На скалистой горе, что "молчащей" зовут,
Ясень жил; и у самого края,
Он любил наблюдать, как потоки бегут,
Облаков, от земли и до Рая.
Но на пике судьбы стало ясно ему, -
Ведь недаром он Ясень зовётся, -
Что дороги лесные петляют к нему,
И река для него снизу льётся.
И от этих прозрений, в себе он возрос,
Так, что корни вцепились в ущелье.
Для него всё вокруг: и дорога, и мост,
Березняк, тополинник и елье.
Для него всё живёт, для него всё цветёт,
И небесные птицы летают.
Даже Солнце, похоже, для листьев встаёт,
И снега для корней его тают.
И увидело древо у самых основ,
Молодую проросшую иву;
И лишилось тогда, и покоя, и снов, -
Ведь другой пожинал его ниву!
И корнями своими он начал душить, -
Словно сделался в сердце удавом, -
Ту, что только училась, и мыслить, и жить,
И питаться земельным составом.
Прокричал где-то сокол, в своём далеке.
Снизу всхлипнула жалостно речка;
Уронила ракита иссохнув в песке,
Обручальное с жизнью колечко.
На скалистой горе, где "молчащий" уклон,
Ясень жил одиноко качаясь.
И с той самой поры, как возвысился он,
Одиночество шло не кончаясь.
Кто-то скажет: "не видно мораль у стиха;
Скоротечен сюжет и неясен!" -
Так, не каждая ива, что нравом тиха,
Разглядит в себе знойную ясень.