Европейскому объединению угля и стали 71 год. Договор о сотрудничестве и взаимопомощи в угольной и сталелитейной промышленности, подписанный в 1951 году шестью западноевропейскими странами, стал прообразом радикальной перемены модели отношений между европейскими странами, резко и быстро изменившей жизнь в Европе к лучшему после тысячелетней истории бесконечной резни и войн, самые убийственные по количеству жертв из которых произошли сразу перед тем, как насовсем (на момент подписания соглашения о дружбе промышленностями Вторая мировая закончилась только шесть лет назад, и четыре из шести подписавшихся стран по ходу неё были оккупированы пятой — Германией, главным союзником которой была шестая — Италия).
После этого масштабы и интенсивность образования союзов стран в Европе только возрастали, пока они не образовались, наконец, в Евросоюз в 1992 году. Однако формирование ЕС не объединило, а завершило процесс объединения Европы, начало которому было положено в 1951. Именно этот год и считается годом запуска если не Евросоюза per se, то единой Европы как проекта (обретшего в 1992 форму Евросоюза).
После Второй мировой Европа стал не только самым мирным регионом планеты, в чём остальному миру, войны в котором (в том числе, развязанные или поддерживаемые европейскими странами) не прекращались, остаётся европейцев только поздравить, но и создала самую успешную модель международных отношений в истории — Евросоюз. Модель, успех которой, как три поколения жизни в мире без войн, пока компактно ограничен пределами политической карты Европы, но модель Европейского союза универсальна, применима по всему миру — и, прямо говоря, остальному миру даже нужнее, чем Европе, потому что от конфликтов, международной напряжённости и проблем прямо по линии своих границ страдает, с полсотни стран, а если взять все страны, которым европейская модель отношений с соседями способна принести огромную пользу даже за счёт улучшения нейтральных отношений на союзные — то таких, наверное, наберётся за сотню — то есть, адаптация модели отношений между суверенными национальными государствами в Евросоюзе суверенными национальными государствами по всему миру принесёт прямую пользу от ощутимой до большой каждой второй стране, а от предотвращения будущего вреда выигрывает буквально весь мир.
Россия при этом в шорт-листе стран, у которой проблемы проходят прямо по границе — от сложных отношений до войны с соседями. При том, что для России модель Евросоюза и вовсе не чужая, а, в некотором роде, знакома России больше, чем любой другой стране, не входящей в ЕС — по СССР.
Принципы в основе Евросоюза очень напоминают принципе в основе идеи СССР, каким он задумывался (но каким ни дня не был).
Тем не менее, идея, стоявшая за СССР, от этого хуже не становится — это была отличная идея для 1922, а в 2021 не только сохраняет актуальность, как многие и проблемы в международных отношениях сто лет спустя, но в XXI веке идея СССР уже не просто идея (тем более — нереализованная идея), а, наоборот: идея, которая была проверена на практике и доказана невероятным успехом в реальности опытом Евросоюза.
Идея СССР была очень хороша — фактически, открытая конфедерация равноправных республик, фреймворк для расширения хоть на весь мир.
Разумеется, Евросоюз не пытался построить «второй СССР» по ленинским эскизам. С определённой уверенностью можно сказать, что между 1951 и 1992 в Европе даже не строили первый Евросоюз, контуры которого вырисовывались постепенно.
Сходство нереализованной идеи СССР с принципами реализации Евросоюза, скорее, из разряда примеров сходства решений из истории разных стран, приходившим к ним независимо, оказываясь в схожих исторических обстоятельствах. И принципиальное сходство идеи СССР и принципов Евросоюза, скорее, вторично, по отношению к главному — общей эпохи, в котором они сформировались. И важна здесь именно сама модель.
Сравнивать между собой опыт СССР и Евросоюза бессмысленно, потому что в обоих случаях речь об уже состоявшихся событиях, произошедших в прошлом. А история — это, всё-таки, наука о будущем.
По отдельности что советский, что европейский опыт не вызывают большого интереса ему следовать. В случае СССР — следовать можно только неудачному опыту, потому что в 1922 Ленин уже тяжело болел и СССР при рождении был встречен мощной оппозицией среди большевиков, на стороне которой был Сталин. А успех Евросоюза интуитивно списывается как что-то, что только Европа себе позволить и может. Бонус за успех. Страны, которые добились двух успехов: они среди самых богатых и благополучных стран в мире, и они живут в регионе без войн уже четвёртое поколение подряд — становится доступен третий уникальный успех: единое пространство размером в регион для всех его жителей и новая модель международных отношений между независимыми национальными государствами, от которой все выигрывают, а проблемы уменьшаются.
Однако рядом друг с другом опыт СССР и Евросоюза открывает другую картину. Конфедеративная модель Евросоюза XXI века была придумана и воплощена в отсталой пост-царской России, в которой к состоянию, до которого была доведена при царском режиме к 1917, после него пережила ещё Гражданскую войну и интервенцию. Конечно, СССР ни дня не был подлинной конфедерацией как Евросоюз — он был собран вместе огнём и мечом, а не референдумами, и отпускать из него по желанию никто не собирался. Тем не менее, модель из нескольких республик — 15 под конец — там, где раньше была одна Российская империя — казавшаяся и, наверное, до сих пор, кажущаяся многим странной, всё-таки обернулась одним значительным историческим успехом, пусть и под конец: скорее всего, тот факт, что линии распада СССР были начерчены уже при его основании, и позволил империи, со всех сторон — и на западном направлении (Прибалтика, Украина, Беларусь), и на кавказском, и на среднеазиатском, прираставшей веками кровопролитных войн — под конец быть мирно распущенной по соглашению трёх республик из 15.
Если бы СССР дошёл до 1991 в виде одной гигантской РСФСР на 300 миллионов человек, не составленный из 15 национальных республик — это не значит, что он бы не распался. Границы — это линии на карте. И отсутствие границы не остановило ни одного распада в истории — так же как наличие границы не остановило ни одного вторжения. Распад-то идёт не по границам, а между людьми. И в РСФСР на 300 млн, в которой на 150 млн русских приходится 150 млн людей других национальностей, каждая из которых — от эстонцев до грузин, от украинцев до таджиков — хочет своё национальное государство — то в отсутствие удобно намеченной линии отрыва и понимания, где заканчивается Россия и начинается другой народ, Россию буквально бы разорвали на части. В итоге границы бы более-менее всё равно получились бы теми же, вопрос был бы только, сколькими годами войн и жизнями людей тот же самый результат был получен дороже.
Хоть СССР и не получился таким, как задумывался, с самого начала, распад СССР всё же послужил proof-of-concept, одной из самых важных идей в основе идеи СССР и практики Евросоюза: чтобы не бояться межнациональных конфликтов нужно полюбить право народов на самоопределение. Чтобы не бояться попыток побега союзников — стратегию выхода из союза нужно согласовывать как часть условий его создания. Сам факт свободы выхода из союза делает его прочнее, потому что заменяет подозрения среди союзников доверием.
Как показывает опыт той же Европы, покидать благополучные отношения народы не хотят, даже если специально чтобы их об этом спросить, устроен отдельный референдум.
И никто не хочет покидать эффективный союз — союз, от которого участники получают пользу, ради которой его заключали — из таких союзов не сбегают, из таких союзов исключают.
Конфедерация Евросоюз — это именно такая модель. Привлекательность модели не в том, что это союз с богатыми европейскими странами. Это фактор, который всё равно имеет значение только для ближайших соседей ЕС. Модель Евросоюза — это оптимальная модель кооперации независимых национальных государств. То есть, типа стран, к которому относится абсолютное большинство стран в мире. Конфедерация европейского типа хороша тем, что предлагает модель, в которой страны не исчезают, не сливаются с другими, не утрачивают самостоятельность и имеют свободу выхода из конфедерации.
То есть, то, что из чего состоят самые видимые отличия стран друг от друга, сохраняется — в идее конфедерации нет специфических триггеров, чтобы будить националистические чувства, переживания за культурную идентичность, и ничего, что делало бы её принципиально политически несовместимой с правыми и националистами. И пример ЕС это подтверждает на практике — некоторые страны туда, наоборот, вступали на подъёме национализма. И уже в составе ЕС разным странам ничего не мешает переживать националистические обострения во внутренней политике, участие в конфедерации этому никак не мешает.
А вся унификация происходит на уровне бюрократическом, в первую очередь — то есть, самом неочевидном для большинства людей, но самом значимом в смысле пользы от такой кооперации.
То есть, получается такая модель, при которой страны сохраняют все эмоциональные и культурные признаки независимости, свой правовой суверенитет (право выхода), добровольно ограничивая свою независимость в основном в тех областях, где это несёт минимум эмоционально-политической боли и максимум пользы.
Мир вокруг при этом как бы остаётся прежним, и страны на глобусах можно и дальше раскрашивать в разные цвета (как раскрашивают страны ЕС, так что на глобусе никакого Евросоюза не видно), а конфедерация предлагает альтернативу не столько национальным государствам (абсолютно проигрышный для конфедерации выбор, будь он поставлен так), сколько альтернативную модель международных взаимоотношений суверенных наций, так сказать, другой пакет опций, идущих с независимостью. По умолчанию с образованием суверенного национального государства идёт конфликтный комплект — склонность к обособленности и националистическому соперничества. Конфедерация предлагает суверенным национальным государствам альтернативный modus operandi — открытость и всесоюзная (всеконфедеративная) кооперация.
В 1922 году это всё было ещё важнее, потому что первая волна образования национальных государств в Европе к концу XIX века закончилась тем, что они вцепились в Первой мировой, которая только-только закончилась. Но никакого открытого фреймворка для глобальной конфедерации из СССР не вышло. Идея равноправия республик даже внутри СССР умерла вместе с Лениным, а Сталин и вовсе реставрировал под вывеской Российскую империю, насколько сумел.
И всё это отлично получается у Евросоюза. Конфедерация суверенных национальных государств, в которой сохраняются все национальные вывески, но модель отношений меняется на 180°: от соперничества стран-конкурентов к сотрудничеству, словно это регионы одной страны. Дело даже не в изменении формальных отношений между странами, просто вступление в ЕС перевело интуитивное восприятие соседей в Евросоюзу в другой режим: из режима «это другая страна, ещё чего» в режим «мы в одной команде».
Это психологический глюк, который очень сильно выражен в людях. Часто читаю упоминания каких-нибудь психологических экспериментов, где рандомные группы людей делят на команды, и незнакомые между собой люди вдруг начинают вести себя предвзято в пользу незнакомых людей (например, больше им доверять, выше оценивать), с которыми они оказались в одной команде и предвзято против незнакомых людей, оказавшихся в другой. Тот же самый принцип очень заметно проецируется и в международных отношениях.
Поэтому вступление государств в союзы важно само по себе — даже если они не меняют ничего другого, они меняют взаимное восприятие стран на человеческом уровне (то есть, любом, от граждан до руководства и политиков) — из посторонних в членов команды.
К тому же перспективы Евросоюза радужны, но в них не видно бесконечной экспансии — наоборот, виднеется ограничение. Безусловно, потенциал синергии
- 500 миллионов человек в 28 государствах,
- которым доступно лучшее образование, чем любым другим 500 млн в мире,
- высокий пол уже развитых экономик,
- и хоть сколько угодно проблемных, но всё же лучших из доступным любым другим 500 млн человек в мире систем социальной защиты от здравоохранения до безработицы.
- самые развитые и устойчивые общественные и государственные институты, которые в целом по Европе опережают любые отдельные государства более 200 млн человек, что обеспечивает хорошее качество и эффективность госуправления. Пресловутая «европейская бюрократия», за которую ЕС и в прошлом сравнивали с СССР, но исключительно в негативном ключе, работает не без проблем. Но, опять же, если посмотреть на состояние госуправления, общества и экономики в странах, которые потешались над «европейскими бюрократами» больше всего — в первую очередь, это США, отчасти Россия — станет ясно, что даже при самом предвзятом отношении к бюрократии, не все государственные махины одинаково плохи, наоборот, при сравнении одних с другими видны заметные отличные в качестве управления и результатах для общества, экономики итд. То есть, польза от стремления повышать качество госуправления есть — между бюрократами есть качественная разница, которая выражается в качественной разницей эффектов на общество.
Все эти перспективы открывают единой Европе перспективы вновь выйти в лидеры цивилизации в XXI веке (или в тандем лидеров) после «пропущенного» XX века и всех рассуждений о конце Европы. И уже в хорошем, не-империалистическом, не колониальном и даже не постколониальном смысле. В смысле примера для остальных государств и обществ. В смысле силы, которая всегда толкает прогресс чуть дальше остальных или из пары таких. Оснований говорить о будущем единой Европы довольно много. Чего, однако, в нём не видно и никогда не мелькало — Европы, единой с не-Европой. Проекта конфедерации за пределами Европы. Перспективы пересечь Средиземное море, протянуть руку из «золотого миллиарда» «третьему миру» (тем более, что нынешнее положение «третьего мира» в первую очередь обусловлено политикой Европы и, в меньшей степени, США) и превращать евроконфедерацию в конфедерацию стран Африки, Азии и Европы.
При всех радужных перспективах, в современной Европе есть и заметные слабости. Одна из них — похоже, сами европейцы разделяют интуитивный консенсус о том, что Евросоюз — это эксклюзивное для Европы явление. Сложное современное удобство, которое может полноценно функционировать только в самых благополучных обществах, уже поддерживающими самые развитые государственные и общественные институты среди стран мира. Что если не принимать в Евросоюз только страны, которые уже тянут на Европу, а расширить конфедерацию на действительно бедные страны с массой проблем с институтами, уровнем жизни, образованием итд, то конфедерация с Европой не только не поможет им, но, наоборот, обернётся обратной тягой негатива уже в Европу — и Европа с Евросоюзом от него сломаются. Это не рационализируется таким образом публично, но именно такое интуитивное предубеждение читается из отношения европейских стран к странам Африки и Азии. В европейском публичном дискурсе не только нет темы экспансии за Средиземное море, расширения и демократизации конфедерации. Теоретически, Евросоюз может из элитного клуба наций, уже почти принявшего форму застывания превратиться в свою прямую противоположность: мощный механизм мирового неравенства между нациями.
С другой стороны, идея конфедерации доступна всему миру. Опыт СССР и Евросоюза очень разный, но наличие этого опыта очень показательно. Его следы видны на политической карте 2/3 Евразии — нынешняя Европа и 15 бывших советских республик, которым советская конфедерация сослужила службу дорожной карты самого мирного варианта покинуть империю.
Однако при всей разнице истории СССР и Евросоюза, примечательно, что это разные степени положительного опыта. Успех Евросоюза, который пока выжимает из потенциала конфедерации такого рода максимум. Но и неудача СССР — это нереализованность всего хорошего. Сложно назвать хотя бы один вред, который принесла революционная попытка преобразования империи в конфедерацию республик. И есть как минимум одна принесённая польза: конфедеративный контур обеспечил самый мягкий возможный переход — трансформацию одной империи в 15 национальных государств.
При этом результат — 15 республик, добившихся независимости в национально-освободительной борьбе был неизбежен. Это то, из чего состоял весь XX век. Начавшись с глобусом, на котором целые континенты раскрашены в цвета в нескольких империй, закончился он с двумя сотнями государств, большую часть из которых можно охарактеризовать как национальная республика. Национально-освободительное столетие разрушило колониальные империи куда мощнее и крупнее, чем Российская. СССР с Югославией если чем-то и выделяются среди них, то лишь тем, насколько задержали прибытие поездов самоопределения на станцию независимости аж 20 республик.
И тем не менее, несмотря на одни и те же процессы, национально-освободительная борьба республик СССР единственная среди империй подобного рода победила практически мирно. Внутренние колонии отделились от империи так, словно заморские. Империи на куда меньшее количество частей никогда мирно не распадались, а распад на 15 частей больше соответствует распаду не империи, а государства при феодальной раздробленности.
Одновременно с примером Югославии, показывающим редкий пример исторического везения России — и какую именно угрозу удалось избежать благодаря уникальному эксперименту с конфедерацией, не функционировавшей как таковая, пока СССР существовал, но всё же сохранившая некоторые пассивные преимущества конфедерации с точки зрения большей терпимости к распадам, чем любая самая либеральная федерация. Таким образом, даже высушенная конфедерация принесла России настоящую пользу в виде сбережения её от угрозы масштаба на порядок минимум страшнее Чеченской войны.
На стороне ЕС и вовсе прорыв. 28 национальных государств, в конфедерации с глубокой интеграцией на уровне национальных бюрократий и наднациональными политическими и исполнительными органами — это беспрецедентная ситуация для мировой истории, потому что большую часть мировой истории уровень сложности государств как институтов близко ничего подобного не позволял. С другой стороны, как только государства стали достаточно сложными в XX веке — тут же почти три десятка самых энергичных из них без колебаний перешли с национального на наднациональный уровень государственного строительства. Без рефлексии и колебаний, просто потому что могут — уровень их развития позволял такую возможность, преимущества её очевидны, и как только она открылась — этот шаг был сделан. Что характерно, рост правых националистических правительств и партий в странах ЕС в последние 5–10 лет никак не сказался на перспективах ЕС или его видении со стороны стран-участниц. Национализм националистов во власти в основном сфокусирован на мигрантах и беженцах, никак не конфликтуя с наднациональным государственным строительством.
По сути, Европа перешла на новый этап эволюции цивилизации. Всё, что можно было сделать на уровне отдельных государств — сделано. Все земля поделена. Все или почти все национальные государства, которые должны были пройти стадию формирования и обретения суверенитета — это прошли. То есть, распадаться большинству стран уже некуда, пустой земли не осталось, а идея прирастать завоеванием соседних стран ко всему прочему ещё и убыточна. Войны всю историю развязывали как предприятие по извлечению прибыли. Территориальные приобретения тоже были прибавкой к завоёванному богатству, а не картографическим фетишем.
Состояние современной политической карты мира, которая в смысле дробления достигла почти элементарного уровня во многих частях света, составленных из национальных государств — которые, судя по всему, есть окончательная форма отдельного суверенного государства, к которой так или иначе тяготеют и приходят все остальные. Размежевание политической карты мира, можно сказать, завершено.
Или, если посмотреть с точки зрения знаменитого ленинского принципа — половина работы по объединению выполнена. («Прежде, чем объединяться , и для того, чтобы объединиться , мы должны сначала решительно и определенно размежеваться»).
Учитывая как лихо эталонно разлинованные на национальные государства Европы перешли к этапу надгосударственного строительства, и, судя по тому, что старый национализм на этапе уже не работает — старый национализм был антиимперский и ксенофобский. Поэтому сейчас у него кроме как ненависти к беженцам пищи не осталось. А надгосударственные системы, построенные не для лишения государств суверенитета, а, наоборот, сохранения равенства национальных государств, явно не трогают те нервы, которые людям трепало имперское господство.
В общем, всё ведёт к тому, что объединение национальных государств в конфедерации — это не европейская роскошь, а следующий логичный и естественный шаг для оформившихся национальных государств, которым не на что распадаться и ничего не нужно ни у кого отжимать — а таких в мире, наверное, под половину. Возможно, конфедерации выход и для стран, застрявших в национально-географических конфликтах. Например, когда речь о разделённых народах, проживающих на стыке нескольких государств, и не имея своего.
При этом преимущества конфедераций универсальны и происходят из их природы, а не того, какие страны их образуют. Главное из которых — кооперация и синергия. Кооперация, при прочих равных, всегда лучше изоляции или конкуренции. Чем масштабнее кооперация — тем больше прибавка синергии. Безусловно, Евросоюз объединяет очень старые и очень успешные экономики. Но ещё он объединяет 28 стран. Любые 28 соседних стран в любой части света, которые образуют конфедерацию и начнут сотрудничать на уровне Евросоюза или стремясь к нему, неизбежно ощутят весомый эффект просто за счёт эффекта масштаба. 28 соседних стран в любой части света — это большое совокупное население, огромная территория (целый регион или два) со всеми его ресурсами.
Многие проблемы мира остаются нерешаемыми только потому, что политики путают суверенитет и независимость с конкурентностью и изоляционизмом. Хотя кооперация независимых государств несёт ту же пользу кооперации и никак не угрожает их независимости. Не более, чем успешное сотрудничество нескольких человек грозит им слиянием в одного. Независимость, на самом деле, фундаментальное условие для эффективной кооперации, потому что подразумевает её добровольность. А значит, равную заинтересованность всех сторон. Взаимовыгодная кооперация сделает каждое независимое государство, особенно по сравнению с типичной «независимой» альтернативой — изоляционизмом или конкуренцией.
Конфедерация — это естественный путь для независимых национальных государств, у которых есть своя земля, и нет чужой, которые всё со всеми поделили и больше нечего не с кем делить. Это как раз та стадия, когда за исчезновением поводов для вражды с другими государствами, становятся видны все общие проблемы, поводы для кооперации и незамечавшаяся раньше польза от сотрудничества. Евросоюз выглядит уникумом на карте мира. И является уникумом для истории. Чтобы первыми придти к такому повороту в отношениях с соседями, и такому формату сотрудничества — нужно, действительно, достичь уровня развитости стран Западной Европы.
Однако, чтобы увидеть, что они открыли простой и эффективный способ организации международных отношений, отношений с соседними странами, у которого нет побочек, польза очевидна, при этом он довольно прост: эффективная организация отношений соседних стран держится всего на двух принципах — равенство и сотрудничество. В отношениях, на которых основан Евросоюз, нет ничего сложного — они просто очень непривычны. Но с готовым опытом и результатами перед глазами, мотивировать себя делать что-то непривычное политикам и лидерам в разных странах должно быть проще.
В конце концов, соседние страны, как к ним ни относись, никуда не денутся. Воюй с ними хоть тысячу лет — они и через тысячу лет будут на том же месте. Поэтому, раз от соседних стран никуда не деться, почему бы не последовать примеру европейцев — и не начать вместе с ними делать что-то полезное?