Я очень люблю блинчики.
Тоненькие, с дырочками, смазанные сливочным маслом.
Это оттуда, из детства.
Достаточно почувствовать запах блинов и
память упрямо достаёт из бездонного хранилища раз за разом одну и ту же картинку.
Хрущевка пятиэтажная, под окнами палисадник с цветами, лавочка. На которой сидит дружная компания соседских девчонок и я среди них.
Это было беззаботное время, когда нет школы, делай что хочешь, играй сколько можешь. Детство одним словом.
И мы играли с утра до вечера в прыгалки, прятки, казаки-разбойники, палочки, ножечки и т.д.
День клонился к вечеру и мы уставшие, но очень довольные сидим на лавочке около подъезда. Набегались.
Играем в спокойные игры: сломанный телефон, колечко, садовник. Каждый раз взрываясь дружным смехом.
Смеялись просто так, от неловкого движения, оговорки, от того, что нам было вместе здорово.
С третьего этажа, из нашего кухонного окна выглядывает мама.
Молодая, красивая, смотрит на нас и говорит:
– Я блинов нажарила, сейчас спущу вам, на верёвке.
Я киваю головой.
Это были 70-е, когда руки вытертые об платье считались тщательно вымытыми.
Тогда грязь была родная, знакомая, совсем не вредная.
Во дворе у нас машин не было совсем, а мимо проезжающий велосипед был большой редкостью.
Мама спускает по веревке сумку, в которой в железной тарелке лежат теплые ароматные блинчики.
Я помню этот запах, эти восторженные лица подруг.
Мы уплетаем блинчики, вытирая рот рукой, счастливые.
Мама могла не только накормить, к ней ручейком тянулись соседи.
Танька, соседка сверху прибегала, чтоб мама помогла утихомирить пьяного отца. Он только мою маму уважал и при ней успокаивался.
К ней шла соседка справа, чтоб сообщить, что напротив в магазине селёдку выкинули и она ей заняла очередь.
К ней шла соседка напротив, чтоб поделиться своими секретами...
Два года назад 21 января, многие из тех девчонок и соседок плакали, поминая мою маму, вспоминая её доброе сердце и блинчики из окна, на верёвке.
Я очень люблю блинчики.
Тоненькие, с дырочками, смазанные сливочным маслом.
Это оттуда, из детства.
Достаточно почувствовать запах блинов и
память упрямо достаёт из бездонного хранилища раз за разом одну и ту же картинку.
Хрущевка пятиэтажная, под окнами палисадник с цветами, лавочка. На которой сидит дружная компания соседских девчонок и я среди них.
Это было беззаботное время, когда нет школы, делай что хочешь, играй сколько можешь. Детство одним словом.
И мы играли с утра до вечера в прыгалки, прятки, казаки-разбойники, палочки, ножечки и т.д.
День клонился к вечеру и мы уставшие, но очень довольные сидим на лавочке около подъезда. Набегались.
Играем в спокойные игры: сломанный телефон, колечко, садовник. Каждый раз взрываясь дружным смехом.
Смеялись просто так, от неловкого движения, оговорки, от того, что нам было вместе здорово.
С третьего этажа, из нашего кухонного окна выглядывает мама.
Молодая, красивая, смотрит на нас и говорит:
– Я блинов нажарила, сейчас спущу вам, на верёвке.
Я киваю головой.
Это были 70-е, когда руки вытертые об платье считались тщательно вымытыми.
Тогда грязь была родная, знакомая, совсем не вредная.
Во дворе у нас машин не было совсем, а мимо проезжающий велосипед был большой редкостью.
Мама спускает по веревке сумку, в которой в железной тарелке лежат теплые ароматные блинчики.
Я помню этот запах, эти восторженные лица подруг.
Мы уплетаем блинчики, вытирая рот рукой, счастливые.
Мама могла не только накормить, к ней ручейком тянулись соседи.
Танька, соседка сверху прибегала, чтоб мама помогла утихомирить пьяного отца. Он только мою маму уважал и при ней успокаивался.
К ней шла соседка справа, чтоб сообщить, что напротив в магазине селёдку выкинули и она ей заняла очередь.
К ней шла соседка напротив, чтоб поделиться своими секретами...
Два года назад 21 января, многие из тех девчонок и соседок плакали, поминая мою маму, вспоминая её доброе сердце и блинчики из окна, на верёвке.
