Навеяно, понятное дело, Экзюпери и Уайлдом.
Она просыпалась с первыми лучами солнца, умывалась чистыми каплями росы, пахнущими клевером. Смотрела в самую большую из капель, как в зеркало, любуясь своими нежными белыми лепестками.
Он прилетал каждый день, ближе к полудню. В ожидании его она вяло сплетничала с соседними цветками. Большой, деловой, суетящийся. Его короткая щетина щекотала её лепестки и иногда она громко смеялась. Клевер по соседству стыдливо отворачивался, становясь из розового алым. Он никогда не интересовался её настроением, содержимым её внутреннего мира и силой её впечатлений от мира внешнего. Он не спрашивал, не слишком ли холодны были капли росы, которыми она умывалась сегодня, и не надоело ли ей постоянное хихиканье глупых одуванчиков вокруг неё. Он никогда не делал ей подарков и не говорил о любви. Суетливо перебирая волосатыми лапками, елозя блестящим брюшком и сопя, он быстро заканчивал свои дела и, не попрощавшись как обычно, улетал. Она боялась подумать об этом, но иногда ей отчётливо казалось, что он, может быть, спешит к чьим-то другим белым нежным лепесткам, и она собралась даже однажды спросить его об этом, но не успела, - отряхивая росу, блестя маленькими крылышками и чёрной спинкой, он быстро улетел.
Поэтому он не знал, что, на самом деле, она никогда не любила его. Так, - привыкла, и не более. У многих соседних ромашек не было и такого. Нежное жёлтое пушистое сердце Ромашки принадлежало огромному тяжёлому шершню, пахнущему смолой и кровью. Всю свою короткую жизнь Ромашка трепетала и немела, когда он, громко жужжа и не замечая её, пролетал мимо.
Именно ему и только ему, такому большому и недостижимо прекрасному было отдано пушистое жёлтое сердце Ромашки.
Она быстро отцвела. Уже к середине августа от белых лепестков остались одни воспоминания. Тот, к кому она так привыкла, и который прилетал к полудню, в один из дней лета не вернулся. Жёлтое сердце ещё долго оставалось пушистым, также трепетало и вздрагивало когда слышало жужжание шмеля или шершня. Со временем, правда, она перестала различать их, но ей всегда почему-то казалось, что летит именно шершень и именно к ней. Они же совсем не замечали одинокую увядшую Ромашку.
В её подсыхающем сердце остались лишь капелька росы, несколько бережно хранимых волосков того, кто прилетал к полудню, и большая любовь, пахнущая смолой и кровью…
06.03.2001