Как сделать поп-звезду из замарашки? как толстую и темную, и неудобочитаемую книгу вроде «Капитала» превратить в бестселлер? Как совершить революцию там, где никто об этом не помышляет? Как, наконец, основать новую религию? – как ни странно, в рецептуре всех этих, столь непохожих конечных продуктов, есть нечто общее. Некий связующий субстрат, делающий реальностью то, что без него оставалось бы только далекой голубой мечтой.
Специалисты до сих пор гадают о том, чем было явление «битломании», которая безумным штормом пронеслась по миру в середине 60-х, и, так же резко завершившись, оставила после себя руины старого консервативного мира…
Да, конечно, не в одних Битлз было дело. Наступление на цивилизацию шло по всему широкому культурному, социальному и общественно-политическому фронту: рушились прежние культурные табу, законы, охраняющие мораль, бунтами взрывались университеты, поднимали голову «черные пантеры», заявлял о себе лгбт-активизм… На пике этого общественного цунами Франция Де Голля чуть не была снесена революцией, а количество наркоманов в США перевалило за 20 млн. человек. В общем, в 1970-м мир очнулся в мире совсем не том, каким он был еще пять лет назад. И всеопределяющим знаком и символом этих изменений по сей день остается «битломания»… https://vz.ru/opinions/2019/12/8/1002190.html
К битломании как таковой мы еще вернемся. Теперь же, коль уж мы решили в поисках единого субстрата идти к истокам, обратимся к явлению в этом ряду однозначно первому. Оно и называлось похоже. Точнее, слово «битломания» именно его и калькировало, имея в виду эпидемию, разразившуюся за более чем сто лет до нее. Да, мы имеем в виду историю того, как на музыкальный небосклон взошла первая — во всех ее сегодняшних смыслах поп-звезда, имя которой было Ференц Лист.
Нет, мы, конечно, не хотим сказать, что Лист не был великим пианистом. Разумеется, был. Но то, что творилось на его концертах и вокруг его имени в период с 1841 по 43 гг.- было чем-то гораздо большим, чем просто успех талантливого человека. Чем-то сродни магии, шаманизму, выходу подспудных бессознательных энергий… Да и само время странным образом было схожим с 1960-ми: невероятная активность всей общественной жизни, революционное напряжение по всей Европе, кончившееся взлетом марксизма и невероятным успехом «Капитала». Всё это скоро накроет Европу мощным политическим цунами. Но первые знаки всеобщего помешательства, как всегда улавливала культура, и музыка, как самое, наверное, фундаментальное, глубинное и пророческое из всех искусств…
Это было время, когда только что отгремела слава Бетховена, обрушившего в мир мощный каскад неслыханных еще в музыке титанических чувств… А по концертным залам европейских столиц метеором пронеслась комета Паганини – невиданного виртуоза и первопроходца в искусстве сольных выступлений.
8 марта 1824 г., когда 12-летний Ференц Лист дебютировал в Париже, вызвав восторг прессы, писавшей о том, что «душа Моцарта вселилась в тело юного Листа», Паганини был уже достаточно знаменит. Говорили, что «в его игре есть нечто, что приводит людей в смятение». Сам Шуман заметил, что в «искусстве выступлений перед публикой наступил «поворотный момент».
Но в успехе Паганини завораживал не только демонический блеск таланта, но и неровный блеск золота — его гонораров. Через несколько лет в том же Париже за двенадцать выступлений он заработает сто шестьдесят пять тысяч франков.
В 1832 году во время эпидемии холеры в Париже (когда люди, слушая удивительного скрипача, забывали о страхе смерти) Лист испытает нечто, о чем будет говорить, как об «ослепительной вспышке сознания», о чем-то, что навсегда изменит его отношение к жизни.
Что щелкнуло в мозгу молодого венгра? Познал ли он секрет успеха? Во всяком случае, он знал себе цену, знал, на что он способен. Обладая изумительной техникой, Лист поклялся себе, что станет «Паганини фортепиано». Он напишет себе новый репертуар, составленный, в частности, из виртуозных «этюдов» на темы Паганини, и в декабре 1837 года покажет программу в миланском Ла Скала перед тремя тысячами зрителей.
В то время для пианиста это было почти немыслимо. Понятия сольного выступления до Паганини вообще не существовало. Итальянский «демон» показал, какие возможности открывает новый, неизведанный еще жанр и формат. А Лист воспользовался этим открытием со всей энергией, честолюбием и изобретательностью молодого таланта.
Секрет был не так уж и сложен, как и предпринятые им меры. Молодость, красота, виртуозная техника — всем этим он обладал сверх меры. Оставалось одно — отбросить предрассудки и привычные рамки и выдвинуть рояль и исполнителя под луч прожектора.
Лист первый понял, как надо исполнять роль звезды. В его время игра по памяти считалось дурным тоном, выглядело высокомерием, но Листа это не смущало. Он выкинул ноты, он поставил рояль так, чтобы вдохновенное лицо пианиста в ниспадающих прядях волос было видно залу. Он придумал играть попеременно за двумя роялями, чтобы видеть его могли все без исключения… Разрешая напряжение ожидания, он стремительно выходил из-за кулис и в буре восторженных криков занимал свое место. И, конечно, главное: виртуозная техника и настоящий шквал эмоций, которые этот невероятно талантливый красавец выбрасывал в зал с ошеломляющей энергией…
Во всем этом было «нечто демоническое… когда он играл, его лицо менялось, а глаза горели», говорил о выступлениях Листа Ганс Христиан Андерсен. Критик Стасов из холодной Москвы, с русской страстью, мгновенно готовой влюбиться во все новое, европейское, озаренное магическим туманом слухов, писал: «Мы были как влюбленные, как бешеные. И не мудрено. Ничего подобного мы еще не слыхивали на своем веку, да и вообще мы никогда еще не встречались лицом к лицу с такою гениальною, страстною, демоническою натурою, то носившеюся ураганом, то разливавшеюся потоками нежной красоты и грации…».
Женщины же просто выли от восторга, вскакивали на сидения кресел, падали в обморок в экстатических припадках, дрались из-за его шелковых платков и перчаток, разрывая их в клочья на сувениры, собирали пепел его сигар, сливали кофейную гущу с его чашек, благоговейно храня ее в священных стеклянных склянках…
Известно начало этого безумия: декабрь 1841-го г., Берлин. Слух о скором прибытии Листа переполошил тогда весь город. Весь путь шестерки белых лошадей музыканта по улицам сопровождал неописуемый флер восторга и обожания. Концерт же в Sing-Akademie zu Berlin обратится в тот безумный апофеоз, который скоро охватит всю Европу…
Газеты, описывая происходящее, будут использовать такие слова как истерия, психоз, «лихорадка Листа», «инфекция», на полном серьезе предлагая меры по «иммунизации населения». Язвительный же Генрих Гейне найдет точное слово — «листомания», первым же заподозрив во всем этом нечто не вполне спорадическое и непосредственное…
«Возможно, решение вопроса … плывет по весьма прозаической поверхности. Мне иногда кажется, что все это колдовство можно объяснить тем фактом, что никто на земле не знает так хорошо, как организовать свои успехи или, скорее, свою мизансцену, как наш Ференц Лист. В этом искусстве он гений… Аристократичнейшие личности — его кумовья, и его наемные энтузиасты образцово выдрессированы» , — писал он в письме, в котором впервые употребил слово «Листомания». И, кажется, попал в самую точку.
Выигрышным билетом, который вытащил Лист, был Гаэтано Беллони , его музыкальный агент. Заметим, что самого такого понятия до этого момента не существовало. Но в феврале 1841 года Лист вдруг понял, чего ему не достает. И ему указали на того самого нужного человека.
Именно Беллони изобрел ту «матрицу раскрутки звезды», которой пользуются до сих пор.
Что делал Беллони? Прежде всего, в каждый город, который предстояло посетить Листу, он прибывал заранее. Главным было – не столько подготовить залы, сколько создать атмосферу: сенсационных, таинственных слухов, ажиотажа в модных салонах и городской прессе… И к тому времени, когда Лист триумфально въезжал в город в неизменной шестерке белых лошадей, — слухи о «поцелуе Бетховена», о королевской фрейлине, носящей в медальоне пепел его сигар, — уже будоражили город, всё уже ожидало кумира и готово было пасть к его ногам. И, конечно, полноценными боевыми обоймами были заряжены неизменные отряды вдохновенной молодежи и истеричных дам…
Важнейшим моментом успеха Листа было и в высшей степени благосклонное отношение к нему сильных мира сего. Если Паганини, продолживший ему путь, так и не смыл пятна со своей репутации, то репутация Листа была безупречна. Ему покровительствовали короли и церковники самого высокого ранга.
В этом смысле даже самого Беллони можно назвать лишь следствием. Фундаментальным же вложением Листа стало, вероятно, своевременное его вступление в 1841 году масонскую ложу «Единство» («Zur Einigkeit») во Франкфурте-на-Майне и ложу «Zur Eintracht» в Берлине. С этого момента перед нашим гением как по волшебству открылся вход в высшие салоны, королевские дворы и лучшие дома Европы.
В нашумевшей книге «Кто убил классическую музыку», Норман Лебрехт пишет как, будучи приглашенным в Букингемский дворец, Лист был так огорчен состоянием монаршей мебели королевы Виктории, что не преминул предложить ей собственные золоченые кресла. А на церемонии отказывался играть, пока коронованные особы не кончат перешептываться. Чтобы так вести себя с королями, нужно иметь очень надежные тылы, не правда ли? Замечательно, что той же (почти слово в слово) манерой поведения запомнились и «Битлз», за феноменальным успехом которых стояли столь же надежные структуры.
Кстати, секрет не только успеха, но и разумной его продолжительности был идеально вычислен Листом: примерно два-три с половиной года — столько может длиться естественное или искусственно вызванное истерическое возбуждение толп.
Конец листомании ясно датируется январём 1843-го. Когда в следующий раз Лист посетил Берлин, концерт прошел почти незамеченным, а люди, год назад впадавшие в экстаз от одного его вида, смущенно прятали глаза и дивились сами себе — что такое с ними тогда происходило?
Но сам Лист был уже совершенно спокоен. Он и не собирался вечно жить ролью звезды. Заработав за одну триумфальную неделю 1842 года в Москве на шикарный особняк в Париже, имея четверть миллиона франков в банке Ротшильда, он мог позволить себе более не думать о земном успехе. В тридцать лет он оставил звездную карьеру, чтобы посвятить себя музыке более серьезной.
Несмотря на весь авантюризм, он был все же замечательный композитор, и, в сущности, хороший человек. Большую часть зарабатываемых денег он тратил на благотворительность и помощь не столь удачливым друзьям-композиторам. Удрученный не слишком праведной жизнью звездных лет, он глубоко ушел в религию: «аббат Лист» — так называли его в зрелости совсем не в шутку.
Но то, что он сделал и что получило имя «листомании» стало настоящим роком ХХ века. «Управление массовым бессознательным», изученное Фрейдом, в руках его племянника и агента Эдварда Бернейса , изобретателя PR (Public Relations) стало мощным оружием массового поражения. Используя технологии, которыми овладел еще Беллони, Бернейсу в 1915 году удалось ввергнуть целую нацию в массовое помешательство, превратив образцовых американских обывателей, настроенных изоляционистски, в жаждущих крови вояк… http://vz.ru/opinions/2016/12/1/845672.html
Технологии оказались крайне просты: достаточно было только безудержно врать, обращаясь не к сознанию, а к инстинктам. И это было только начало!
В 1975 году Кен Рассел снял фильм «Листомания » с солистом группы The Who Роджером Гарри Долтри в главной роли (Ринго Старр играет там папу римского). Фильм – типичная расселовская буффонада и фарс на грани фола с педалированием еврейской (памятуя, вероятно, известное ленноновское: «шоубизнес – это продолжение еврейской религии») и фашистской (где Вагнер превращается в Гитлера и Антихриста) темы. Так или иначе, посмотреть это полезно (как и постановку «Иисус Христос — суперстар», особенно версии 2000 года), чтобы лучше понять мир, в котором мы живем. Мир, в котором превратить человека в зверя или восторженного фаната Лжеца с большой буквы оказывается проще, чем изжарить яичницу.
Владимир Можегов
Теги: битломания, шоу-бизнес, Эдвард Бернейс, РR-технологии, «Листомания»
Читайте больше материалов на нашем сайте