Во все времена человечество источает главное чувство и незачем ругать эпоху, тогда как коллективное бессознательное плодит кошмар и отчаяние. В прошлом веке было две мировые войны и он дал нам кинематограф, но каким был этот кинематограф? Чёрно-белым, одно это вызывает ужас и панику, какое чувство владело тем временем? Страх, но страх этот был совершенно другим, это не страх потерять работу... Опасный со звуком сирен, самолётов и бомб, животный, неопределенный, ежесекундный. Страх потерять жизнь и целые континенты пребывали в нём более полувека. А теперь мы не боимся, теперь мы одиноки. Некоторые люди романтизируют одиночество, другие с ним борются, третьи пытаются принять как обряд, но все они ищут в этом утешение никак не связанное с постижением одиночества.
Мы с Вадимом сидели в парке на бревенчатой скамейке и пили пиво, мы что-то обсуждали, что-то, что я тысячу раз с ним обсуждал, но приходилось снова обсуждать это и мы каждый раз собирались с ним, чтобы это обсудить. Постепенно вечер окутывал нас и я принялся разглядывать темноту. Она бывает сумеречной, рябящей трудно приглядываемой, это пробуждение мрака, а бывает светлой, приятной, когда фонари будто домашние лампочки и небо слегка красное. Темнота была приятной, спокойной. Людей гуляло немного, мы сидели без суеты, я обернулся и узнал два силуэта, моя соседка, она маленького роста в чёрном спортивном костюме и доберман. Пёс в два раза больше неё и она еле его удерживает, куда он тащит её или откуда? Ведь позади лес, а впереди тьма. Иные люди пускают собак с поводка и те бегают, вдоволь резвятся, но эта собака... Поводырь. Я глубоко убеждён, если женщина заводит чёрного добермана размером в два раза больше неё самой, которого она не в состоянии удержать, значит женщина эта мечтает о негре. Меня обвинят в сексизме и расизме, но я знаю что нужно женщинам, таким женщинам нужен негр, только негр рядом с такой женщиной, ровно, как и доберман — это не пропорционально. Эго моей соседки точно так же непропорционально ей самой, как и её доберман и дело не в том, что нужно хорошо смотреться рядом с собакой, её нужно хотя бы суметь удержать.
Несмотря на то, что мы соседи, я вовсе не знаю её, к тому же я боюсь собак, поэтому держусь от неё подальше и когда встречаю их в лифте, жду следующего. Каждый раз лицо её изображает застывшую гримасу ребёнка у которого отняли конфетку, всегда она в чёрной одежде, независимо от времени года и всё, что мне точно известно:она живёт одна. Быть может её любимый погиб? Но скорбящие люди не заводят доберманов, они заводят ризеншнауцеров. Быть может её обидел мужчина? Она была бы согласна на это, как и на то, что доберман управляет ею, а не наоборот. Вероятно стряслось вот, что... У неё был мужчина, скорее всего не негр, грузин или русский, высокого роста, мускулистый и смуглый. Она его ревновала, мучила запретами и всячески доказывала, что удержать не в состоянии, ровно, как и добермана; человек однако не доберман, поводок на шею не накинешь, сколько не держи, рано или поздно сорвётся с петель. Со шпицем она бы не выглядела так одиноко.
И вот оно главное чувство человечества 21 века, чувство, которое происходит от желания обладать другим, недостойное нас самих по природе, порождающее обиды. Одиночество размером с добермана, каждый раз тянущее во мрак.
Прошло пару лет, я ждал Вадима у лавочки дома, ему довелось проехаться в лифте с этой женщиной и её собакой, он вышел из подъезда со словами:"Как же воняет псиной!".