Андрей ВОЛКОВ. 99 или ИЖЕВЦЫ 1918... - 2017... Часть 4.

Часть 4.

Было начало четвертого утра, когда раздался телефонный звонок.

- Алексей, что-нибудь случилось? – узнал я голос недавнего «паровозного» попутчика.

- Да нет. Просто решил предложить тебе побродить по городу – в лоб, без всяких извинений за столь ранний звонок, предложил он. Конечно, если ты…

- Согласен – не дав ему договорить, ответил я. С некоторых пор я стал птичкой ранней, и если раньше каждое утро для меня было «самым ненавистным временем года», то теперь я мог запросто отправиться бродить в полном одиночестве по «Буммашу». Раннее утро, наполненное ментами, бомжами, бродягами и возвращающейся с «гулянок» молодежью не пугало и не отталкивало меня, а случавшиеся порой разговоры с ними, иногда были довольно интересными. Я не сторонник любителей вклиниваться в чужие жизни, но когда человек сам рассказывает о ее страницах, всегда выслушиваю. (До определенных пределов, конечно. Иногда, такие повести превращаются в такое занудство, что хочется немедленно бежать и я, как могу быстро, стараюсь покинуть собеседника). – Где встретимся?

- Давай у ЦСКА. Через часок успеешь?

Я прикинул расстояние. Можно было добраться через Козий парк, мимо радиозавода и «Зенита», можно было идти через Авангардную и оказаться сразу у бывшего подшипникового завода, можно было двинуть через лесок и выбраться на 10 лет октября, в районе новой университетской общаги.

- Жди, буду. – ответил я и стал собираться.

Алексей уже поджидал меня, и крепко пожав мне руку, вновь стал извиняться.

- Перестань – прервал я его. Я всегда рад встрече с тобой, уверен, что и сегодня ты приготовил для меня что-нибудь интересное.

- Хм… - довольно хмыкнул он – сегодня ночью мне не спалось, и я стал копаться в старых фотографиях. Под утро копание привело к тому, что я воочию захотел взглянуть на то, что на них изображено. Я уже собирался покинуть квартиру, как вдруг вспомнил о тебе и зарождающемся у тебя интересе к прошлому города.

Я уже убедился, что ты легок на подъем и подумав, что если ты не занят, то возможно загоришься желанием присоединиться ко мне. Нельзя лишать человека даже маленьких удовольствий.

- Ты, молодец! Куда двинем?

- А вот отсюда и начнем. Направимся по самой, до некоторых пор, элитарной и живописной улице Советской, некогда Троицкой, в сторону старого центра.

- Пошли.

Мы не спеша перешли улицу Удмуртскую у церкви и, минуя магазин «у попа», не спеша зашагали по Советской. Город просыпался, рабочие грузовики – троллейбусы и автобусы, уже развозили первых пассажиров, проносились машины, тут и там вырисовывались фигурки прохожих. Их было немного, город давно уже из рабочего превращался в торговый центр с совершенно другим графиком труда. И все же при всех стараниях Москвы и Самары, торгаши и всевозможные посредники, вряд ли когда сумеют сломить рабочую жилку Ижевска. Ижевский завод, некогда в одиночестве давший жизнь поселку, а затем и городу, со временем превратился в монолит, состоявший из множества заводов, и даже самые дурные головы и руки вряд ли когда смогут справиться с ним…

- Я бы назвал эту улицу – улицей содружества религий, улицей веротерпимости и толерантности – донесся до меня голос Алексея, выводя из клубка своих собственных мыслей и заставивший с любопытством взглянуть на него. – Да, да, именно так. Вот сам подумай, на ней одновременно стояли Троицкая церковь, старообрядческая Покровская, Ильинская, лютеранская кирха, собор Александра Невского. Будь сейчас такое где-нибудь на Украине, представляешь, чтобы там творилось! А здесь ничего. Вместе работали, вместе, пусть разным богам или как там иначе, молились. Кстати, и развлекались не особо гранича.

Троицкая улица, хотя и считалась элитной, была не мощена и грязна. Полоски деревянных тротуаров обрамляли ее, а вечерами редкие керосиновые или масляные фонари чуть-чуть, местами, освещали ее. Но это были детали, причем, детали не первого ряда, она была и осталась до сих пор улицей для прогулок, можно было сходить в кинотеатр, один из них, «Одеон», стоял на месте нынешней «Дружбы», другой находился рядом, в доме купца Килина. Вот глянь, во что его превратили ныне.

Я помнил этот дом, он стоял ближе к улице Пушкинской, и уродливая окантовка еще не портила его. Я помнил и многое другое, связывающее меня с этой улицей. Кафе «Пингвин», «Отдых» и двухрублевые талоны за «спорт», «ленинка» и "Детский мир" в Трехэтажном… Много чего мог я вспомнить, но сейчас речь шла не об этом. Алеша был великолепным рассказчиком-экскурсоводом. Пока мы двигались в сторону Александро-Невского собора, он показал мне множество таких деталей, на которые я бы никогда не обратил внимания без его подсказки.

Мы бродили долго. Прошлись по ул. Свердлова, свернули на Пастухова, поднялись по Красной до Советской (там я услышал, что первый гастроном не всегда был таким. Некогда здесь располагались владения купца Евдокимова. Дом, конюшни, сад, оранжерея, беседки – чем не современный загородный коттедж?)

- Может кофе выпьем? – спросил я Алексея. Тот согласно кивнул головой, и мы отправились в «Каму». За кофе как-то неожиданно возник вопрос об Азине. Личности легендарной и противоречивой. Лично для меня этот человек был не лучше и не хуже прочих большевиков того времени. Я мало верил в советское мифотворчество, для меня они мало чем отличались от других людей. Просто большинство из них, как ядом кураре, было отравлено своей же пропагандой, поражено порочной идеей, что террор есть панацея от всех бед, а меньшинство пользовалось их, мягко сказать, неосведомленностью. Я слышал об Азине, как об абсолютном «ноле» в роли военачальника, он терпел поражения, когда сталкивался с армией подготовленной, зато в подвигах подавления всяких мятежей и волнений, в умении отбирать хлеб у его владельцев, в стрельбе по безоружным пленным ему не было равных.

- Да, ты прав. – ответил Алексей на мою реплику. – Будь моя воля, я бы вообще никогда не вспоминал о нем, но, к сожалению, из истории нельзя вырвать ни единой страницы. Человек, вознесенный советскими мифами, как защитник советской республики от интервентов, но никогда в жизни не сталкивающийся на полях сражений ни с турками, ни с японцами, но зато ловко расправившийся с участниками ижевско-воткинского восстания, что можно вспомнить о нем хорошего? Власти была нужна очередная легенда, и она создала ее. В битве за Советскую власть не должно быть подонков и изуверов. Только кристально чистые, морально подкованные, думающие о чаяниях трудящихся, высокоинтеллектуальные люди были способны на это. И первыми среди них был Ульянов. Ладно, не о нем сейчас идет речь.

Кто такой был Азин? А шут его знает. Неизвестно, где он родился, крестился. Окутаны туманом его возраст, образование и прочее. Правда, знание им двух языков – немецкого и французского, наводит на кой-какие мысли, также как и умение его находить контакт с любыми интернационалистами, но позволь мне мои догадки пока оставить при себе.

Сохранилось множество фотографий этого человека, но словесные описания опять-таки разнятся. По рассказам одних – он черноволос и сероглаз, другие считают его русым и голубоглазым, третьи вообще видят его, как блондина с черными глазами. Его в 1915 году видели в Риге, в форме казачьего офицера.

Он и счетовод-ботаник из Полоцка и выпускник Елисаветградского военного училища, участник 1 мировой войны. Есть фото, где он и его окружение выглядят, как законченные наркоманы или люди, мающиеся с похмелья.

Весной 1918 года он появляется в Вятке, где с отрядом латышей давит крестьянские восстания, а потом уходит на помощь красным в Казань. Не буду сейчас говорить, как он расправлялся с ижевцами, поговорим об этом потом, с документами в руках. Сейчас скажу только одно – его действия резко отличались от действий неумехи Антонова-Овсеенко. Он знал когда и куда надо ударить и мог безжалостно подавить сопротивление местных жителей. Храбрый лично, виртуозно владеющий кавалерийской шашкой, он одновременно был морально неустойчив и жесток. Ну, как тебе портретец? Также много противоречий есть и в истории его гибели. Но и об этом в другой раз. Сейчас добавлю только одно.

Кто обычно скрывает или путает, выдумывает сведения о себе? Шпион, уголовник, а также человек творческих профессий. В таких случаях идет в ход все: псевдонимы, вымышленные эпизоды биографий, особый вклад в какое-нибудь дело, умение предугадывать события и т. д. Азин никак не относится к людям творческим, он не говорит о себе, как о скромной воспитательнице детского сада, вдруг обнаружившей в себе дар к сочинительству, не верю я и в то, что он чей-нибудь агент или заштатный уголовник. Тогда зачем ему все эти небылицы и неувязки вокруг себя? Какова цель? Да, он любитель внешних эффектов, тому примером обязательный оркестр или его знаменитый красный шарф… Ладно, пошли отсюда. – неожиданно прервал свой монолог Алексей.

Покинув заведение, мы не торопясь пошли по Горького-Базарной в сторону мотозавода. Алексей что-то пытался рассказывать мне о старинных особнячках, мимо которых мы проходили, но чувствовалось, что после своего монолога о комдиве настрой экскурсовода у него на сегодня пропал. Да и я особо не вникал, запомнил только одно – поравнявшись с северной границей Летнего сада, он произнес: «А вот здесь стояла ижевская стена плача. Лабазы, некогда стоявшие здесь, на краю мучного базара, повидали немало смертей. Тут пускали в расход и красных и белых, сколько их было, до сих пор не подсчитано. Вот здесь бы попам какой-нибудь памятный крест или часовенку в память невинно убиенных соорудить, но им все масштабы подавай.»

Я уже хотел попрощаться с ним и разойтись, как вдруг другая мысль посетила меня:

- Заглянем в Летний сад?

- Давай – помолчав, ответил мой собеседник

Перейдя дорогу и миновав ворота, мы не сговариваясь направились в знаменитую беседку. Облокотившись на перила и закурив, мы молча любовались акваторией пруда.

- Знаешь, как побываю в центре, так некие волны ностальгии пронизывают меня. Вот, например, этот Летний сад никогда не будет для меня генеральским. Я не представляю здесь фланирующих дам в длинных платьях, но вижу своих сверстниц в коротких юбчонках, раскачивающихся со мной на лодочках. Я помню планетарий и столы с сутулившимися за ними шахматистами, но никак не стариков-генералов, совершающих променад по его аллеям. Как не кощунственно это звучит, но кинотеатр «Колосс» для меня значит больше, чем этот собор, которых и так не меренно в городе. Там была жизнь, молодежь назначала свидания на лавочках у кинотеатра, кто-то целовался, кто-то выяснял отношения. И что взамен? Еще один, пусть парадный, но молельный дом? Я лично в бога не верю, но верю в высший разум. Может это одно и тоже, а может нет. Для меня не важно, как это называется, но общаться с этим я предпочитаю один на один, я не немощен и не совсем дурак, чтобы не найти слов для такого общения. Зачем мне посредники, да еще и берущие плату за свои услуги?

- Ну вот, теперь ты завелся – смеясь вмешался Алексей – пошли вон присядем лучше на лавочку. Не дай бог дяденька-полицай появится, послушает тебя, да и пригласит пройтись с ним. У нас сегодня веру обижать и хаять нельзя. Теперь атеизм в загоне. А что он такое по сути, как не та же вера, вера в то, что бога нет?

Уже сидя на скамейке, я вдруг услышал странно знакомое мычание какой то мелодии. «Варшавянка», наконец сообразил я. « Он, что, на солнце перегрелся?» - мелькнула злорадная мысль. Но слова, возникнувшие словно ниоткуда, начисто отбили у меня желание ерничать.

ПОРВАНЫ ЦЕПИ КРОВАВОГО ГНЕТА

ГНЕВНО ВРАГА УНИЧТОЖИЛ НАРОД

И ЗАКИПЕЛА ЛИХАЯ РАБОТА

ОЖИЛ РАБОЧИЙ И ОЖИЛ ЗАВОД.

- Слова поручика Николая Арнольда, потомка писателя Аксакова. Марш ижевцев, написанный им в 1919 году. – донеслось до моих, словно забитых ватой, ушей

- Не верю, это ты сам сочинил – приходя в себя от неожиданности, ответил я.

- Чистая правда. Загляни в интернет и ты найдешь ее в исполнении многих. Да и не только ее, есть еще боевая песня воткинцев и многие другие, как той эпохи, так и посвященные ей…

Пошли по домам, а? – неожиданно предложил он.

- Мне тоже хватило впечатлений на сегодня, и я первым поднялся со скамьи...

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...