В 1997 году при разборке дома в с. Айтат (Большемуртинский район Красноярского края), под потолком, Александровым Николаем Степановичем были найдены записи (дневник) колчаковского офицера Петра Чащина. Дневник несколько лет пролежал в семье. В 2007 году образовался Большемуртинский краеведческий музей, куда Николай Степанович и решил передать свою находку. Дневник представляет собой ежедневник размером 19х11см, объемом около 200 страниц и содержит записи с 01 марта 1919 по май-июнь 1920 гг. (последняя датируемая запись от 3 апреля 1920г). Вместе с ним были найдены несколько писем, в том числе матери и антибольшевистская листовка на взятие Перми.
Петр Чащин родился в 1893 г. в Айтате (первоначальное написание «Итат») в семье Павлина Петровича и Прасковьи Николаевны Чащиных («Исповедальные росписи» Большемуртинской Михаила-Архангельской церкви). Помимо него в семье были три брата: Роман, Георгий, Яков и сестра Любовь. В Айтате, основанном в середине 18 века, жили исключительно русские казаки и крестьяне. Семья жила в достатке, и Петр имел возможность получить приличное образование – он закончил Министерскую школу и учительскую семинарию в Красноярске. В конце 1914г. Петра Павлиновича призвали в на 1-ю Мировую войну, он получил звание прапорщика. О том, где он воевал, где был в 1917 и 1918 гг. ничего в дневнике не пишет, только по отдельным репликам, фразам, можно выдвигать версии.
Примерно 50% текста из 200 страниц не разобрать. Писал Петр карандашами. В содержании не только фиксация событий от лица участника, но и передача чувств, настроений, переживаний, рассказ о человеческих отношениях. Сам Петр Чащин предстает неординарным человеком с тонкой душевной организацией, с крестьянской психологией – ни паники, ни эйфории.
В дневнике Пётр упоминает бои в районе Перми в 1918 году и изгнание Советской власти из Забайкалья, в которых лично принимал участие, летнее наступление в Пермском крае в 1919 г. и отступление Русской Армии до Красноярска. В звании прапорщика Петр дослужился до взводного IV роты Енисейского полка (затем начхоза роты). 9 января 1920 года записался и начал служить в новой Советской народной армии, иначе, в 4 советском Енисейском полку по прежней должности.
Три факта очевидны. Факт первый: Петр Чащин воевал уже пятый год. Факт второй: в начале Гражданской войны он свой выбор сделал – пошел с белыми, участвовал в боях на Восточном фронте в компании лета 1918г. и при Колчаке с весны 1919г., причем, оба раза на Урале, в Пермской губернии. Факт третий: в конце 1918г. происходит смена ориентиров. недовольство «многострадальной жизнью», «бродяжничеством». И в родной деревне грозились убить, вероятно, сторонники 1-й Советской власти (с конца октября 2017г. по июнь 1918г.), и беспокоился за отношение к себе белых офицеров. Вероятно, это было «хождение по мукам», что подтверждает и факт перехода его в Красную Армию в январе 1920г. в Красноярске.
(Грамматика и правописание авторские)
1 Марта [1919г]
Скучно. Несмотря на то, что я растерял все свои тетради с записками, меня снова тянет внести ту или другую заметку из своей многоскитальческой жизни. В.Н.-Уд. пробыл всего недели три откуда от части по своему личному желанию %, уж больно не нравились мне офицеры моей части с их грубым, почти зверским обращением с солдатами %, а часто и потому что я пришёлся там как, говорят, не ко двору . Меня назначили в действующий II полк.
30 Марта . д. Николичи.
Как мало сравнительно; только 3 дня и как много пережито, выстрадано. Боже великий! Кто даст человеку столько силы и терпения? 26 из с. Токарей, в ночь выступили всем батальоном на д., забыл уже как она и называется. 2 и третья роты впереди, наша за ними и первая в авангарде. К свету подошли к позиции, к деревне расположенной на горе. Мы остались в резерве под горой. Красные укрепившись в окопах подпустили наших к самой дер. И вдруг открыли пулеметный огонь. Цепь бросилась в снег, но многие остались на дороге с пробитыми черепами. Продвинуться вперед было невозможно, нельзя было идти и назад. _ батарее. Та ж замедлила открыть огонь и после двух-трех снарядов попадали прямо в окопы. Прошло около двух часов, мучительно долгих часов и вторая рота ворвалась в д. Красные удрали. Вторая и 3 рота потеряли 15 убит. и около 30 ранеными. К-р роты был убит. очередь наша т.е. четвертой роты идти на следующую дер. в 3 вер. [Пепзоаки]. Вышли на последнюю гору. Нас разделял крутой довольно лог. По деревне бегали взад-вперед люди, запрягали лошадей, увязывали воза. Рота залегла у дороги в снегу. Пулеметчики открыли огонь.деревня казалась неприступной. Красные ответили таким же огнем, но через час из дер. потянулись обозы и люди. Яков с первым взводом спустился в лощину и пошел к деревне. В деревне было пусто. Солдаты с надеждой здесь отдохнуть, _ побежали следом сваренный обед _ , нажареное мясо из коровы тут же, у хозяина этой коровы, осталось не тронутое. Я не успел узнать в чем дело как у всех солдаты жмачно пережевывали горячее мясо с хлебом. Вечером уж двинулись дальше. Пошла первая рота; наша за ней. Деревня «Захарята» находилась 1 ½ верстах. Деревня стояла на поляне, окруженная ельником. Подойдя шагов на 200 рота залегла и открыла огонь, но встретив такой же из д. немогла двинуться ни шагу дальше.
Зарывшись в снегу мы открыли стрельбу «ротой» залпом. Красных это видимо смутило и через несколько минут на той стороне д. показался на дороге обоз. Я поднялся на ноги и замахал шапкой пул. 1 роты с криком в перед, уходят. По обе стороны меня, рядом поднялись старые, добрые солдаты Сергеев и Трегубов и тоже кричали, стреляя по снопам. Пули вдруг так защелкали кругом, что я повалился в яму. Повалился и Сергеев. Я взглянул на него и сразу понял что он ранен. Во что спросил я? В обе ноги. Трегубов увлеченный наблюдением вдруг закричал: «_ прапорщик пулемет повезли, смотрите.
Но лишь его последнее слово слетело с языка, он со стоном повалился к моим ногам. Из груди текла кровь. Я соскочил снова и закричал из всех сил санитар. Дорога была от нас в саженях 20дер. с криком «Ура». Мы снова поползли к дороге напрягая последние силы тоже с криком и выбравшись из снегу побежали к дер. из нее уже не стреляли. 1рота просидела сзади_ в окопах лежало несколько трупов, пулеметные ленты и патроны. Скоро подошли остальные взводы нашей роты, подъехал обоз, кухня и мы пообедав кой как повалились кто где мог. Но спать долго не пришлось, ибо по данной нам задаче нужно было сегодня занять одну д. эту проклятую д. Николичи . 12 часов Б. Никитин снова поднял нас и пошли дальше. Ночь ясная, и морозная что на Рождестве, из теплой избы обдало всех холодом. Дер. по словам проводника стояла на большом бугру и кругом была обнесена окопами. Тихо спустились в последний лог, залегли и послали разведку. Но те не продвинулись и ста шагов как из окопов заметили и _ ураганный огонь. Подождали с часок и пользуясь разсветной темнотой, давай «сматывать удочки». Спустились во вторую ложбину и остановились с надеждой с разсветом под прикрытием батареи снова двинуть вперед. Но… С разсветом небо все заволокло тучами и поднялась страшная вьюга. Корректировать-наблюдать за разрывами снарядов было невозможно, хотя дер. находилась от нас в полуверсте. Стреляли на угад. Отходить было невозможно. Лишь показывался человек в гору на дороге как из дер. раздавалась трескотня пулемета и смельчак или падал раненым или полз обратно в лощину. п. Финьковский вышел взглянуть на бугор и тут же со стоном покатился раненый в грудь. пулеметчика ранило в глаз. Одного солдата в руку, санитара в ноги. Стоптанный снег под елями смешался с ярко алой кровью и превратился в пеструю крупу. Но снаряды видимо попадали и в дер. Уносить раненых удавалось только тогда, как батарея начинала часто бить. Мокрые, голодные, без куска хлеба просидели до вечера. К вечеру буря немного стихла, стихли и выстрелы по нам. Мы все ждали желанной темноты что бы отойти обратно к «захарятам» но надежды наши не оправдались. К-р полка ночью приказал во что бы не стало занять Николичи. Половина людей были с отмороженными ногами и руками. Я не чувствовал ступни ног. Стемнело. Яшку отправили со взводом к д. в разведку. Я молча простился с ним. Пропали все, думал я. Подпустят и… Прошел час, ни звука. Прибегает с донесением один и говорит что подошли на 20с.саженей стрельбы нет. Полковник послал первую роту с [Руфином], % как чувствовали себя офицеры 1 роты лежа под елью?_ прошел еще час и … и мы все отправились в николичи «к вятским» шутили солдаты. Всем стало вдруг весело. Приехала кухня и плотно поужинав мы заснули с Яком и Моисеем богатырским сном. Ко мне подошел наш Рафаэль Руфин _ рот. к-р и отдал распоряжение слезть со взводом снегом по лощинке поросшей густым ельником в обход на фланг Красных. Глаза его отражали, ясно, недоверчивость смешанную с сожалением ко мне. Я, спокойно _ нарочно _ встал из ямы в снегу поклонился_ это моя привычка – поклон которым я хочу сказать что я понял все _ собрал взвод и полез на четвереньках по снегу в лощину. На ноги поднятся было нельзя не потому что свистели пули, а потому что сейчас же с головой утопал в рыхлом глубоком снегу. Солдаты молча, часто останавливались и прислушиваясь ползли за мной. Уже стемнело. Мы выбивались из сил, все мокрые и обледенелые. Дорога казалась безконечной. Солдаты отставали, и останавливались, а на мой вопрос что отстаете, их взгляды отвечали таким страданием, что я сейчас же отворачивался и тихо полз дальше. Наконец показались дома и окопы, всего в нескольких саженях от нас. Я прилег под последней елью в ожидании всех солдат и стал рассматривать. Как раз против меня стоял пулемет и копошились в темноте люди. Посоветовавшись с ребятами, я решил одного послать к первой роте _она подходила по дороге позади нас _ предупредить, что впереди свои. Пули свистели со всех сторон: и из окопов и от наших, через нас же. Ночь прошла спокойно. На утро только я почувствовал что пальцы ног отморозил. Перевязал и обулся снова. Прежде всего я обратил внимание на _ хозяев-[вотяков]. Большие, просторные дома, довольно чистые ясно указывали на состоятельность и трудолюбие хозяев. Словом впечатление о этой «удивительной губер.» создалось самое хорошее пока.
Днем Красные пытались наступать. Но… Где уж им.
6 апреля 1919. д. Николичи.
Как скучно, Боже мой, как скучно. Завтра Благовещенье. Какой это торжественный праздник, бывало, был дома. Не потому еще, что его так чтили. Нет. С ним ведь шла весна: наша юная, сибирская весна. К этому празднику всегда уж, передразнивая кошек, собак, и по всячески напевая, заливались скворчики, а в поле на проталинах жаворонки. Дороги уж портятся всегда, на улицах кучи навозу. Утром еще спишь, а мама (милая мама) уж напекла разных пирогов и наварила сластей. Объеденье. Поднимаешься. Отец с Андреем Васильевичем (его друг закадычный) сидят уж накорточках и потягивая трубочки вспоминают дни былые. Заслушаешься, бывало их нескончаемых воспоминаний и долголетней службы на востоке и из охотничей жизни и забудешь умыться. На столе уж пар от всякой снеди валит. Эх, прошло то золотое время… Жить все еще хочется. Особенно весна заманивает. Ведь когда нибудь да настанет она здесь. А пока зима, настоящая зима.
25 апреля 1919
…Здоровье уходит, душа становится какой то пустой. Одно еще, об одном молюсь я: Боже сохрани мою жизнь _ возможно, что бы хоть одну мою мечту я мог осуществить – построить школу в Айтате. Не из пустого тщеславия мне хочется сделать это. Нет. Мне больно смотреть на мой богатый, во всей почти волости Айтат и во всей волости дикий и отсталый. Хочется показать мужикам как это необходимо им, как они глупы и невежи. Убью все свое сбережение, и сделаю.
Из письма.
Почтамт: Б.Мурты Красноярскому Енисейск.г.д.Айтат
Парасковье Николаевне Чащиной
...Новой дом отдай под школу, если она будет когда либо у нас. Пусть ребята учатся. Когда я денег много накоплю и останусь жив, то такую им школу построю, что небу жарко станет. Жениться уж не стоит теперь когда молодость прошла, а деньги на ветер бросить я не привык, ну коплю что б хоть кому нибудь после сделать на память о моём существовании плохое ли доброе ли – ( кому как покажется) дело…
Ваш Петр.
15 августа Кутырева1919
В Красноярске по слухам было большое восстание. Убито говорят около тысячи человек. Около тысячи человек - легко сказать. Кругом восстания в тылу, бегство на фронте, а правительство Колчака все еще на что то надеется. Ни один уже здесь не верит в победу. Что же там думают, хотя и выхода то никакого нет. Думы, эти черные думы без проблеска счастья не дают долго, долго заснуть мне в эти чудесные, лунные ночи.
20 декабря 1919.
Дни бегут незаметно и в деревне. То по хозяйству что делаю, то в школе с ребятишками вожусь, или на стенку, строй преподаю. А вчера так весь день прозанимался, отпустив учительницу в Мурту…
Вчера, затаскивая парты в класс, она назвала меня «Петенькой» и стушевалась как гимназистка. Я сделал вид что не расслышал…Сегодня хотели приехать с Крутова учитель и фельдшер, а они меня всей компанией в Мурту на спектакль. Фельдшер обещал уже дать удостоверение о болезни, значит можно пожить до Рождества дома, а там…
4 апреля 1920
Боже ты мой милосердный! Неужели умер дядя, неужели убит Георгий? А говорят что это так. Приехал сослуживец брата и говорит, что знает, где и похоронен он. Мама извелась вконец. Не легко и мне, вместо предполагаемого отдыха, здесь, в деревне, в душе тоже страдания за своих близких и за себя. Заклейменный печатью офицера, я изгнан даже из среды своих мужиков. Я «буржувазия, я кулак, я колчаковской наймит, я офицер». Мне нельзя высказать своего мнения на собрании по тому или другому делу, я даже присутствовать на собрании не имею права. Мало этого за мной следят, меня хотят в чем либо замешать, что бы арестовать и отправить отсюда. Вчера арестовали Ольгу Александровну за то, что она в споре с кем то по дороге из Красноярска, прямо сказала свое мнение о существующей власти. Сегодня, говорят отправили из Мурты в тюрьму. Муж её тоже уехал за ней следом. Школа осиротела. Книги ребятишкам меняю пока, но…
Очередь об аресте висит над головой и чувствуется её близость с каждым днем, хотя и не за что. Эх ты доля злая.
(последняя страница) Айтат.
Как много прошло времени, больше месяца как я не заглядывал в свой дневник. Хорош же дневник нечего сказать! Хотя что и писать то было, так однообразно, тихо проходит жизнь. Работаю с утра до ночи ни о чём ни мечтая, ни чего не жалея. От грубой тяжелой работы погрубел и я как физически так и душевно. Руки грязные, мозолистые, грубые, физика загорелая, красная, ясно говорившая о моём здоровье, но всегда грустная, пережившая немало, молчаливая. Я ушел в себя, я одинок, но я счастлив, что меня пока оставили на свободе. Ведь всех арестовали уж, а я…