Вскоре после окончания Гражданской войны в разорённой стране возобновились попытки наладить производство тракторов. Казалось бы, эти начинания должны были увенчаться быстрым успехом: советская власть состояла из рьяных сторонников технического прогресса. Ещё в 1918 г. «отец» российского тракторостроения Яков Мамин встречался с Лениным и получил от него горячую поддержку в деле развития отечественного тракторостроения. Правда, война и разруха тогда спутали планы как «русского Форда» (так называли Мамина), так и председателя советского СНК.
Три первые советские модели тракторов – «Гном» (с 1924 г. - «Карлик») Мамина, «Запорожец» Леонарда Унгера и «Коломенец-1» Евгения Львова – были очень похожи. Они воплощали три принципа: максимальная простота конструкции, максимальная ремонтопригодность и «всеядность» двигателя. Иными словами, первые советские трактора были ориентированы на технически малограмотного пользователя (т.е. в тракторе должно было нечему ломаться), его можно было починить без ремонтной базы, силами сельского кузнеца, а заправляться он мог сырой нефтью или е ё смесью со скипидаром или спиртом. И, разумеется, трактор мог использоваться не только для пахоты, но и для привода мельниц, молотилок, насоса, пилы и т.д.
Конструкция и технические характеристики первенцев советского тракторостроения много раз приводились в литературе, и подробно останавливаться на мощности их моторов и особенностях устройства не имеет смысла – желающие легко могут найти это на просторах интернета. Поклонники техники 1920-х годов подчёркивают преимущества «Карлика», «Запорожца» и «Коломенца-1» перед зарубежными машинами, заключавшиеся в том, что они гораздо лучше подходили для советских условий, чем американские и немецкие - более высокопроизводительные, но дорогие, сложные, работающие на бензине, керосине или солярке (которые были в страшном дефиците), требующие технической грамотности крестьян и развитой ремонтной базы. «Карлик» состоял из 300 деталей («Запорожец» - примерно из такого же числа), а их главный конкурент того времени «Фордзон-Путиловец» - из 3000. «Первенцы» не имели никакого гидро-, пневмо- и электрооборудования. В концепции сверхпростого трактора это был не минус, а плюс.
В СССР оставалось некоторое количество тракторов, закупленных за границей ещё до Первой Мировой войны, и после Гражданской войны ряд машиностроительных заводов взялись малыми сериями изготавливать их копии. В 1922 г. комиссия Госплана по тракторостроению пришла к выводу, копии тракторов «Эмерсон», «Фаулер» и «Хольт», кустарно выпускавшиеся заводами в Нижнем Новгороде, Москве и Петрограде, «совершенно непригодны» для использования – из-за дороговизны, некачественной сборки и сложности обслуживания. Только «Форзон», выпускавшийся могучим Путиловским заводом, был неплох, но очень сложен и дорог.
В 1923 г., после появления советских «первенцев», их, разумеется, сравнивали с копиями иностранных машин, и действительно, сравнения были в пользу отечественных производителей. Осенью 1923 г. Петровская сельскохозяйственная академия устроила соревнования «Запорожца» и «Хольтом» - одним из самых лучших и массовых тракторов того времени. «Запорожец» выиграл, потратив на вспашку десятины земли 30 кг сырой нефти против 36 кг керосина у «американца». В 1925 г. «Запорожец» выиграл соревнование с «Фордзон-Путиловцем», впоследствии ставшим первым массовым советским трактором. «Запорожец» вспахал участок быстрее и потратил 17,6 кг нефти, а «Фордзон» - 36 кг керосина.
Так почему же советская власть отказалась от отечественных разработок, и сосредоточилась на иностранных машинах?
На первый взгляд, объяснение простое и логичное. Во-первых, все три «первенца» выпускались кустарным способом из-за отсутствия нужных станков и оборудования. В результате масштабы производства были крайне малы, а себестоимость машин - очень высокой. Маминский «Карлик» стоил 3000 рублей – больше, чем тяжёлый гусеничный «Ганомаг» WD-50 производства Харьковского паровозостроительного завода. Второе: маломощные «первенцы» были бесполезны для Красной армии, а чисто гражданские машины советское государство заказывать не хотело. И, наконец, третье: «Гномы», «Запорожцы» и «Коломенцы-1» разрабатывались для небольших крестьянских хозяйств, и были слишком маломощными для больших полей коллективных хозяйств.
Это, собственно, и погубило «первенцев»: производство упёрлось в политику. Ведь колхозы и коммуны – вовсе не детище коллективизации 1929-33 гг.: эта идея изначально владела умами большевиков. Они создавались с 1918 г., причём первоначально колхозами назывались кооперативы и артели, в которых обобществлялись земли, но скот, машины, инвентарь, постройки оставались в крестьянской собственности: это были обычные кооперативы, существующие во всём мире – от Канады до Новой Зеландии. Прообразом будущего сталинского колхоза были коммуны – с полным обобществлением всего имущества. С 1919 г. существовали и совхозы – государственные организации, суть которых оставалась неизменной до 1991 г. И во время «военного коммунизма» 1918-21 гг., и во времена НЭПа 1921-29 гг. борьба между обобществлёнными и частными хозяйствами не прекращалась. Это было соревнование в эффективности и рентабельности, которое отягощалось политикой советского государства, однозначно поддерживавшего «коллективный» (на самом деле – государственный) сектор и всеми силами давившего частников.
«Коллективный» сектор, созданный в основном на бывших помещичьих землях и в районах, наиболее пострадавших от голода 1921-22 годов, формировался из бедняков. Колхозы пользовались налоговыми льготами и преимуществами в получении кредитов, в т.ч. на приобретение сельхозорудий, в частности, тракторов. Так, из 7313 тракторов, направленных сельским производителям до 1925 г., колхозы получили 2425 тракторов, или 33%, хотя их доля в сельском населении составляла лишь в 7,3%, а валовая продукция - 1,04% валового сельскохозяйственного продукта страны. И вот этим 7% колхозных крестьян, производивших 1% сельхозпродукции, «Карлики» и «Запорожцы» были не нужны. Но именно эти 7+1 были очень нужны советской власти – они были её опорой.
СМИ неоднократно описывали мытарства Мамина, создателя «Карлика» - который, как упоминалось выше, встречался в Лениным и получил от него «добро» на производство тракторов. Ну, 1918-19 г. – понятно: Гражданская война была в разгаре, и производить что-либо, кроме оружия, невозможно (хотя именно в 1919-м Мамин строит первый «Гном»). Но в 1920-м Мамина выгоняют с собственного завода. Почему? Да потому, что он был «буржуем»: завод-то до революции назывался «Специальный завод нефтяных двигателей и тракторов Я.В. Мамина». Как бывший «эксплуататор», Мамин лишается продовольственного пайка; чтобы не умереть с голоду, он работает пастухом. Советская власть в некоторых случаях пыталась использовать бывших капиталистов – владельцев заводов, но почти всегда это заканчивалось плохо: «классовая ненависть» новоявленных хозяев была слишком сильной.
Однако грянул (пушками Кронштадского восстания) НЭП, и, казалось, никто не сможет воспрепятствовать «Русскому Форду» начать выпуск тракторов. Конструктор уже в феврале 1921 г. выступает на техническом Совете Наркомата земледелия, и Наркомзем поручает ему выпустить пробную партию тракторов. Т.е. центральная власть, разделявшая точку зрения Ленина о том, что «НЭП – это всерьёз и надолго», одобряет деятельность Мамина. А вот саратовская губернская власть – не одобряет. Мамин возвращается в родное Балаково с мандатом, а его как не пускали на завод, так и не пускают! Что это – «плохие» бюрократы Саратовской губернии против «хороших» московских (включая Ленина?). Да нет. Это называется «саботаж». Низовое советское чиновничество откровенно саботирует НЭП. И не только в Саратовской губернии.
В сентябре 1921 г. Мамин всё-таки добивается права прохода на завод: в Москве его продолжают считать директором предприятия. Он обнаруживает, что станки куда-то вывезены. Куда? Продать их в то время было невозможно, да и станки были старыми, никому не нужными. Скорее всего, станки просто вывезли и выбросили в овраг или в Волгу. Значит, завод был разукомплектован с политической целью: не позволить настырному Мамину наладить производство тракторов.
Мамин вновь апеллирует к Москве: в «Известиях» появляется статья о безобразиях, чинимых саратовским начальством, не дающим исполнить мечту Ленина – наладить производство советских тракторов. Статья подействовала: Наркомзем выделяет балаковскому заводу кредит и отправляет Мамина в Германию для закупки станков и оборудования. Но факт разгрома завода ОГПУ не расследует, виновных не ищут и не наказывают – многомесячный недопуск директора завода на своё предприятие и факт вывоза станков не признаются уголовным преступлением. Почему? Потому, что саботаж против НЭПа – тотальный: если начать за него наказывать, нужно «шерстить» всё советское региональное начальство.
Саратовская бюрократия не только не признаёт поражения, но и наносит ответные удары. Пока Мамин отбирает немецкое оборудование, балаковская газета «Красный набат» 25 июня 1922 г. сообщает, что его завод начал (безо всякого Мамина) выпуск трактора «Титан». Первый экземпляр которого получает, разумеется, местный колхоз. «Такой громадный успех, созданный упорным стремлением выйти из тупика членами правления кооператива Расцетовым, Александровым, членами заводоуправления Добартом, Байхертом, Орловым, а также и тов. металлистами, мог быть выполнен, только приложив к «Титану» титанические усилия воли и сознания. Без всякой «заграницы», при невозможных уродливых условиях жизни, без оборотных капиталов, без копейки помощи от каких-либо учреждений вне Балакова создан "Титан"».
Т.е. не нужен ни Мамин – создатель завода и конструктор трактора, ни заграничное оборудование: всё делаем сами, при помощи кувалды и известной матери. Правда, кто разработал «Титан» и как его сделали при отсутствии станков – «Красный набат» не объясняет. Иначе пришлось бы признать, что «Титан» просто собрали из деталей «Гнома», хранившихся на заводском складе, и сам «Титан» - это и есть «Гном», правда, получивший новое имя в соответствии с большевистской манией величия.
В январе 1923 г. Мамин возвращается из Германии, прибывают и закупленные станки. Но профсоюзы заводов № 17 и № 18 (бывшие заводы Якова и Ивана Маминых) по наущению балаковского и саратовского начальства, выступают против возвращения Мамина на работу!
И Мамин навсегда покидает Балаково. Тракторный завод он открывает в Марксштадте (Республика немцев Поволжья), в бывшей мастерской сельскохозяйственных машин братьев Шеффер. Новое предприятие получает название «Возрождение»; на нём начинается производство тракторов «Карлик», технологически близких «Запорожцу».
Опять же: изгнание Мамина из Балаково и фактический захват его заводов непонятно кем не расследуется и не наказывается. Разумеется, никаких тракторов «Титан» там больше не производят. Саботажники победили, и Москва это «съела». Что неудивительно: недовольство НЭПом среди партийцев повсеместно, и не только в Саратовской губернии.
В 1924 г. «Возрождение» начинает выпуск тракторов. Станков закуплено мало, кредиты выдаются крайне скупо, в результате темпы производства крайне малы, а цена тракторов высока. Но крестьяне его покупают, и даже выстраиваются за ним в очередь. Как покупают «Запорожец» и «Коломенец-1» (последний – хуже из-за очень низкого качества).
Из-за этого «Коломенца-1» оставим вне поля зрения, а «Запорожец» прошёл через те же мытарства, что и «Гном»/«Карлик». Его начали выпускать на Кичкасских заводах сельскохозяйственного машиностроения № 14 и № 11 – бывших мастерских, построенных немецкими колонистами, затем на Токмаковском заводе «Красный прогресс».
«Беда» «Запорожца» была в том, что его разработал не «пролетарский Кулибин», а сын владельца Экипажной фабрики Леонард Унгер, не бежавший после октябрьского переворота за границу, а оставшийся на бывшем своём предприятии в должности инженера. Его напарником в разработке трактора инженер бывшего «Южного завода общества А.Я.Коопа» (в советские времена - госзавод № 14) Герхард Ремпель – тоже не «пролетарий» .
«Запорожец», получивший несколько призов в СССР и привлекший внимание на выставке в Персии, выпускался в количестве всего 20 машин в месяц (примерно столько же, сколько марксштадтский «Карлик») и стоил дорого - 1800 рублей. Но на него, как и на детище Мамина, выстраивались очереди. Но в очередях не было представителей колхозов. «Первенцы» были объявлены – и об этом писали советские газеты – «кулацкими» тракторами. Как будто техническое изделие может иметь классовые признаки…
Руководство завода подсчитало, что при закупке новых станков стоимость трактора можно снизить до 800 рублей – тогда их раскупали бы, как горячие пирожки. Но для этого нужен кредит в валюте, а банки – только государственные, и решают, кому и на каких условиях выдавать кредиты, советские бюрократы. Они валюту не выдавали. Советчики скажут: не было денег. Ложь. Большевики находили валюту на такие грандиозные махинации, как «Алгемба» и Паровозная афера, не говоря о закупке любимых чекистами кожаных курток в Финляндии. Станки для небольших тракторных заводов стоили куда дешевле…
По-своему антиНЭПовские саботажники были правы. В СССР «кулаками» объявили всех эффективных крестьян, а именно они покупали «Карлики» и «Запорожцы». Не бедняки же, не горлопаны-бездельники – надёжа и опора советской власти! Те ничего купить не могли – они способны только «всё взять и поделить». Что они и сделали в коллективизацию.
В 1925 г. СНК принял решение о прекращении производства «Карликов», «Запорожцев» и «Коломенцев-1»: единственной моделью, которую должны были выпускать в СССР до пуска новых тракторных заводов, был «Фордзон-Путиловец». Который, вспомним, вчистую проиграл «Запорожцу» (а значит, и его «собратьям») на соревнованиях.
Всего было произведено около 900 «Запорожцев», от 500 до 800 «Карликов» и 231 «Коломенец-1». Для СССР это было каплей в море.
«Фордзон» победил потому, что – американский. Большевики ненавидели отечественных капиталистов и нэпманов, не доверяли своим беспартийным инженерам (а какой нормальный инженер вступит в их партию?). Но большевики преклонялись перед иностранными капиталистами и в огромных количествах нанимали иностранных инженеров. Которые глубоко презирали большевиков и идею коммунизма, но за деньги работали неплохо, к тому же, не связанные с населением, не представляли политической опасности. «Преклонение перед иностранщиной», как говорили в СССР в конце 1940-х, в 1920-е было тотальным. Но самым важным аспектом победы «Фордзона» было то, что он со своим керосиновым двигателем и 3000 деталей был слишком дорог и сложен для «кулака», задавленного налогами и затравленного красными активистами. А колхозы с их льготами могли позволить себе питерского «американца» - неважно, что в их неумелых и ленивых руках машины всё время ломались и производительность их была очень низкой. Родное советское государство всегда было готово помочь своим крикливым и криворуким апологетам.
История первых советских тракторов показывает, что НЭП в СССР даже временно не победил. Враждебные ему силы обладали огромным влиянием в центральной власти и абсолютным – в регионах. Они сорвали не только производство «кулацких» тракторов, они угробили НЭП для того, чтобы объявить его неэффективным. Среднее и низшее звено советской бюрократии так и не приняло его. Во власть в Гражданскую войну пришли люди, привыкшие все проблемы решать просто – наганом и мандатом на совершение всего, чего угодно. Управление экономикой они видели примерно так: приказал заводу делать трактора – и пущай делают (как – это их проблемы), иначе – к стенке. И крестьянами управлять они хотели так же, отсюда и любовь к колхозам-коммунам. А тут – какие-то оборотные средства, рентабельность, рыночные цены… «Контрреволюция одна», - как говаривал Шариков.
Самостоятельный человек, не зависящий от власти, большевиков возмущал самим своим существованием, будь то «кулак», нэпман или крестьянин-единоличник. Поэтому и было в 1928 г. принято решение загнать крестьян в колхозы. Новые огромные тракторные заводы – Сталинградский, Харьковский, Челябинский, и перепрофилированный Путиловский (Кировский) - производили копии американских «Интернациональ 15/30», «Катерпиллера» и «Фармолла». В американском исполнении это были прекрасные машины, но советские копии отличались низким качеством, они были сложными в ремонте и обслуживании. Поэтому в СССР больше половины машинного парка постоянно простаивало.
Но главное – в другом. Трактора, производимые в первую и последующие пятилетки, в колхозы не поступали. Колхозы были нищими структурами, и платить за технику они не могли. Трактора поставлялись в машинно-тракторные станции (МТС), которые были государственными организациями. Им колхозы платили за обработку земли. Работники МТС были госслужащими, т.е. привилегированным сословием на селе, которые в 1930-е гг. даже производили аресты колхозников. Только Никита Хрущёв в 1959 г. приказал расформировать МТС, а их техника была принудительно продана колхозам (что их разорило).
Советские «эксперты» иногда пишут, что «Карлики» и «Запорожцы» к 1930-м гг. якобы «устарели». Они устарели разве что для полей Оклахомщины, на которых машины подобного типа использовались в первые годы ХХ века. А последний «Запорожец» использовался аж до 1958 г., после чего был сдан в музей в полном порядке и готовности к работе – ни одно челябинское или сталинградское изделие не сохраняло работоспособность 30 лет. Стоит вспомнить о знаменитом немецком тракторе Lanz Bulldog – настолько популярном, что теперь во многих странах трактора называют «бульдогами».
Он был сконструирован в 1921 г. для разорённой войной и репарациями Германии по тому же принципу, что наши «Гномы» и «Запорожцы»: с максимально простым двигателем, способным работать на любом топливе и с калильным зажиганием. Так вот, «бульдог» уже после Второй Мировой войны выпускался не только в Германии, но и в Бельгии, Испании, Франции, Польше, Австралии и Аргентине. Причём в Западной Германии его выпускали до 1959 г., а в Аргентине – аж до 1979! Как это его советские аналоги умудрились «устареть» к 1925 г.? Просто «бульдог», как и «Карлики» с «Запорожцами», выпускался для небогатых и не очень технически грамотных крестьян, и в этом качестве ему была суждена очень долгая жизнь. Которую «собратьям» насильственно прервали враги НЭПа в 1925-м.
***
Судьба Якова Мамина, по советским меркам 1920-30-х гг. была, можно сказать, счастливой. Его не расстреляли и даже не бросили в лагерь (что можно объяснить только тем, что перегруженные «работой» органы ОГПУ-НКВД о нём забыли). Он даже работал на Челябинском тракторном заводе на рядовой должности (создатель первого российского трактора, конструктор уникального дизеля и первого электроплуга!), и умер в 1955 г.
Леонарду Унгеру не повезло. В 1927 г. его отстранили от работы на родном заводе. К фамилии «Унгер» в документах – то ли от безграмотности, то ли по злому умыслу – начали приписывать букву «н», превратив в однофамильца знаменитого «чёрного барона». В 1933 г. Унгера арестовали и дали 5 лет лагерей, а в 1937 г. расстреляли.
***
История первых советских тракторов наглядно показывает, что советской власти подъём сельского хозяйства не был интересен. Если бы они хотели больше хорошего и дешёвого хлеба, мяса и молока, то ставка бы делалась на «кулаков», а не на не умеющих и не желающих работать активистов. Тогда «Карлики» и «Запорожцы» производили бы на десятках небольших предприятий по всей стране, что обеспечило бы быстрый подъём сельского хозяйства. Только разбогатевшему селу советская власть с её идеологией была бы совершенно не нужна, и большевики это прекрасно понимали. Для них главным было уничтожить ненавистный НЭП с его очень ограниченной, неполноценной, но – свободой, и закрепостить крестьян в колхозах. Цель коллективизации – вовсе не обеспечение поставок хлеба в города и на экспорт, якобы ради индустриализации. Цель – лишение крестьян собственности и социальной мобильности. Для этого лошадей у крестьян отобрали, а «кулацкие» трактора прекратили производить. Продукция ЧТЗ, ХТЗ и СТЗ – не для крестьян, а для государственных МТС. А тот факт, что сельское хозяйство резко сократило производство продуктов питания – это для коммунистов было на последнем месте (всё равно средства на индустриализацию давал не хлеб, а золото, нефть, уголь, лес и руды металлов). Зато крестьянство из свободного класса было превращено в зависимое и бесправное население.