У черногорийцев есть несколько ярлыков, которые они навесили на русских: первый - русские все страшно богаты; второй - русские мечтают расстаться со своими деньгами. Наша соседка, живущая в Черногории очень давно, рассказывала, что когда-то пятьдесят центов были для официантов хорошими чаевыми. Но после массового наплыва россиян местные избаловались, перестали торговаться на рынке и официанты ожидают бакшиш. Поэтому я не особенно удивился, когда Миха (знакомый таксист) предложил мне купить у него дом в горах. И оказалось, что мы едем смотреть товар. Дом этот был построен его отцом. Сам Миха переехал на побережье и после смерти родителя решил продать недвижимость. Однако деревенские родственники поставили условие, что недвижимость можно продать только православному христианину. Так как болгар и греков я в Черногории не встречал, то подразумевалось, что покупателем должен быть русский или серб. Видимо крестик на моей груди натолкнул таксиста на мысль, что я лучший покупатель.
Деревня, куда мы приехали, оказалась самой настоящей, нетуристической и очень живописной. С большим миром соединяла ее извилистая грунтовка. "Зимой, конечно, дорогу смывает дождями, но вы же все равно будете приезжать сюда летом", - рассуждал черногориец. Дом оказался маленькой двухэтажной крепостью, в которой вполне можно держать оборону от турок в течение пары недель. Хоть дом и был добротный, но только без внутренней отделки. К жилищу прилагались пара гектаров виноградника и горный родник, бьющий на заднем дворе, а так же плуг 19 века и крестьянский инвентарь того же времени. "А вот этой мотыгой, - любовно поглаживая какую-то фигню, сказал Миха, - мой дедушка зарубил немца в 1944 году". В отличие от Хорватии, на территории Черногории и Сербии во время второй мировой войны было сильное антифашистское партизанское движение. И современные черногорийцы не стесняются этого исторического факта.
За счастье в балканских горах Миха запросил с меня 100 тысяч евро. Десять минут торга сбили цену до 80 тысяч. Когда продавец понял, что максимум, на что можно рассчитывать - это старые жигули "шестерка", которые я готов был поменять на его горную саклю, он вздохнул, подошел к большой канистре литров на 50, наполненной ракией, и больше уже не предлагал свой дом. Мы присели в плетеные кресла на крыльце и залюбовались виноградником, омытым летним дождем. "Вот так должен выглядеть кабинет писателя, хорошо бы здесь остаться", - задумчиво сказала жена, я поспешил увести ее оттуда, пока она не начала торговаться снова.
А потом мы поехали к брату его дедушки, жившему на другом конце деревни. Деду было 92 года. В молодости он партизанил. После войны работал технологом в винодельческом колхозе. А после распада Югославии занялся бизнесом: держал винокурню и пасеку. Я, конечно, ожидал всего чего угодно, но не того, что увидел. Наверное, так когда-то до коллективизации выглядели русские зажиточные крестьяне. Нас встретил сухонький, но очень подвижный и крепкий старик на вид лет 60-ти. Оказалось, что все хозяйство он держит вместе с женой. Уже пару лет подряд он побеждает в конкурсе лучших виноделов страны и производит элитный вранец (красное вино). Хозяин показал нам свое производство: банки, чаны, змеевики. Везде царили запахи винограда, меда и воска. А потом началось застолье.
Специфика черногорийского застолья такова, что на столе стоят оливки, мед, хлеб, инжир, вода и пару литров местной самогонки. Гонят ее черногорийцы из всего, что растет: персиков, абрикосов, киви. Но классическая ракия - виноградная. Черногорийцы не пьют залпом, как это принято у нас, а смакуют крепкий напиток маленькими глотками. Имя у старика было потрясающим Божидар. Когда он узнал, что моего сына зовут Федор, что переводится "дар Божий", старик пришел в восторг и бросился обнимать ребенка. В комнате на почетном месте висел парадный портрет маршала Тито, и разговор, естественным путем, перешел к воспоминаниям югославского прошлого. Если вы думаете, что знание английского или немецкого языка помогут вам в балканской деревне, то сильно ошибаетесь. Поэтому все разговоры шли на русском и сербском языке. Причем, чем дальше продолжалось застолье, тем меньше было недопонимания. Единственное, в чем мы запутались, так это во внуках и правнуках Божидара. Жена крестьянина тем временем делилась с моей женой рецептом варенья из инжира, и они тоже вполне понимали друг друга.
Когда я достиг состояния гомеостаза и душа возопила: "Красота-то какая", мы отправились погулять по деревне. Поднимаясь по тропинке в сторону сельской церкви, мы повстречали пасечника, снимающего рой пчел. Сквозь шляпу с плотной сеткой было видно, как он расплылся в улыбке. Пасечник энергично замахал нам руками, приглашая в гости. Мы же были в таком замечательном состоянии, что чувствовали, что весь мир, заключенный в этих горах, приглашает нас в гости. Мы дали понять, что направляемся к церкви, а на обратном пути обязательно заглянем.
На обратной дороге мы застали пасечника уже заканчивающим свою работу. Он схватил нас за руки и повел к себе в дом. Пока крестьянин переодевался, мы познакомились с его женой. Кто из нас, живущих в городах, может позволить себе кунать домашний хлеб в расплавленный янтарь меда и запивать его парным козьим молоком!? Только тот, кто поехал на Балканы, оторвался от морского побережья и вдохнул хрустальный деревенский воздух. Как замечательно мы провели время!
Где-то через час Миха нашел нас у пасечника и повез домой. Вино, ракия, инжир, мед с орехами, связка лука - вот те сувениры, которыми наделили нас местные крестьяне. А еще мы везли сердечный привет в виде бутылки элитнейшего вина, давнишнему другу Божидара, живущему уже много лет в Москве. Пару месяцев позднее мы встретились с другом-черногорийцем в уютном кафе у метро Кропоткинская и с удовольствием передали ему привет от старика!
