«Не читайте историю — читайте биографии, потому что это — жизнь без теории».
Бенджамин Дизраэли.
Маме моей почти 80. И ей все чаще хочется покопошиться в памяти, повспоминать и порассказывать, и чтобы ее послушали. Я вижу, что это такая потребность у пожилых людей. Будущего остается мало, настоящее, оно однообразное, да еще в наше время, когда пандемия, и даже на концерт в ДК не сходить. Остаются воспоминания.
А нам же все некогда, да и надоедает, по правде сказать, многое уже слышала, углубления эти постоянно в пучину мутных вод, пока побарахтается там, пока выберется на бережок, а бывает, что и тропинку то потом найти не может, пока разводила грязную ряску, и забыла, куда до этого шла...
У меня, бывает, не хватает терпения. Я говорю: - Мама, записывай свои воспоминания, внуки вырастут, почитают. Сейчас то им некогда, и не интересно, может быть, а потом наступает момент, когда задается человек вопросом: Кто я, кто мои предки? Как они жили?
Купила ей толстую тетрадку и набор авторучек. Но, станет ли писать? Не знаю.
Но теперь, когда она начинает меня погружать в длинный свой рассказ, а мне недосуг, я говорю: Записывай, записывай, вот как рассказываешь, так и пиши.
И я записываю.
Родители мои познакомились в Барнауле. Мама, окончив десятилетку, движимая желанием заработать свои деньги и купить или сшить новую юбку для мамы(бабушки (домашняя юбка ее была старой, бесконечно-стиранной, с заплатами – символ бедноты)), поехала за старшей сестрой Зинаидой в Барнаул на комсомольскую стройку.
Там ее, подсобную рабочую, заметил каменщик Женя. «Это что за цыганенок такой шустрый …» - отметил он про себя. Мама моя была черненькой, с монголоидными чертами лица и карими глазами. Еще она была быстрой, ловкой, и выносливой. Ведь дома они с Зиной были главными работницами и на покосе, и на другой нескончаемой домашней работе.
Молодые люди - наши будущие папы, мой и Любашкин, стали провожать по вечерам сестер до общежития. Ходили все вместе в кино и на танцы.
Очень быстро эта романтика закончилась замужеством обеих сестер. Зина приехала к родителям с мужем и только что произведенной на свет дочкой. Вскоре молодой семье выделили комнату в рабочем бараке. А меня мама рожала уже в родном поселке.
Потом был город Дзержинск, где мои юные родители терпели множество испытаний нищетой и голодом. Не смертельный голод, конечно, но авитаминоз у мамы был, и попросту случалось, что нечего было есть. Я в то время была на грудном вскармливании, а кормящей маме явно не хватало питания.
Намучившись, отец решил отвезти семью в деревню Вышку, к своим родителям. В семье, кроме отца были еще его сестры. Мама моя отъелась молоком и сметаной. Но, «полакомилась, и будя» - сказал свекор, сливки снимали и еженедельно возили продавать на рынок. Мама моя заплела косички и трудилась изо дня в день по дому: стирала, мыла полы, ездила торговать сметаной. Торговка из нее никудышная, а вот стирала она качественно, отстиранные и подсиненные ею простыни ослепительно белели, развеваясь на веревке в огороде. Это не могли не заметить деревенские женщины, ходившие мимо на колонку за водой, и нахваливали соседскую сноху.
Так шли день за днем. Мама моя, как Зулейха из сериала о татарской женщине, недавно показанного по тв, трудилась целыми днями по хозяйству, и так бы наверно и прошли годы. Но приехала старшая сестра Антонина, посмотрела на Катю с косичками, в заношенном ситцевом платьице, и сказала: - что это мама с папой тебя выучили, десятилетку ведь окончила, для того что ли, чтобы ты коров доила, да на базаре торговала?! Так и просидишь здесь молодые годы. Давайте ко, приезжайте с Женькой обратно в отцовский дом, с Верочкой мы поможем, а ты пробуй поступить в медучилище.
Так и сделали. С тех пор мы жили в поселке. Отца забрали в армию, поздно забрали, потому что ранее он был комиссован по здоровью, у него выявилась неясная какая-то форма туберкулеза, а у меня манту не в норме все мои младенческие и дошкольные годы.
Мама поступила в Богородское медучилище, на фельдшерско-акушерское отделение, и жила там в общежитии. Приезжала два раза в месяц. Я всегда очень тосковала по маме. Об этом я пишу в своих опубликованных в прозе Картинках.
Помнится, жду ее, жду, она приедет такая красивая, особенно зимой, клетчатый красный с бордовым шарф, который она носила на голове вместо шапки, и песцовый воротник так вкусно пахли морозом и духами «Красная Москва». Я любила уткнуться в этот ее песец носом. Это были короткие минуты счастливой безмятежности, потому как, мама моя не переносила всяких "кошачьих нежностей". Так быстро пролетали эти два дня, и снова мама уезжала на учебу, а я с первого дня ее отъезда, принималась снова ждать ее. Скучать по ней, и ждать.
А вот справила ли мама бабушке юбку тогда, я так и не знаю.