О Марии Гейнрих-Абрамовой.
В 70—80-х годах прошлого века на улице Сибирской, в доме, принадлежавшем И. И. Любимову, жил с большим семейством фотограф (один из первых в Перми!) Мориц Григорьевич Гейнрих. Был он венгр, будто бы знатного рода, по фамилии Ротони. После поражения восстания 1848 года, в котором участвовал, раненый, бежал со своей родины в Россию, сменив фамилию на распространенную немецкую. В Оренбурге женился на сибирячке, и родились у них с женой две дочки и между ними десять мальчиков.
Речь пойдет о старшей в семье — Марии, красивой, талантливой, гордой и своенравной.
В 15-летнем возрасте она познакомилась с писателем В. Г. Короленко, которого в 1880 году сослали в Пермь (одно время он учил ее братьев). Вероятно, Мария была одной из тех, о ком впоследствии он писал в «Истории моего современника»: «...я не уклонялся ни от каких знакомств и вскоре ко мне стали ходить гимназисты, семинаристы, народные учителя... Мы читали что-нибудь или разговаривали». 11 августа 1881 года на перроне пермского вокзала молодежь провожала В. Г. Короленко, сосланного еще дальше — в Сибирь — за отказ от присяги новому царю. Во время прощания произошло «маленькое столкновение товарищей с железнодорожными жандармами». 16-летняя Мария находилась здесь же.
Дружба с писателем продолжалась и на расстоянии. И теперь по письмам Марии Морицевны, сохранившимся в Полтаве в музее В. Г. Короленко, можно хоть кое-что узнать о ее жизни в Перми и немного проникнуть во внутренний мир этой неординарной личности.
Но прежде надо сказать о том, что, вопреки воле очень строгого и властного отца, Мария стала актрисой. Рассорившись с ним, она самовольно уехала в Казань, начала было учиться на фельдшерских курсах, бросила, вышла замуж за актера Абрамова и поступила на сцену. Несколько лет длилась ее кочевая жизнь по провинциальным театрам.
Брак с Абрамовым был заключен, по-видимому, лишь ради того, чтобы отец силой не мог вернуть дочь. Естественно, он легко распался.
Марии Морицевне было 23 года, когда она писала В. Г. Короленко: «Никогда не забуду, как я начинала, разыгрывалась в Мулах, помните? — и просила вас смотреть и сказать по совести, есть ли у меня талант. И вы сказали мне — да! И я была ужасно как счастлива». И еще: «Но мне не для того только хотелось быть актрисой, чтобы получать деньги — занимать положение, а чтобы быть полезным членом общества, приносить добро своим трудом! А вот этого-то и нет. А напротив, с каждым днем убеждаешься, что и признака никакой пользы нет, а только кривляние да ломание самой себя, своих сил и жизни на потеху праздной толпы, и так больно и гадко сделается, что и сказать нельзя. Хоть в омут головой, а жизнь, которую поневоле приходится вести,— такая пошлая, грязная, безобразная, яма помойная. А люди, которые живут этой жизнью, о них и говорить нечего. Слова человеческого, хорошего в пять лет ни разу не слыхала. А вне сцены то же самое. Кто знакомится с актрисами? Перворядники, ловеласы всевозможные, которые смотрят на актрису, как на кокотку высшего разряда.
...Одно знаю, чувствую, что верить надо, сильно верить во что-нибудь, да не могу. Во что? Научите! Почему я вам так пишу — сейчас скажу.
Помните, когда мы в Перми бегали с Верой... послушать вас. Я была еще совсем, совсем неразумной, глупенькой девочкой — со стремлением к пользе и добру. А вы так хорошо говорили, что только сильнее хотелось этого добра — и так хорошо делалось на душе от ваших слов. И верилось во что-то... И потому что не фразы то были — это чувствовалось. Я смотрела на вас тогда, как на что-то высшее, чем обыкновенные люди, — и самой хотелось быть такой...»
Примерно через год она сделала попытку открыть свой театр в Москве. Поставила (впервые) «Лешего» А. П. Чехова, но спектакль был разруган критиками, дело не пошло.
В 1889 году в Перми умерла ее мать. На следующий год Мария Морицевна подписывает контракт с антрепренером Медведевым на гастроли в Екатеринбурге и переезжает туда со всей семьей Гейнрихов. Связь с Пермью, казалось бы, прерывается.
В Екатеринбурге, где Мария Морицевна играет Медею, Маргариту Готье, Адриенну Лекуврер, Василису Мелентьевну, к ней за кулисы однажды приходит Д. Н. Мамин-Сибиряк.
И начинается в её и его жизни новая — счастливая и трагическая — страница, освещенная страстной, глубокой любовью. «Был у меня сегодня,— пишет она В. Г. Короленко, — Мамин-Сибиряк. Я говорила в первый день приезда, что хотелось бы познакомиться, ему передали, и вот он нанес мне визит — и очень понравился, такой симпатичный и простой».
Д. Н. Мамин-Сибиряк: «Мария Морицевна хотя и не была патентованной знаменитостью, но о ней знали и в нашем захолустье».
Он вообще много писал о ней, и я не считаю себя вправе говорить за него. Вот его слова: «Есть такие особенные люди, которые при первой встрече производят такое впечат-ление, как будто знаешь их хорошо давно... Это было одно из тех удивительных лиц, в которые нужно вглядеться и которые, чем больше в них вглядываетесь, тем больше вам нравятся. Меня поразила красота выражения и та дорогая простота, которая сказывалась в каждом движении... Мы говорили о литературе, писателях, последних книжках, новых журналах, и я еще раз убедился, что имею дело с серьезно образованным человеком, много думавшим и передумавшим».
Одним словом, 38-летний Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк, известный писатель, которого в городе знали как человека «с печальными, как бы усталыми глазами, с насмешливо очерченным ртом и желчной речью», влюбился, как мальчишка, не пропускал ни одного спектакля, писал восторженные рецензии, провожал актрису домой. Как вспоминала Н. Остроумова-Сигова, он изменился и внешне: «Глаза блестели, отражая полноту внутренней жизни, рот приветливо улыбался. Он... помолодел».
Даже сейчас, спустя сто (!) лет, в Екатеринбурге, по крайней мере, в среде музейных работников, как бы два «лагеря»: один — за первую, тоже гражданскую, жену Мамина-Сибиряка Марию Якимовну Алексееву, которая ради него оставила состоятельного мужа, помогала становлению молодого писателя, была душой известного литературного салона в своем доме; другие — за Марию Морицевну, за Любовь! Можно представить, какие страсти кипели в городе сто лет назад.
Дмитрий Наркисович и Мария Морицевна уезжают в Петербург, взяв с собой маленькую Лизу Гейнрих. Отец их к тому времени все больше пил и опускался... В Петербурге сняли квартиру на Миллионной улице, «вили уютное гнездышко», как выразился один тогдашний репортер. Однако счастье оказалось таким недолгим!
Через год Мария Морицевна родила слабенькую девочку — Алёнушку, но сама спустя два дня умерла. Безутешно было горе Дмитрия Наркисовича. «Счастье промелькнуло яркой кометой...— писал он.— Благодарю имя той, которая приносила это счастье, короткое, мимолетное, но настоящее...» И еще он писал: «Помню хорошо последнюю заветную мечту Марии Морицевны о народном театре.
— Он будет...— убежденно повторяла она,— И если стоит работать, то только для него... Мое... желание — основать именно такой театр. Я убеждена, что он пойдет прекрасно, и я с удовольствием бы положила на него все свои силы.
Этой мечте не суждено было сбыться...».
Нашей землячке Марии Морицевне Гейнрих-Абрамовой Д. Н. Мамин-Сибиряк посвятил роман «Золото». Ее дочке Аленушке мы обязаны тем, что отец создал для нее прекрасные «Алёнушкины сказки».