В этом эссе мы попробуем представить еще один образ башкирской женщины в исторической ретроспективе. Век 19-й: жена Джантюри.
В ходе Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов русской армии в 1813—1814 годах в Башкирии было сформировано 20 башкирских, два тептярских и два мишарских полка, которые приняли участие в изгнании из России войск Наполеона и освобождении Европы.
На рисунке немецкого художника Югеля «Первые казаки в Берлине 20 февраля 1813 года» мы видим сводный отряд иррегулярной конницы, состоящий из донских казаков и башкир. Один из них в железном шлеме, вооружен пикой, саблей, луком со стрелами и пистолетом, заткнутым за пояс. У второго на голове традиционная круглая шапка с высоким верхом, у третьего — малахай (колаксын). Среди них мы видим женщину.
Это подтверждает информацию о том, что многие башкиры брали в походы своих жен, в частности, об этом говорят «Рассказы башкирца Джантюри», записанные в середине XIX века краеведом и публицистом Василием Зефировым:
«Я обратил внимание на одну вещь в кибитке: это была кольчуга — старинный боевой наряд башкирцев. Она составлена вся из стальных колец, но надобно заметить, что три кольца, соединенные четвертым, составляют только одно звено целого; она закрывает человека с головы до пояса; я попробовал ее надеть, но не мог: в ней было весу около двух пудов, и думаю, что ружейная пуля только вблизи может пробить эту кольчугу.
— Употребляется ли вами ныне это вооружение? — спросил я.
— Нет, хазрет, — отвечал Джантюря, — наши молодцы щеголяют ныне в суконных куртках, в киверах и отвыкли от тяжелой кольчуги. В прежние времена башкирцы были не те: бывало, назначат поход — кольчугу на себя, сверху синий кафтан, на голову белый колпак, за спину колчан со стрелами, к поясу пристегнет саблю, в руку копье — и пошел, куда командир велит. В таком наряде я был на войне с французами и в их большом городе Париже.
— А что, — спросил я, — хорош Париж?
— Славный город, больно славный! Какие бабы там, — прибавил он, смеясь, — бик якши. Только моя жена не пускала меня одного гулять… Хитрая старушонка.
— Как жена, — прервал я его речь, — да разве и она была на войне?
— Была, и медаль имеет.
— Может ли такое быть? На войне ведь!
— Что, хазрет, — сказал старшина, — ты шутишь нами. Ты видел, как мои девки ездят верхом, только пику в руки, то и совсем казак, хоть какого удальца снесут с лошади.
За чаем речь зашла опять о французской кампании. Джантюря рассказывал много занимательного. Мне нравился его простой рассказ, приправленный шутками своего рода…
— Войско наше, — стал рассказывать Джантюря, — больно скоро шло к Дризден… Не помню, при каком месте, нас, человек с пятьдесят, поставили на сторожевой пикет. Не знаю, как проглазели, только на заре наткнулись на нас человек с 20 французов, вот тех, что носят стальные доски на груди (вероятно, французские латники); мы вскочили на коней, пики приперли к седлам и с гиком бросились на злодеев. Лошадь подо мной была бойкая, я навылет проколол одного и вынимал уже пику, как другой, собака, сильно хватил меня палашом, кольчуга не устояла, и я с разрубленным плечом повалился с лошади и обеспамятел. Когда я очнулся, то увидел, что половина товарищей была перебита, а остальная связана, жены около меня не было, и я подумал, что ее уже нет на свете. Посадив на лошадей, нас повели в плен. Часа через полтора вдруг из-за леса вылетела целая сотня донских казаков и окружила нас со всех сторон. Французы, их осталось только 12 человек, струсили и попросили пардону. Жена моя была с донцами, и дело объяснилось: в первой схватке моя баба смекнула, что нашим не устоять, ускользнула с места сражения и дала знать главному отряду. Да, коли бы не она, то не пировать бы мне больше на своей родине. Славная баба, нечего сказать…»
Салават Хамидуллин