. Например, для помощи престарелому соседу по дачному участку, который молча, но безуспешно больными руками пытался вскопать свой крохотный черствый участок земли.
В этой книге будет много про свет, а темные стороны… А нужны ли темные стороны? Максим размышлял, что без них не будет цельной картины настоящего человека. Без черного нет белого и наоборот. Но как описать эти затертые памятью болезненные раны семьи Староверовых? Как передать ужас маленького Максима, когда он слышал крики матери о разводе? Нужно ли добавлять в историю жизни родного отца борозды от содранной краски на внутренней стороне двери туалета, когда мама, сидя на унитазе, рыдала и от бессилия царапала ногтями? Отец неохотно вспоминал ту – другую женщину, которая тихо шагнула в семью Максима из внешнего мира и также беспрекословно отступила назад, держа в руках сверток с маленькой девочкой.
Дверь туалета была закрашена новой краской, но едва заметные следы боли еще можно было различить.
- Объект невозможно вернуть в исходное состояние, - говорил отец на очередной лекции в столичном медицинском университете. – В любом случае, это будет уже другой объект. - Так и семья Максима – осталась одной семьей, но непоправимый след в отношениях между родителями остался навсегда. Владимир Олегович не желал говорить о прошлом, впрочем, под настойчивыми расспросами сына удалось выяснить, что сводную сестру назвали Машей.
Шаг в неизвестность дался Староверову нелегко. Ему говорили: “давай найдем другого человека, ты нам нужен с этой стороны!“ но Владимир только отмахивался. Он помнил, что произошло с первым тайным добровольцем. Помнил, как индикация мигала тревожными сигналами – объект – мозг паниковал и наращивал активность, не понимая, что происходит. Произошло, так называемое, “заклинивание” - аппаратура не справилась с мозговой гиперактивностью и объект погиб. Результатом стала разработка дополнительных препаратов серии Z и твердое намерение самому пройти через эту процедуру. Окончательное решение пришло, когда Владимир Олегович разработал теорию, согласно которой, определенное воздействие на мозг может привести к его дополнительному развитию. Это значило, что, находясь “в аппарате” Староверов мог закончить проект и найти все недостающие решения - останется научить объект воспринимать другие чувства - запах, осязание, зрение и разработать искусственное тело. Это все дело времени, но мозг то будет уже бессмертен! К сожалению, теорию можно было проверить только практикой, а обычный мозг для этого не подходил.
“Расстаться с полноценной жизнью, покинуть здоровое знакомое любимое тело и шагнуть в пустоту и неизвестность – как можно на это решиться?” - шептались коллеги, завистливо поглядывая на крепко сложенную фигуру в белом халате. Но все было решено.
Первую неделю шло активное тестирование, настройка и калибровка аппарата. Сотрудники исправно имитировали состояние сна, активной работы, стимулировали мозговую деятельность. Всем руководил сам профессор Староверов, находясь в неизвестном безвременном пространстве.
Иногда Максим оставался в лаборатории на ночь, когда из всех сотрудников перед монитором сидел один усталый дежурный. Максим задумчиво поглаживал холодную поверхность металла и смотрел на матовый куб, в котором покоился мозг отца. Динамики по ночам молчали за исключением тех дней, когда проводились испытания. Их суть состояла в выполнении определенных заданий: счета четных или нечетных последовательностей, воспроизведения стихов или рассказов по памяти, или выполнения текущих математических расчетов. Прирост мозговой производительности действительно оказался невообразимым. Профессор Староверов рассказывал, что со временем стал видеть и создавать перед своим внутренним взором визуальные образы, мог заниматься своими расчетами, представляя бесконечную доску с формулами и записями, причем все они сохранялись!
За стенами здания было тихо. Ночная прохлада опустилась на город и редкие машины крались по опустевшим дорогам. На небольших перекрестах их встречали равнодушные светофоры, равномерно мигающие желтыми нейтральными фонарями, призывая к пассивному вниманию.
Максим сидел перед отцом, смотрел и слушал стихи, которые читал механический голос. Жгучее желание услышать тот – настоящий родной тембр заставило его встать и походить по комнате. На мгновение отец прервался и медленно спросил:
- Ну и как я тебе?
Максим замер и ничего не ответил.
- Не удивляйся, я чувствую, что ты здесь, сынок. Я выгляжу скверно?
- Нет, – голос Максима дрогнул. Откашлявшись, он растеряно повторил, - Нет, пап. Все нормально.
- Ну, конечно, - механически расхохотался отец.
- Пап, как там? – тихо спросил Максим.
- Здесь? – голос взял паузу. – Здесь никак. Но мозг что-то пытается с этим делать, предлагая мне удивительные сны. Ты, наверное, это видел в отчетах, но однажды в состоянии сна я почувствовал запах клубники. Удивительно и невероятно, но он был.
- Пап, я все это читал, - Максим грустно посмотрел на куб.
- Не расстраивайся, сынок, я понимаю, что тебе непросто, но я теперь всегда с тобой. Меня не подведет остановившееся сердце и кирпич на голову… да и наука…
- Но это глухое заточение, понимаешь? – вскрикнул Максим и тут же зажал себе рот, зажмурив от ужаса глаза. Зачем? Зачем он сказал это? Какой теперь в этом смысл, кроме пустого отчаяния?
- Да, – спокойной согласился голос. – Но мы же работаем? Я надеюсь на то, что мы все сделаем как надо и уже через несколько лет я не только увижу, но и смогу пожать твою руку. Ладно, что об этом… расскажи лучше, как внучка? Я попросил через ребят из обеспечения достать целый набор особых мягких игрушек – они очень приятные на ощупь. Как пришлют, посмотри обязательно. Мне как-то попалась одна такая в магазине…
Максим что-то отвечал и слушал, думая о том, что, возможно, сейчас между ними намного меньше барьеров, чем было, когда-то, когда можно было обнять отца. Можно было, но Максим не пользовался такой возможностью. Да и сейчас не хотелось говорить о механических конечностях и искусственной кровеносной системе, но речь шла именно об этом.
Спустя месяц восторженных заключений в итоговых отчетах стало меньше. Все чаще в разделе “эмоциональное состояние объекта” появлялись сноски с вопросительным знаком. Особенность этого знака заключалась в том, что внизу его стояла не точка, а закрашенный квадрат. В лаборатории это означало: “ситуация или теория, на которую нужно обратить внимание и проверить иными методами.”
Первая запись гласила: “Общий эмоциональный фон на протяжении дня не отличался от стандартного для данного типа личности, однако в 18:15 П. Староверов крайне эмоционально отреагировал на уточнение лаборанта Павлова о необходимости увеличения дозы стимулирующего препарата. “В действительности же ученый потребовал увеличить дозу стимуляции, как он сообщил: “для сокращения сроков работы над проектом”, а когда лаборант отказался, сославшись на регламент, назвал его “ослом” и потребовал уволить сотрудника. Данный поступок был несвойственен Владимиру Олеговичу.
Сначала на это никто не обратил особого внимания, но позже появился следующий “квадратный” вопросительный знак: “Сотрудники лаборатории отмечают спонтанные вспышки гнева объекта во время обсуждения текущих процессов. Со следующих смен в штат дежурных включаются психологи для оценки подобного состояния”. В одну из подобных смен пришел Максим, активно занимающийся в своем отделе вопросом подключения зрительных нервов. Отец попросил всех выйти, отключить камеры и запись звука. Сотрудники удивленно посмотрели на Максима Владимировича. Тот утвердительно кивнул и закрыл за ними дверь.
- Они ничего не понимают! – начал отец, - я вижу решения! А они тормозят процесс! Максим, мое дело гибнет под лапами этих мерзких недоумков, которые решили, что могут присвоить мое достижение себе!
- О чем ты говоришь, пап? Я не все отчеты успел посмотреть, но мы идем по запланированному графику…
- К черту график! – взорвались динамики. – Ты что? Тоже ничего не понимаешь? Они копаются слишком медленно! Мне нужно больше стимуляторов и перестаньте включать этот дурацкий бесполезный сон!
- Да, я слышал, что ты распорядился его отменить, – Максим постарался сохранить спокойный тон и не показывать своего удивления от перемены в отце. – Но приборы показывают, что это пагубно скажется на…
- Мне плевать, как это скажется! Это мой проект! И я сам могу решить спать мне или нет!
- Пап, – примирительно начал сын, - я узнаю, что могу сделать для тебя. Скажи, пожалуйста, как ты себя чувствуешь?
- Хорошо я себя чувствую, – буркнул голос.
Максим опустился на стул у аппарата
- Ксюша вчера в школе тебя нарисовала. Она гордится тобой.
- Я очень рад, – резко отреагировал голос, однако индикатор эмоций показывал полное безразличие. – Все, иди, мне нужно продолжить работу. Когда будут глаза?
- Мы работаем, – вздохнул Максим и вышел из комнаты.
- Работайте лучше, – в пустоту наказал объект.
Вечером того же дня одна из молодых новеньких сотрудниц прошептала Максиму в столовой лаборатории:
- Я читала в одной книге, что если бы человека лишили возможности чувствовать, то из него бы ушла душа.
- Лена, ты же занимаешься наукой, – снисходительно, но без злобы улыбнулся Максим, заваривая крепкий черный чай, – какая еще душа? Иди лучше, займись делом. – Однако ее слова еще несколько дней звучали в его голове. Он старательно отгонял их, как назойливых комаров липкой летней ночью, но они противно звенели и не желали исчезать.
Дальше ситуация стала усугубляться. Владимир Олегович стал жаловаться на сильные боли. Рабочая группа пришла к мнению, что мозг чему-то сопротивляется. Возможно, причиной была информационная перегрузка или различные стимуляторы. В итоге он стал давать ложные сигналы боли. В результате профессор Староверов время от времени вскрикивал, жалуясь на то, что сводит ноги или кто-то сдирает кожу с фантомных пальцев рук. Несмотря на все усилия команды боли усиливались. Максим, как второй руководитель исследования, приказывал помещать объект в искусственный сон до появления эффективного решения проблемы. Но длительный сон пагубно влиял на мозг профессора, да и особо сильные болевые сигналы могли его пробудить.
В часы затишья, когда болевые ощущения не терзали ученого, он продолжал заниматься работой. Можно было бы сказать, что работал Староверов, стиснув зубы, да вот стискивать было нечего. Ближнее окружение все настороженнее относилось к его указаниям, сверяясь во всем с Максимом Владимировичем, но не все удавалось проконтролировать. Так в здании научного института появился новый сотрудник – бывший студент профессора Староверова.
- Мне нужен этот… как его, ну Козяков. Помните такого? Виктор или Слава…
Кадровики пожали плечами и пригласили не слишком умного, но крайне исполнительного и отчаянно восхищающегося Староверовым, молодого человека. Виктору было приказано дословно записывать все, что говорит объект, но по большей части для того, чтобы не он путался под ногами. Запись велась параллельно и автоматически. С каждым днем мозг вел себя все более непредсказуемо.
Вечером Профессор Староверов вновь попросил сына зайти еще раз все с той же навязчивой просьбой не записывать беседу. После последнего разговора доброй беседы, как раньше, почему-то не складывалось. Профессор, казалось, с головой ушел в дело своей жизни и ни о чем другом говорить уже не мог. Работу прерывала лишь неожиданная фантомная боль.
- Максим, я сразу перейду к делу, – начал он было торопливо, но, спустя пару минут добавил медленнее, – нет, прости, просто усталость накатывает и эта боль...
- Я понимаю, папа. – Максим стоял у самых динамиков и следил за индикатором эмоций. Индикатор показывал безразличие.
– Мы сейчас пробуем новую инъекцию для снижения боли, потерпи еще немного, мы закончим тесты в конце недели и, если они будут успешными, то…
- Понимаешь, - прервал его отец, - я всю жизнь и даже смерть посвятил науке, моя работа сделает миллионы людей счастливыми. Я хочу, чтобы люди не бросали друг друга неожиданно, чтобы можно было поговорить о самом важном. Почему-то они забывают об этом и вспоминают только тогда, когда родной человек уходит. Сколько недосказанных слов, незаданных вопросов. Понимаешь, о чем я?
Максим утвердительно кивнул, но спохватился и добавил: – Да, конечно.
- Так вот, – продолжал отец, - мы сделали очень много и осталось совсем чуть-чуть. То, о чем я попрошу тебя может показаться странным. Ты всегда был так на меня похож, я всегда гордился тобой… - Владимир Олегович говорил медленно и убедительно, расставляя акцент на каждом слове. Индикатор эмоций все также показывал безразличие. Максим не сразу обратил на это внимание - скорее всего он неисправен, надо бы его проверить.
- Максим, ты слушаешь меня?
- Да, папа, конечно.
- Я хочу, чтобы ты… Если бы мы смогли вместе продолжить работу, то все можно было бы закончить за одну – две недели.
Максим вздрогнул
- Ты хочешь, чтобы я…
- Да, я хочу, чтобы ты присоединился ко мне. Я столько передал тебе в рамках этого проекта. Только твой мозг мне подходит. Мы могли бы объединить усилия... Ааагххх!!! – механический голос вскрикнул от фантомной боли. Затем, простонав, он продолжил:
– Вот видишь? Это из-за того, что моя голова не справляется. Если ты присоединишься, то мы можем простимулировать твою активность и распределить нагрузку. Я все просчитал. Максим молчал в глухом оцепенении. Ему казалось, что этот разговор происходит не с ним.
- Максим?
- Пап… Это же…
- Люди, сынок, понимаешь? Проект!
- Я не настолько люблю людей, чтобы лишать себя…
- Подожди, сынок, подожди… если тебе плевать на людей, то подумай обо мне? Мне больно! Эта дикая боль прекратится, как только мы запустим параллельный процесс. Только ты можешь избавить меня от нее.
- Мне нужно подумать, – выдавил из себя Максим и повернулся, чтобы выйти.
- Максим, о чем думать? Я же… я же твой отец, неужели тебе безразличен проект? То есть я хотел сказать – неужели тебе безразличен я?
Табло аппарата все еще отражало эмоциональное безразличие.
- Мне нужно время, – прошептал Максим, выходя из комнаты. Ему вслед послышался очередной протяжный вопль боли. Слышать крики отца или шагнуть туда – к нему? Не дай бог кому-нибудь принимать подобное решение.
Через два дня в лабораторию пришла молодая женщина с маленькой милой светловолосой девочкой. Ребенок большими удивленными глазами изучал медные трубки, цилиндры и жидкости. Ксюша норовила ухватить за край халата, проходящих мимо сотрудников и воспринимала поход в институт, как увлекательную игру и путешествие.
Женщина выглядела устало. Она решительно вошла в комнату, где стоял аппарат Староверова и, не обращая внимание, на сотрудников обратилась к Владимиру Олеговичу:
- Как вы смеете?
Аппарат молчал.
- Он меня слышит? – осведомилась женщина у одного из сотрудников.
- Слышит, – спокойно ответил тот. Он узнал в гостье жену Максима Владимировича – Варвару. Время от времени она приходила к мужу и ее без вопросов пропускали в лабораторию. На этот раз она не надела ни халат, ни бахилы и тон ее голоса был крайне напряженным.
- Тогда еще раз, – громче повторила женщина, – почему? Объясните, почему вы собираетесь забрать у меня мужа? Лучше скажите, что это шутка и я уйду отсюда немедленно.
- Варя? – послышалось из динамиков.
- Да... – женщина запнулась от неожиданности, будто опомнилась и добавила мягче – здравствуйте, Владимир Олегович. Я. Простите ради бога, я не знаю, что на меня нашло. – она будто испугалась своего голоса.
- Зачем ты пришла сюда, Варя? – спросил голос.
- Он мне все рассказал. Он сказал, что мы должны обсудить этот вопрос и… Максим запретил мне приходить сюда, однако я…
Староверов молчал.
- …я не могу допустить того, что вы ему предлагаете, – говоря это, Варвара все еще всерьез не верила их ночному разговору с мужем. Когда Максим подавленно рассказал о своем желании помочь отцу, она расценила его слова как шутку. Владимир Олегович просто не мог предложить своему сыну такое. Она помнила его как доброго и внимательного человека, заботящегося об их семье и искренне переживающего из-за любой неурядицы, будь – то простуда внучки или небольшая ссора с мужем. Она решила еще раз извиниться за свой резкий тон, ведь перед ними был все тот же любимый дедушка.
- Простите, пожалуйста, я просто… Может быть я не так поняла. Я просто хочу знать - о чем вы говорили с ним?
- Кто ее сюда вообще пустил? – неожиданно спокойно прервал ее профессор.
- В каком смысле, кто меня, – начала было Варвара.
- В таком, милая, – резко оборвали ее динамики. Не суй свой длинный нос в научную работу. Максим всего лишь человек, но он может принести огромную пользу нашему проекту! Ты должна гордиться своим мужем и сказать мне спасибо за то, что я дал ему шанс вписать наши имена в историю!
По запасному каналу связи профессор уже вызвал внутреннюю охрану по сигналу “тревога”.
- Но… нам не нужна история, – все еще не веря своим ушам, медленно произнесла Варвара. – Нам нужен муж и папа.
- Не говори чепухи, иногда стоит жертвовать малым, ради достижения великих целей! И я крайне раздражен тем, что должен вам это объяснять!
В кабинет вбежали сотрудники безопасности.
- Выведите эту дамочку отсюда и впредь не позволяйте… ааайа… ей срывать рабочий процесс!
- Мама, что они хотят? – подала голос дочка.
- Да, и ее тоже заберите, еще не хватало тут детский сад разводить!
Женщина смотрела полными ужаса глазами на мутный куб с жидкостью.
- Владимир Олегович, что вы такое говорите?
Двое крепких охранников, взяв Варвару под руки, аккуратно и с извинениями повели к выходу. Она сопротивлялась и выкрикивала:
- Вы не посмеете отобрать его у нас! Чудовище! Это не он! Это не Владимир Олегович! Он не может так поступить с нами! – дочка, испуганно вцепившись в мамин плащ, громко заплакала.
Чуть позже в наступившей тишине прозвучал строгий голос профессора Староверова:
- Чего затихли? Обычных истеричек не видели? Продолжаем работать!
Максим Владимирович проводил совещание с офтальмологами, когда ему доложили о неприятном инциденте с женой. Прервавшись на минуту, он позвонил ей, сначала отругал за то, что вопреки запрету пошла в лабораторию, затем успокаивал, убеждая, что никаких необдуманных действий не предпримет. После этого вернулся в кабинет и извинился за вынужденный перерыв, но дверь вновь открылась – прибежал взволнованный, запыхавшийся Виктор и сообщил, что болевые приступы стали слишком частыми.
- Профессор кричит уже тридцать минут, – пробормотал он, оглядывая сидящих за столом.
Максим поспешил в лабораторию. Из динамиков действительно доносился крик ужаса.
- Что происходит? – он подбежал к центральному пульту диагностики. – Сделайте звук тише, я ничего не слышу! – Его руки дрожали, когда он переключался между окнами, пытаясь определить и нейтрализовать источник боли.
- Мы перепробовали все, – развел руками дежурный. Остался только Z5, но он еще не протестирован.
- Вводите.
- Но…
- Под мою ответственность! - Максим смотрел на мутный куб и заставлял себя дышать.
После введения препарата профессор смог говорить:
- Господи, да что же это!? – что вы там делаете, стая недоумков!
- Папа, я нашел два дополнительных объекта – их уже везут в лабораторию. Один – профессор русского языка – его мозг мы успели чудом спасти, второй – переводчик. Немного поврежден, но попробовать стоит. Мы не могли получить согласия родственников и пришлось…
- Не надо оправдываться! – рявкнул отец, - ты знаешь, что мне нужно! Иди и сделай это! Будь мужчиной, в конце концов! Ты заставляешь меня страдать! Иди! И пусть Виктор зайдет.
Максим молча покинул лабораторию и направился в столовую. Есть сейчас было невозможно, но тело слегка пошатывало от усталости и голода. При входе в столовую он встретился с Леной. Она держала в руках копии последних отчетов. Максим устало опустился за ближайший стол, Лена робко подсела рядом.
- Максим Владимирович, не принимайте его слова близко к сердцу. Все понимают, что происходят некоторые психологические изменения, – она пыталась подобрать слова, – которые могут повлиять на… в общем целом, поведение объекта, ой, простите, вашего отца может быть не совсем адекватным в силу различных причин.
- Леночка, - Максим что-то хотел сказать, но передумал. – Просто спасибо вам.
В столовую вбежал Виктор. Его лицо было бледным. Максим встал:
- Что опять?
- Нет, ничего такого, – сбивчиво пробормотал тот, - я за водой, – и направился на кухню.
Лена тем временем показывала Максиму отчеты:
- Смотрите, мы видим, что его отношение к одним и тем же предметам меняется. Становится слишком рациональным. Я говорила вам про душу, помните? Вы тогда надо мной посмеялись. А наши специалисты пишут, что у объекта, ой, у Владимира Олеговича, происходит смена ценностей. Его эмоции…– она резко встала из-за стола, – ой, вы, наверное, есть хотите, а я вас загрузила своей болтовней. Сейчас все принесу!
Прежде, чем Максим успел ее остановить, Лена уже вскочила и поспешила в сторону кухни. Там повара собрали обед на двоих. Виктор вызвался ей помочь – налил в кружки клюквенный морс и помог принести поднос для Максима.
- Спасибо, Виктор, – несмотря на сильную утомленность, Максим постарался улыбнуться помощнику, – ты делаешь для него так много.
В ответ Виктор неопределенно качнул головой и быстро вышел.
Лена заняла свое место рядом:
- Я решила, что пока не буду вам ничего рассказывать. Поешьте, поспите, в конце концов, а потом разберемся.
Максим благодарно кивнул и сделал большой глоток любимого клюквенного морса. Лена улыбнулась в ответ и… пропала в вспышке яркого света.
Реаниматологи боролись за жизнь Максима Владимировича около часа. Сердце то запускалось, то останавливалось вновь. Профессору Староверову решили ничего не говорить, чтобы не травмировать и без того измученного человека. Но, каким-то образом, вероятно от преданного помощника Виктора, он обо всем узнал. Вопреки всем ожиданиям он не только не расстроился, наоборот – индикатор эмоций говорил о большом радостном нетерпении:
- Он все равно умрет! Доставайте мозг, подключайте к аппарату немедленно! Шевелитесь! У вас есть всего несколько часов. Шевелитесь, недоумки! Проект должен быть закончен!
Некоторые сотрудники растерянно собрали оборудование и, переглядываясь, поспешили к столовой. Там бригаду реаниматологов защищала Лена, не подпуская никого из сотрудников проекта. По ее лицу текли слезы, а в руке она сжимала скальпель.
Этот день был слишком длинным.
Нечеловеческий рев разочарования и ярости прозвучал в динамиках машины Староверова, когда пришла новость о том, что Максима спасли. Один из сотрудников даже невольно восхитился командой, работавшей над модернизацией голосового аппарата. Спустя сутки голос только бормотал что-то невнятное, перемежая формулы несвязными проклятиями. Не смогли что-либо узнать и сотрудники полиции, приехавшие арестовать Виктора по подозрению в умышленном убийстве. Профессор Староверов отказался что-либо говорить, а вот Козяков поведал все – о задании профессора, приготовлении по его указанию специального средства и отправлении Максима.
Когда понурого убийцу выводили, профессор Староверов бросил ему в след:
- Всю жизнь у тебя руки из задницы росли, ничего не изменилось!
Через пять дней, вопреки всем запретам врачей, Максим вернулся в лабораторию. Сотрудники проекта разделились на тех, кто искренне радовался его возвращению и тех, кто, ощущая некоторую неловкость, отводил глаза при встрече. В кабинете его уже ждала экспертная группа.
- Все к этому шло, – прошептал Максим, рассматривая бумаги. Мы точно не сможем вернуть все как было? Лучшие умы обреченно покачали головами.
- Нет ли в этой комнате хоть одного человека, который верит в то, что можно данный процесс обернуть вспять? – повторил Максим.
Напряженную тишину не нарушил ни единый звук.
- Я понимаю. Когда вы хотите… - Максим замолчал в нерешительности.
- Закончить проект и отключить объект мы планировали сегодня. Нужна ваша подпись, – подхватил известный пожилой профессор. – Но тянуть категорически нельзя. Он страшно мучается.
- Пойдемте, - Максим повел всех за собой в комнату, где располагался аппарат Староверова. Туда, где, время от времени, потрескивал в сетке электрических разрядов мозг величайшего ученого. Дежурный, стоявший перед пультом, жестом указал на куб:
- Он уже сутки ничего не говорит, и мы не можем наладить контакт.
Максим по привычке взял дневной отчет, сверяя количество введенного препарата и реакцию на него. Затем отбросил планшет в сторону и подошел к аппарату.
- Папа, ты меня слышишь? – тихо спросил он, коснувшись монитора. В ответ послышалось только неразборчивое кряхтение.
- Я все понимаю, – продолжил Максим. - Это был не ты. Я очень внимательно изучал все показатели, старался сопоставлять факты, старался быть внимательным как ты меня и учил. – ему понадобилось несколько минут, чтобы продолжить. Несколько сотрудников не смогли сдержать слез и вышли из комнаты. – Ты всю жизнь был для меня примером, я горжусь тем, что могу носить твою фамилию. Ты осуществил свою мечту и смог достойно дойти до самого конца. Мы потеряли тебя на половине пути, но не смели себе в этом признаться. Но, несмотря ни на что, я хочу, чтобы ты знал – ты создал великое изобретение, за которое люди будут тебя благодарить. Сотни, тысячи, миллионы людей, прощаясь со своими родными будут осознанно или не осознанно подтверждать величие твоего изобретения.
Максим плакал, но старался не проявлять этого в голосе:
– ты говорил мне, что мужчина должен уметь принимать самые сложные решения и нести за них ответственность. Я всегда хотел быть достойным сыном и хочу, чтобы ты гордился мной.
Я прощаю тебя и прошу твоего прощения за все моменты, когда не смог оправдать твоих ожиданий. Ты дал мне жизнь и всегда был лучше меня. Папа… - он обессиленно прижался лбом к холодному металлу. - Папочка, спасибо тебе за все. Я вынужден это сделать! Я не хочу, чтобы ты страдал, и мы уже знаем, что подключение новых объектов не облегчит твоей работы – их постигнет та же участь. Скорее всего ты меня не слышишь, но, – казалось Максим хотел докричаться до своего настоящего отца, – Папа! Я не согласился на это сразу потому, что знал, что это не выход! Я не предал тебя, слышишь?! Спустя неделю нас бы с тобой отключили. Мы бы не закончили этот проекта, а я оставил свою семью без… - Он старался успокоить свое дыхание… - Папа, я пишу про тебя книгу. Я хочу рассказать людям, что ты был самый лучший отец, которого только можно было пожелать. Это так больно и так странно. Ты создал аппарат, чтобы люди успели друг другу сказать самое важное, но он не помог мне сказать это самое важное тебе, - Максим повернулся к сотруднику, стоящему за контрольной панелью и поднял руку. – Папа, я горжусь тобой и всегда хотел, чтобы и ты гордился мной… Папа?
В динамиках послышались бессвязные обрывки слов и вновь тишина.
- Пап? – повторил Максим. По его лицу текли слезы. Он начал медленно опускать руку.
И вновь бессвязные выкрики, брань и какой-то шум раздались в гнетущей тишине.
Максим прошептал: “прости” и опустил руку. В момент, когда стрелки приборов медленно ползли вниз в динамике послышался вскрик и голос простонал: “я горж..” голос стих и центральное табло оповестило собравшихся о смерти объекта.
Последний затухающий ответ вызвал много споров. Все объективные показатели не подтверждали подобное поведение объекта. Впрочем, ученые допустили, что профессор какой-то частью своего сознания все еще осознавал происходящее. В любом случае, было принято решение не проводить программу в таком длительном формате, ограничившись только теоретической работой. Также было решено повторить большой эксперимент только после повторной отработки всех проблемных ситуаций. Для обычных людей была запущена упрощенная форма общения с “умершим” объектом. На общение выделялось 45 минут. Время стандартного урока позволяло дать равную возможность всем желающим и окупить колоссальные затраты на работу оборудования.
- Во второй комнате закончилось время, – первый сотрудник легонько подтолкнул коллегу в бок, – не кисни. Намекни ей, что уже пора. Как ты это умеешь - своим приятным эротическим голосом.
- Иди ты, - отозвался второй, но потянулся к микрофону:
- Мария Владимировна, мне очень жаль. Мы можем помочь вам?
Девушка, склонившаяся у аппарата Староверова, отрицательно покачала головой и вышла в коридор. Там она столкнулась со спешащим в свой кабинет Максимом Владимировичем. Маша ухватила его за рукав и со светлой тоской посмотрела в глаза руководителя проекта:
- Спасибо вам. Вы даже не представляете, сколько сделали для нас.
Максим хотел привычно посочувствовать очередному клиенту, сказать несколько, остывших от времени, дежурных фраз о том, что “жизнь коротка, но это не конец, а начало иного пути”, а затем проследовать на очередную важную встречу, но что-то в глазах этой девушки его остановило. Трагические шаблонные слова застряли в горле, как беспорядочный ворох высыпанных спичек из стройного упорядоченного коробка. Он просто смотрел на нее и вспоминал весь этот длинный путь – от первого семейного ужина, когда счастливый отец, расцеловав домашних рассказал о собранной небольшой команде энтузиастов и начале работы над большим, важным и интересным проектом, до того дня, когда машина увозила великий мозг на северное кладбище.
Маша взяла его за руку прижалась к ней своей мокрой щекой, еще раз поблагодарила и медленна побрела по коридору. Максим смотрел ей вслед, а на его руке блестели обжигающие следы благодарности.
В другой руке Максим Владимирович держал плотную папку, на которой значилась предполагаемая дата второго эксперимента и фамилия следующего объекта: Староверов М.В.
Источник: http://litclubbs.ru/writers/848-apparat-staroverova.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона . Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала.
Литературные дуэли на "Бумажном слоне" : битвы между писателями каждую неделю!
- Выбирайте тему и записывайтесь >>
- Запасайтесь попкорном и читайте >>