5 января, в 4 или 5 утра постучали в дверь. Очень вежливо забрали меня из дома. Потом допросы. С пристрастием.
В обед я оказался в ИВС при Советском отделе. Небольшое, одноэтажное здание. Длинный коридор, с камерами в обе стороны.
Я столкнулся с Системой впервые. Было больше интересно, чем страшно. Помещение примерно 3 на 4 метра. Нары через всю ширину комнаты, на высоте 60 см. Очень тусклый свет. Одна лампочка. В углу стоит ведро.
Больше ничего. Всё, что остаётся, это общение. Взрослый мужик, говорит, не понимаю, что произошло. Новый год, выпили, поругались с женой. Она напрыгнула на нож.
Второй мужик с похмелья привязал жену к стулу и пытал её утюгом. Чтобы отдала заначку, похмелиться. Соседи вызвали милицию. Жена, с ожогами, написала заявление из больницы.
Третий, взрослый, серьёзного вида, бурят, за какие то махинации. То ли чеки, то ли авизо. Не понял. Его выкупили через несколько дней. Он даже не переживал за свою судьбу. И с нами дел не имел.
На третий или четвёртый день привели иркутянина. Владимира Кузнецова. большой, серьёзный мужик. Вёз цистерну алкоголя из Иркутска в Бурятию. Всегда проходило, а сегодня арестовали. Болтал много, ничего не боялся, знал, что не будет сидеть. Питание было хорошее. Через три дня выпустили.
Прошло десять дней. Допросы, напрягалово, очные ставки. Поехал в тюрьму.
Ничего не знаю. Мало, что вижу. Выгрузили. Холодные камеры, предвариловка. Обыск, самый унижительный, позорный. Всё время холод и хочется в туалет.
Подвал. Темно. Нас много человек. Есть люди, прибывшие до нас. Есть люди, которые знают, что делать.
Обыск. Баня. Врач. Какие-то уколы. Не знаю, что это. Конвейер. На вопросы не отвечают, гонят вперёд, вперёд. Баня это большой зал. По потолку идут трубы с отверстиями. Оттуда льётся кипяток. Мылишься, заскакиваешь на 5 секунд под кипяток, потом ещё и ещё.
Я попал в тройник. Это камера на три человека. Но сидят в ней 6 (шесть) человек. Сколько кроватей? Шесть? Нет. Комната на три человека. Очень маленькая. В ней две двухярусные кровати. То есть четыре места.
В камере сидят шесть человек. Спать приходится по очереди. И не только спать. Стульев и стола нет. И места нет. Отдыхать приходится по очереди.
Камера в длину метров пять, и в ширину метра три. Две двухярусные кровати. Возле входа небольшая занавеска, туалет, очко в полу.
Окно большое, зарешёченное в несколько раз. Без стёкол. Зашитое, всем, чем можно. На улице январь. Окно заложено.
На второй день пришлось отдать шерстяной свитер и такие же носки. При мне они были расплетены на нити.
Через неделю при мне перепиливали кондарь (дужку спинки железной кровати) лезвиями из одноразовой бритвы.
Через две недели я уже работал на "байкале". Почта через систему унитазов, сливов. Из распущенных свитеров и носков пряли длинные верёвки меняющегося диаметра.
На конце очень тонкой верёвки вплетали несколько крестиков из спичек. Пять или шесть, на расстоянии 10 сантиметров друг от друга. В соседней камере делали то же самое.
По стуку в стену мы бросали верёвку в унитаз и лили в него воду, соседи делали то же самое. В общем сливе верёвки и спички перепутывались. И мы или соседи вытаскивали теперь уже общую цепь в камеру.
Привязывали почту, небольшие кульки с сигаретами, чаем, письмами, запрещёнными веществами, упакованными в газету и полиэтилен, и отправляли дальше.
Так работала почта на "тройнике". Длинном коридоре с несколькими камерами. Периодически эту "байкальскую почту" перехватывали опера. Иногда почта просто терялась, смывалась. За что я имел проблемы со смотрящим по продолу и после тюрьмы. В мирной жизни.
Выпиленным кондарем просверлили отверстие в соседнюю камеру, что облегчило "почту", и на улицу. Из газет, бумаги делалась длинная труба. В неё вставлялся лёгкий шарик с шерстяной ниткой.
В определённое время, по сигналу, дули в трубки, запуская шарики с верёвочками и спичками. В противоположном корпусе делали то же самое. Через несколько попыток нитки встречались и перепутывались.
Так налаживалась связь между корпусами. Так переправлялась почта. Естественно, что периодически почту перехватывали работники УФСИН.
Забыл сказать, кондарь пилили дня два, все сокамерники по очереди. Потом делали "зубья" на нём. Потом несколько дней бурили в соседнюю камеру и на улицу. Под присмотром охраны. Медленно, тихо.
Там же я научился делать бульбулятор из двух лезвий, пить чифирь и видеть людей. Потом это умение пропало. Те, кто долго за решёткой, видят людей насквозь довольно долго. Но и у них это пропадает со временем.
Сокамерники менялись. Запомнил не всех. Я сидел, типа, в "экономическом" отделе. Менеджеры, чиновники, акционеры и так далее. И пара непонятных людей, которые всё настраивали. В плане тюремной жизни.
Объясняли, про прогулки, про баню, про почту, про поведении при обыске камеры и допросе.
В это же время в СИЗО находился мой старший родственник, который поддерживал меня чаем и сигаретами (внутренняя валюта) и добрыми словами. Благодаря его советам, я всегда делал зарядку и ходил на прогулки и в баню.
В камере сидел "жирный менеджер", который спрятал деньги. Доказательств не было. После следствия он мог выйти на свободу. Потом к на подсадили одного армяна, который крепко задружился с менеджером.
Через две недели совместной жизни и задушевных бесед, менеджер поделился о месте, в котором деньги, через неделю получил срок и отбыл. Армян был подсадным казачком.
Мы все подозревали друг друга, поэтому старались не общаться "по делам".
По средам или четвергам меня вывозили на допросы. Из СИЗО привозили в ИВС при отделах милиции. Общаться, сидеть приходилось с совершенно разными людьми, с совершенно разными преступниками.
Сидел с киллером Сарафаном. Не поверил. Не общался.
В ИВС мясокомбината сидел с Берёзой. Местным авторитетом. Зима 2000 или 2001 года. В камеру приносили чай, Берёза звонил друзьям и знакомым по местному телефону. Я старался сидеть в сторонке.
Раз неделю били. То в одном отделе, то в другом. Без злости. Без личной неприязни. Просто работа. Не уродовали. К показаниям добавить ничего не мог.
Потом перевели в общую камеру. И начался новый период. Но это совсем уже другая история.
Вышел лысый, бледный. В телогрейке. В чужих ботинках. Пошёл в сторону трассы. Денег нет, документов нет. Только справка об освобождении.
Автобус меня подобрал. Денег за проезд кондуктор не просил. Видимо, я не первый бледный на этой дороге.
Потом дом, родные. Страх перед формой, перед людьми в форме ещё долго был во мне. На болевом уровне, на уровне рефлексов.
Вот такая моя жизненная история.
Подписывайтесь на канал! Здесь только интересные истории!
Моя деревня в советское время. В лихие 90-е. И сейчас