Андрей ВОЛКОВ. 99 или ИЖЕВЦЫ 1918... - 2017... Часть 3.

Часть 3.

Поручик гвардии Семеновского полка Ростовцев Николай Павлович возвращался домой в радужном настроении. Веселое, мартовское солнышко, лениво улыбаясь сверху, вещало миру о пробуждении жизни после тяжелой, зимней спячки, под стать было и на душе у поручика. Радоваться и вправду было чему.

Варя, его Варенька, Варвара Андреевна Гончарова уже может быть в конце этого года станет ему женой. К удачно складывающейся военной карьере должно было добавиться семейное счастье – чего еще можно было желать в его 24 года. Бог всегда был на его стороне и в эту неделю он еще раз убедился в этом.

«Я тоже тебя люблю» - несколько фривольно поприветствовал он бога про себя.

Николай никогда не боялся бога. Скорее он был для него умудренным дедушкой, чем инструментом наказания. Он мог дать совет, пожурить, поворчать наконец, но никогда не выступал в роли грозящего карой, в роли того, перед кем обязательно надо было каяться и замаливать пусть и не существующие грехи. В душе он подсмеивался над сословием церковников, лично ему посредники для общения с богом были не нужны, но общество было устроено таким образом, что без них было не обойтись. Тут и ходить далеко не надо было, а задуматься только о крещении, венчании и отпевании. Начало жизни и ее конец – они и так принадлежали богу, но так уж повелось на земле, что решал-то он, но расписывались в книгах за него другие.

По отрочеству это его странное состояние души беспокоило Николая. Порой он сам себе казался бредущим неверной дорогой, дорогой, могущей привести в ад. Однажды он набрался храбрости и пришел к отцу, Павлу Яковлевичу. Тот разговор до сих пор помнится ему.

- Древние корни Рода, славян, говорят в тебе – ответил тогда ему отец – не каждому дано это почувствовать, не к каждому бог поворачивается этой стороной. Запомни, ни одному истинному богу на земле не нужна слепая вера, такая вера порождает лишь фанатиков, но не сторонников и единомышленников. Фанатик может лишь заучить, зазубрить текст его откровений и слепо размахивать его знаменами, понять истину способен лишь человек, видящий в нем не отца небесного, денно и нощно наблюдающего за ним, а видящий мудрого старца, зла никому не желающего и всегда готового прийти на помощь. Береги свой дар, но особо не разглагольствуй о нем. Еще не те времена...

- А когда будут те? А…

- Все, что мог, я поведал тебе. Остальному научит время.., или не научит – остановил поток его вопросов отец…

Рядом заворочался, устраиваясь поудобнее, попутчик – Костя. «Или теперь уже Константин Федорович Хартулари? Как-никак, а птенец Михайловского училища, выпускник нынешнего, 1914, года, Новоиспеченный подпоручик.

Это тебе не шухры-мухры!» - посмеиваясь в душе, подумал Ростовцев. Он любил эту семью, да, наверное, не он один. Их отцы были знакомы еще со времен оных, с тех времен, когда сами постигали азы военной науки в стенах Михайловского училища. Там же, кстати и будущий тесть его, Циглер Александр Иванович, учился. Да и дедушки если не из одного, то уж рядом стоящего котла точно, щи да кашу хлебали.

«Эх, Костя, Костя, чтобы я без тебя делал в этом богом забытом, насквозь пропахшем казармой, местечке. Нет, поехать то я все равно бы поехал.

За Варенькой хоть на край света! Но признаюсь самому себе, мне пришлось бы гораздо труднее.

Отец Кости – Федор Викторович, занимал высокую должность при заводе. Завод же был далеко не шуточным и выпускал отнюдь не детские игрушки, а был одним из трех во всей Российской империи, сориентированных на нужды армии, на ее вооружение. Только Тульский, да Сестрорецкий стояли вровень с ним в неписанной заводской табели о рангах.

Несмотря на постоянную занятость, Федор Викторович и семью не забывал. Да и как забыть, когда детей семь человечков, да жена- красавица. Всегда подтянутый, с глазами чуть навыкате (что поделаешь – корни то в Византию ведут), усы сливаются с бородой, волосы аккуратно назад зачесаны, он мог одним словом, да что там словом – взглядом или пригвоздить человека на месте, заставляя внутренне трепетать его, или наоборот, ласково обволакивал, словно одаривал его. Неохоч до праздных разговоров (фамильная черта), он обладал недюжинным практическим умом и как говаривал Александр Иванович, не было в заводской цепочке такого места, до него испытывающего трудности, где не приложил бы руку для исправления дел Федор Викторович.

А чего стоит их дар семейной святыни – серебрянного медальона с двумя частичками святых мощей Апостолов Петра и Павла Покровской церкви!

Медальон этот принадлежал предкам Ольги Ивановны и история его уходила еще во времена итальянского похода Суворова.»

Костя вдруг опять заворочался и широко открыл свои «фамильные», окутанные длинными, густыми ресницами, отцовские глаза: - Что, уже Агрыз? – голосом ясным, словно и не спал, спросил он.

- Нет, но где-то уже близко – ответил Ростовцев.

А и вправду, подъезжали…

Вещей было немного и Николай с Костей быстро разместились в вагоне. Поужинали, а вот уже и темень за окном. Костя быстро уснул, Николай же мыслями вновь вернулся назад.

На самом деле жизнь в поселке только на первый взгляд казалась сонной. «Или это было мое ощущение жителя столицы? Для нас любая провинция всегда кажется немного спящей. Мы забываем, что у них время течет по другому и о большинстве обыденных и доступных для нас вещей они знают только понаслышке. Они не виноваты в том, что для них театр – это помещение внутри заводской башни. Они не знают театральных разъездов и многие из них никогда не слышали знаменитых теноров и великолепных монологов в исполнении театральных корифеев. Но то, что они имеют, они создали сами и они вправе гордиться этим. Они лишены гуляний по нашим садам и паркам, но не унывают по этому поводу, а с радостью пользуются тем, что у них есть. А как, наверное, красиво здесь за городком летом. Когда мы с Варей и Костей катались по зимним дорогам, я посмотрел на окружающие леса. Вот где надо парки разбивать. А пруд! Это же жемчужина. Пусть не обработанная, служащая сегодня только заводу, но как знать, может завтра чьи-нибудь умелые руки ювелира займутся огранкой этого алмаза?

Ну вот, теперь меня на лирику потянуло. Да, поселок по своему хорош, сами Дудин и Дерябин приложили руку к его рождению. Хартулари так просто влюблены в него. Но для меня он перестанет существовать, как только в нем не будет Вареньки.

Да.., Варенька. Сколько же выпало на ее долю. Если какой черствой душе разбираться, то, пожалуй, только одно увидит – сиротой осталась в раннем детстве. Но душа-то все равно подранена. Пусть ее добрые и хорошие люди окружают, пусть она ни в чем не испытывает нужды, пусть она не обделена людским теплом, но рубец на сердце, чувство, что она доставляет людям излишнее беспокойство одним своим существованием, до сих пор гложет ее.

Женщина добрейшей души, Ирина Дмитриевна Циглер, урожденная Гончарова, родная сестра погибшего отца Вареньки, заменила ей мать, а Александр Иванович постарался стать любящим отцом. Став ее опекунами сразу после тех трагических событий, они старались все сделать для нее и надо сказать не без успеха. Не зря же Варенька называет их мамой и папой. Значит и для него, Николая Ростовцева, они будут законными перед богом и людьми тестем и тещей.

Александр Иванович, плотного телосложения, бородка клинышком, аккуратные усы на вытянутом лице, когда надевал пенсне на свои умные глаза, чем-то напоминал ученого. Его высокий, с залысинами, лоб дополнял это сходство. Сдержанный (но не черствый) по натуре ли, в силу ли своей национальности, он был технарем до мозга и костей. Наверное, других и не выпускала Михайловская академия. Он считался отличным специалистом по оружию и сейчас тоже трудился в должности начальника мастерских. Николай давно, через отца, знал эту семью. Помнил он и Вареньку совсем маленькой девочкой, но взглянул впервые на нее так, как смотрит сейчас, взглядом влюбленного мужчины, четыре года назад. Уж этого ему никогда не забыть.

Случилось это в 1910-ом году, тогда Циглер был начальником мастерских Петербургского трубочного завода, а Варенька воспитанницей-смольнянкой. Их встречи были редки и кратки, но они были и были радостны и желанны для обоих. Года через два старшие Циглеры переехали в Ижевский завод, но Николай (молодость изворотлива) все равно умудрялся видеться с любимой. И вот теперь все решено! Остается считать дни, но надеюсь, что занятия службой сократят срок ожидания. Я и раньше стремился к успеху, теперь обязан стремиться вдвойне. Гончарова-Ростовцева, пусть даже капитанша, это будет вечный укор мне. Нет, я не собираюсь выслуживаться и лизоблюдством добывать себе чины. Я и честной службой могу добиться многого.

Я - Ростовцев, а среди этой фамилии слабаков, бездарей и дураков не было. Верная служба царю и Отечеству, крепкая семья – вот теперь главное в моей жизни…»

С этой мыслью Николай уснул.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...