75 лет назад, 5 марта 1946 года, началась Холодная война, определившая все мировые политические и экономические процессы второй половины XX века и завершившаяся только с распадом СССР. Бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль в своей знаменитой речи, произнесенной в американском Фултоне, заявил об угрозе советской экспансии и "железном занавесе" между Восточной и Западной Европой. После Фултона исход Нюрнбергского процесса стал неочевиден – отношения великих держав расстроились – и у нацистских преступников появилась надежда на спасение.
Между Второй Мировой и Первой Холодной
После войны противоречия между союзниками по антигитлеровской коалиции постоянно усугублялись. Коммунистическое влияние в Европе и Юго-Восточной Азии расширялось, в Греции шла гражданская война между коммунистами и антикоммунистами, СССР предъявил территориальные претензии к Турции и задерживал вывод войск из Ирана. Иосиф Сталин настаивал, что, как главный победитель нацизма и самая пострадавшая страна, Советский Союз имеет больше прав в вопросах послевоенного устройства.
К началу марта 1946 года напряжение между СССР и США достигло наивысшей точки — американский президент Гарри Трумэн даже грозился применить ядерное оружие. Был подготовлен план "Тоталити" — первый из американских планов войны с СССР (британский план "Немыслимое" был готов уже летом 1945 года). С другой стороны, либеральные и социалистические круги на Западе считали, что дружественные отношения с СССР, сложившиеся во время войны, можно сохранить и дальше, а претензии Советского Союза вызваны заботой о собственной безопасности, а также желанием компенсировать страдания и жертвы во время Второй мировой.
Бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, который 26 июля уступил кресло лейбористу Клементу Эттли, всегда был последовательным антикоммунистом и хотя очень много сделал для союза между Великобританией и СССР, воспринимал его как объединение перед лицом большего зла. "У меня лишь одна цель — уничтожить Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь, — говорил Черчилль 21 июня 1941 года в беседе со своим личным секретарем. — Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о сатане в палате общин".
Бывший премьер-министр понимал, что после Второй мировой Великобритания утратила статус главой европейской державы, а разоренные страны Западной Европы не смогут противостоять советской экспансии. В таких условиях остановить Советский Союз могли только США.
Основные тезисы Фултонской речи Черчилль вынашивал с 1943 года — Сталин знал о них перед Ялтинской конференцией. Зиму 1945-1946 годов бывший премьер по советам врачей проводил в США. Еще в декабре он принял приглашение Вестминстерского колледжа в Фултоне прочитать лекцию о "международных отношениях". Фултон был родиной президента Трумэна, поэтому Черчилль поставил условие, что Трумэн должен присутствовать при произнесении речи. По дороге в Фултон американский президент посмотрел текст и назвал речь "превосходной". По его выражению, "хотя она и вызовет суматоху, но приведет только к положительным результатам". При этом официально Трумэн не выражал отношения к мыслям и призывам Черчилля: в марте 1946-го тот уже был частным лицом.
Черчилль подчеркнул, что не чувствует уверенности в том, что время войн навсегда прошло. Но отверг он и мысль, что новая война неотвратима. "Я не верю, что Советская Россия жаждет войны. Она жаждет плодов войны и неограниченного расширения своей власти и идеологии, — полагал бывший премьер-министр.
Черчилль:
Из того, что я видел во время войны в наших русских друзьях и соратниках, я заключаю, что ничем они не восхищаются больше, чем силой, и ничего они не уважают меньше, чем слабость, особенно военную слабость. Поэтому старая доктрина баланса сил ныне неосновательна
Основной образ из этого блестящего выступления Черчилль позаимствовал у Йозефа Геббельса. Выражение "железный занавес" гитлеровский министр пропаганды употребил в газете "Рейх" 24 февраля 1945 года (впрочем, в европейской публицистике оно встречалось и еще раньше): "Если немцы складывают оружие, Советы, согласно соглашению между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным, заняли бы всю Восточную и Юго-Восточную Европу наряду с большей частью Рейха. Железный занавес упал бы за эту огромную территорию, которой управляет Советский Союз, позади которого будут мертвые страны". Другие идиомы — "тень, опустившаяся на континент", "пятые колонны" и "полицейские государства", "полное послушание", "безусловное расширение власти" — раньше применялись на Западе по отношению к нацистской Германии. Перенеся их на Советский Союз, Черчилль обозначил нового врага.
«Господин Черчилль напоминает Гитлера»
Сталин в долгу не остался. Пару дней он выжидал реакции за рубежом, а затем в советской прессе были опубликованы статья академика Евгения Тарле (члена Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников ) с историческим обзором внешней политики Великобритании и материал "Черчилль бряцает оружием". 14 марта советский генсек дал интервью "Правде", в котором призвал к сдержанности, но при этом поставил Черчилля в один ряд с Гитлером и подчеркнул, что тот призвал Запад к войне с СССР.
Сталин:
Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира
Обвинения Черчилля в "англосаксонском" расизме стали общим местом в советской пропаганде второй половины 1940-х — начала 1950-х годов.
«Все подсудимые излучали радость»
Повлияла Фултонская речь и на Нюрнбергский процесс. Глава американского обвинения Роберт Джексон отправился в двухнедельный вояж в Париж, Вену и Прагу, где выступил с лекциями, на которых предупреждал слушателей о приближающемся конфликте между коммунистами и демократами. В отчете президенту Трумэну главный обвинитель от США писал, что таким образом он дал "видимый знак" местным антикоммунистическим силам об американской поддержке.
На скамье подсудимых, как пишет Александр Звягинцев, после Фултонской речи наступило радостное возбуждение. "Наци номер два" Герман Геринг даже прямо заявил: "Ну вот, теперь-то мы их разобьем!"
Секретарь советской делегации Аркадий Полторак вспоминает, что зайдя в зал суда 12 марта до начала судебного заседания, он обнаружил весьма любопытную картину. "Скамья подсудимых напоминала встревоженный улей. Даже Геринг покинул свое обычное место: с правого края первого ряда перешел в центр, — описывает Полторак. — Вокруг него собрались Риббентроп, Розенберг, Дёниц, Франк, Заукель, Ширах. В другом конце совещались Шахт, Папен, Фриче, Зейсс-Инкварт, Нейрат. (...) Независимо от "групповой" принадлежности, все подсудимые без исключения излучали радость. На лицах некоторых появилась даже затаенная надежда".
Согласно этим мемуарам, Геринг заявил: "Летом прошлого года я не надеялся увидеть осень, зиму и новую весну. Если я дотяну до следующей осени, я, наверное, увижу еще не одну осень, не одну зиму и не одно лето".
Обвиняемые даже потребовали от трибунала вызвать Черчилля в качестве свидетеля, а Гесс сказал Герингу: "Вы еще будете фюрером Германии".
Обвиняемым казалось, что трибунал вот-вот распадется, прекратит свою деятельность. "Все делалось для того, чтобы создать трещину в отношениях между советскими и западными представителями в Международном трибунале. Такую трещину, в которую мог бы провалиться весь Нюрнбергский процесс", — подчеркивает секретарь советской делегации.
В комнате судей, наоборот, три дня царило тягостное молчание. Тем не менее и представители обвинения, и даже стоявшее за ними руководство стран-союзниц смогли оставить противоречия в стороне. Несмотря на изменившуюся обстановку, суд продолжился как прежде.