Актриса, получившая на съемких топором по голове, в больнице начинает видеть привидения и предсказывать будущее. Съемки комы приводят к внедрению еще одного актера - местного мужчину приятной наружности и характера. Однако общего языка с актрисой он не нашел: свободолюбие актрисы вызывает его недоумение. Подруга актрисы узнает о своей беременности и с радостью выходит замуж за отца ребенка. Новый сценарист превращает унылый сериал о деревенской магии в деревенский детектив.
- Определиться, - буркнула я, усаживаясь в кровати. – Чего там определяться? Читай и играй.
- Весь вопрос в том, как играть, - насмешливо сказал Морозов, снова без приглашения усаживаясь на стул у моей кровати. – Сергею кажется, что наш антагонизм хорошо скажется на нашей работе. Если вы не будете вести себя как капризная истеричка.
От его насмешливого лица мне кровь бросилась в голову. Я непроизвольно сжала одеяло в руках. Спокойно, сказала я себе, эта самоуверенная скотина только провоцирует тебя. Он хочет вывести тебя из себя, чтобы ты выставила себя в смешном свете. А тогда можно своему Васе – или Феде? – посоветовать сделать из твоей героини шута горохового. И тогда ни один режиссёр не даст тебе серьёзной роли. Так и будешь играть полупомешанную колдунью в избушке на курьих ножках на детских утренниках…
Я сдержала первые резкие слова и почти спокойно ответила:
- Вы ошибаетесь: никакого антагонизма между нами нет. – Я с удовлетворением отметила его удивлённо взлетевшие брови. – У вас мания величия. Вы мне просто неприятны. Как неприятен запах протухшего мяса…
Казалось, я слегка выбила его из колеи. Но он быстро нашёлся:
- Вам он так хорошо знаком? – язвительно спросил он, ехидно улыбаясь. – У вас в холодильнике часто мясо тухнет?
- Нет, - парировала я. – Я слишком часто в разъездах. И у меня в холодильнике ничего просто не успевает пропадать, чтобы залежаться. А что до запаха… - Я пристально посмотрела ему в лицо и чётко произнесла: - Вам бы не мешало почаще менять носки, чтобы этот запах не стал знаком не только одной мне. Пожалейте съёмочную группу.
Удар попал в цель. Я видела, как Морозов побледнел и отшатнулся. Не скажу, что неприятный запах от него меня так сильно раздражал. Просто терпеть не могу немытых мужчин. А когда на съёмках в общей гримёрке они начинают снимать обувь!.. Уж лучше смерть. Морозов в этом плане был чистоплотным. Если не считать его дурацкой щетины. И тем более меня удивило, что моё замечание так его задело. Только потом я узнала, что он постоянно тщательно следил за своими ногами и всем, что с ними связано, что вполне мог снимать свою обувь где угодно и когда угодно. Видимо, мама с детства его приучила, что мужчине мало надеть белую рубашку, чистый костюм и облиться одеколоном. Но когда я говорила это ему, я лишь сказала общеизвестный факт. На который он так болезненно прореагировал.
Целую минуту он молчал, потом выдавил:
- С вашими запахами всё в порядке – вы пахните больницей. А вот лицо подкачало: никакая пластика его не исправит.
Я улыбнулась. Подобные шпильки меня никогда не задевали. Я прекрасно знала, что никогда не стану красоткой. И, честно говоря, меня это мало беспокоило. В конце концов, гримёр нарисует лицо, какое угодно: хоть из Квазимодо мисс Вселенную, хоть из Елены Прекрасной – бабу Ягу. А светотехники и монтажёры подчеркнут то, что надо в кадре. Нет, я давно поняла, что моя сила не в красоте, а в обаянии. Я иной раз могу улыбнуться так, что все глянцевые красотки тускнели рядом со мной. Может, немного я и преувеличиваю. Но, если я не могу похвастаться красотой, то почему не могу похвастаться чем-то другим?
Веселясь неловкой попытке Морозова меня уязвить, я искренне рассмеялась.
- Да, вы правы, - улыбаясь, ответила я. – Я настолько некрасива, что даже на косметику не трачусь. – Тут я преувеличила немного – не такое уж я страшилище. Но я, правда, не трачусь: тушь для ресниц раз в полгода куплю – и она валяется, почти не использованная. – А и правда? Зачем? – Я снова весело рассмеялась. – Я лучше книжку куплю. – Я похлопала по своему томику, который читала всё то время, что лежала в больнице. Вернее, когда мне Серёга давал читать.
Морозов поднялся и взял книжку в руки. Фейхтвангер «Иудейская война».
Он удивлённо посмотрел на меня.
- Вас удивляет, что какая-то актрисулька читает Фейхтвангера? Я ещё и Кафку читаю. А когда скучно, и Дэна Брауна с Ванденбергом.
- Нет, но… - казалось, он был растерян.
- А, вам кажется, что некрасивая женщина просто обязана быть умной или хотя бы начитанной? А красивой – достаточно её внешности?
Он вспыхнул: видимо, я снова угадала.
- Я так не думаю…
- Разочарую, - продолжала я. – Я вовсе не собираюсь поражать мужчин красотой, которой нет, или умом, которого мало. Я просто люблю читать.
В доказательство я протянула руку и забрала у него свою книжку и раскрыла её на закладке.
- Почему вы так настроены против меня? – вдруг спросил он, спустя время. Я вздрогнула: углубившись в книжку, я позабыла, что он всё ещё тут.
- Я к вам отношусь так, как вы относитесь ко мне, - холодно сказала я.
- Неправда! – запротестовал он.
- Правда, - отрезала я. – Вспомните, как вы в первый раз появились тут? Как король перед подданными. А я ещё была обязана вас разговорами развлекать! Почему-то.
Он сжал губы, его лицо посуровело. Я видела, что он даже не задумывался о том, какое впечатление произвёл. И, вероятно, вёл себя совсем не так, как мне увиделось. Но я заставила замолчать свой внутренний голос: мало мне Гарика?
- И потом, - добавила я. – Все эти ваши «шуточки» - вам не приходило в голову, что я тоже «шутила»? А нынешнее выражение? «Капризная истеричка»! – передразнила я. – Чем я заслужила? Разве я вас сегодня оскорбляла? Задевала? Спровоцировала? Я лишь защищаюсь от ваших нападок. Уж как могу. А как вы к этому относитесь и как называете – ваше дело. Только не надо мне потом про антагонизм и негатив говорить. Измени те своё отношение ко мне – и я изменю своё поведение по отношению к вам.
Он сглотнул.
- А почему бы вам первой не измениться? – хрипло спросил он.
- Потому что не я первая это всё начала тогда и начинаю каждый день сейчас. То, что я женщина, не означает, что я всегда обязана уступать, молчать и терпеть. – Гарик закатил глаза на своём подоконнике. Кстати, с чего это он подозрительно молчалив? Слова мне не сказал за всё это время. – Не нравится? Никто вам моё общество не навязывает. Мы просто вынуждены делать одну работу. То, что вы остались сейчас тут и сами задали вопрос – это ваше решение и ваше желание. Я вас не держу.
Я снова углубилась в книжку. Краем глаза я заметила, что Геля отвлеклась от своей книжки и с интересом смотрит на нас.
Морозов насуплено подождал, не скажу ли я ещё чего-нибудь. Потом встал, потоптался около стула и отставил его.
- Вы своеобразная женщина, - сказал наконец он. – Видимо, в вашей жизни никогда не было близкого человека, раз вы так на всех кидаетесь.
Я подняла на него глаза. Заставив себя успокоиться, я ответила:
- Вы не знаете моей жизни, чтобы делать выводы. Вы лично не все, чтобы обобщать. Повторяю, у вас мания величия. И ни на кого я не кидаюсь. С вами же, снова говорю, я общаюсь так, как вы того заслуживаете. Вот к чему эта ваша очередная провокация? Зачем вы хотите всё время меня злить? Могу ответить: просто потому, что вам не нравится правда, которую я вам говорю. Проще нападать и обвинять меня, чем признать мою правоту.
Я замолчала и снова углубилась в книжку. Морозов тоже молчал. Может, он и хотел что-то сказать, но не произнёс ни звука и вскоре ушёл.
- Ну вот, - встрял Гарик. – Снова обидела человека.
- Отвали, - не поднимая глаз, бросила я. Геля слегка улыбнулась. Надо же. А я и забыла про неё…
Я решила вылезти из кровати и переложила кипу бумаг с новым сценарием себе на тумбочку. И вдруг меня прошиб холодный пот: за те недели, что я тут валяюсь, ни из Кёнига, с Питером, ни из Е-бурга, с которым я только-только начала сотрудничать, мне никто не позвонил. Юлька предупредила моих отца с матерью, и они смогли убедиться, что я не померла. Чуть не в первый день они приехали оба, и я получила сомнительное наслаждение стенаниями матери о том, что она «так и знала, что всё так случится» и безапелляционными указаниями отца о том, как надо пользоваться топором и прочими «мужскими предметами». В этом они решили объединиться – разведённые уже лет 8, каждый раз, когда меня надо пилить, они пилят оба. Синхронно и в унисон. Хорошо, что медсёстры их шустро выставили, и я наслаждалась их оперным дуэтом потом только по телефону, который могла отложить и не слушать. Хоть передохну от их совместных концертов… Но киностудии!
Я быстренько влезла в телефон. Так и есть: «Режиссёр покалечил актрису во время репетиции», «Актриса “мыльных опер” попала в больницу после сексуальных экспериментов со своим любовником», «Актрису избил муж, застав в постели с любовником во время садо-мазо», «Актриса – преемница Ванги?» и подзаголовок: «Актриса впала в кому после обретения паранормальных способностей, с которыми не смогла справиться». Ну и совсем дурацкое: «На съёмках сериала актрису покалечил бывший любовник, когда узнал, что его бывшая жена изменяет ему с ней». Со злости я чуть не бросила телефон в стенку. Тем более, что в этой бредятине были опубликованы разные снимки. Какая сволочь и когда их умудрилась сделать, я даже не представляла: снимки со съёмочной площадки, из двора больницы, из коридоров… Хорошо из палаты не было.
Я вышла из интернета и начала звонить по киностудиям. Ну, в Кёниге у меня осталась всего пара сцен: фильм почти закончен. В Питере, когда я уезжала, мне говорили, что будут снимать другие сцены, где я не нужна. А вот Е-бург… Там люди провинциальные, простые, доверчивые. Могут ещё поверить этой «жёлтой прессе». Тем более, что один ретивый репортёр меня вообще похоронил. Да и предложение мне вот только недавно поступило – я согласилась, билет на самолёт забронировала, прикидывала, как мне четвёртый город в свой график поездок впихнуть…
- Ну давай, давай, - уговаривала я телефон, который нудно гудел в руках.
Наконец я дозвонилась. В Е-бурге ни сном, ни духом не знали, что случилось: там люди в работе, в интернете им сидеть некогда. Они меня ждали на следующей неделе. Я их успокоила и пообещала приехать. Питер аморфно принял к сведению, что я жива и здорова и в свою очередь успокоил меня: я пока не требовалась. А Кёниг истерически вопрошал, что случилось. Пришлось долго разобъяснять и успокаивать, пока помреж не пришёл в себя и не пообещал передать мои слова режиссёру. Та читала всю эту ерунду, но не поверила. И обязала его всё выяснить. А он, гад такой, замотался, видите ли, и всё забыл. Хорошо, что я позвонила сама. Он бронирует мне на послезавтра самолёт и… Я его притормозила. Я же не говорила с Серёгой о своём отъезде. Да и главврач мне про выписку ещё ничего не говорил. Если режиссёру я не нужна, а врач согласен выписать, то ради бога – пусть бронирует. А вдруг нет? Словом, я обещала перезвонить.
Короче, денёк мне выпал, не дай бог. Одно радовало: Гарик меня не доставал. Если бы ещё он начал мне мозг выносить, я бы не знаю, что сделала. А так, спокойно названивала кому могла дозвониться и предупреждала, что я жива. И помирать не собираюсь. Что с режиссёрами не сплю – нет времени. Что в коме не лежу – просто сотрясение. Что Ванге я никаким боком не прихожусь и место Джуны занимать не собираюсь. Словом, цирк. Некоторые знакомые фальшиво сочувствовали, некоторые в сети разразились дикими комментариями. Даже группу открыли «Прорицательница Елена» с моей фоткой. Хорошо, фотка старая, меня на ней трудно узнать. Но всё равно, такая известность мне на фиг не нужна. Шут знает, как это вообще отразится на мне лично и на карьере в частности. И почему Елена? По имени моей героини в этом дурацком сериале? Или аукнулись шуточки того врача в приёмном покое про Елену Степаненко?
В конце дня я хмуро смотрела на разрядившийся телефон. Чего мне ещё ждать?