Предыдущие части:
Часть 1. Шкура неубитого дракона
Часть 2. Нет осла — так хоть сатир сгодится!
***
Построились в походный порядок. Пан Стефан впереди на лихом коне едет, подбоченившись, за ним Брылька с тачкой пыль глотает, а сзади тылы прикрывает Грицко. Караулит, как бы Брылька не надумал в кусты придорожные вместе с провизией затеряться.
А тут уж и полдень не за горами, солнце печёт, горло саднит от жажды, хочется отдохнуть в тени лесной.
— Пан Стефан, не пора ли нам привал объявить, да пополдничать, чтобы сил набраться для дороги дальней? — кричит сзади Грицко.
— Уж как бы это кстати было бы! — вторит Брылька. — С вечера не емши, прямо копыта подгибаются с голодухи.
— А чего капусты в огороде не наелся? — насмешливо спросил Стефан.
Брылька смутился.
— Я туда не за капустой полез. Хозяин вечером сбросил птице пшеницу, с которой самогонку гнал. А я больно охоч до такого. Наелся, и сморило меня. А утром крики людские и гомон меня разбудили. Испугался я очень, растерялся, не знал, куда бежать. Тут вы меня и повязали.
Посмеялся пан Стефан и решил пойти навстречу просьбам своей доблестной свиты — объявить привал. Как раз неподалёку было небольшое озерцо, вот на его бережку компания и разбила бивуак. Грицко занялся едой, начал доставать из мешка с провизией пироги, сало, хлеб. Бутыль самогона вытащил, да потом поглядел на пана Стефана — и спрятал назад в мешок. Понял, что не удастся уговорить пана пропустить по стаканчику. Больно рано, надо ужина ждать.
— Так что ты там говорил насчёт цирка? — спросил пан Стефан у Брыльки. — Или пошутил?
— Да какие там шутки! — обиделся Брылька. — Вправду в цирке меня показывали. Я там на свирели играл и акробатические трюки демонстрировал.
— И как же тебя туда занесло? Я первый раз такое слышу, чтобы сатир с людьми жил, да еще в цирке народ развлекал бы.
— А куда деваться? — Брылька смущенно почесал башку у основания правого рога. — Погнали меня из леса поганой метлой. А за что? Я что, виноват, что у меня организм такой?
— Давай, рассказывай, что там у тебя приключилось! — встрял в разговор Грицко.
— Ну, слушайте, — решился Брылька. — В общем, все у меня было, как у всякого нормального сатира. Жил себе в лесу, не тужил, за нимфами ухлестывал да вино трескал, которое эльфы варят из ячменя. И вот случилось так, что болезнь неведомая напала на меня — как выпью, так опухаю, аж едва-едва передвигаться могу. Пришлось мне трезвый образ жизни вести. А на трезвую голову уже не тот коленкор, нет той радости жизни, и лень одолевает.
Ну мало ли, кому какое дело? Так нет, донос на меня шефу нашему, Дионису, кто-то из нимф, вертихвосток этих, написал. Мол, Брылька вино не пьет и за нимфами не ухлестывает, совсем облик сатирный потерял, и предназначение свое презрел.
Короче, Дионис наложил на меня, если по-вашему выражаться, епитимью, лишил волшебной силы и из леса погнал. Куда было деваться? Кушать-то хочется. Прибился я, значит, к бродячему цирку, которым заправлял некий Барбос-Куробас. Гад ещё тот, а вот жена у него — прямо ангел оказалась, да милашка, и очень до сатиров охоча.
И все бы хорошо, да застукал нас Барбос-Куробас в самый что ни на есть интимный момент. Чуть не прибил, еле я ноги унёс. Вот так я от цирка отбился. Зато от стресса прошла хворь моя, надираться мне теперь можно, не опухаю я. Вот, думаю, вскорости можно будет мне к Дионису на поклон идти, чтобы силу мне волшебную вернул. Да пока не готов я к этому, что-то как-то боязно. Я пока с вами поброжу, если вы не против. Вы не сомневайтесь, от меня в походе толку много будет, вот увидите.
— Ладно, поглядим! — ответил Стефан, и вся троица набросилась на хлеб, сало и пироги.
Вот подкрепились путнички, повеселели. Брылька на радостях натянул верёвку промеж двух берёзок, да принялся попутчиков своими трюками развлекать. Чего только не вытворял — и скакал через неё, и как по дороге по ней ходил, и шишками прямо на верёвке стоя жонглировал. Потом ещё хотел с тачки колесо снять, да на нём по верёвке проехать, только пан Стефан не позволил.
— Твою бы прыть, — говорит — да на дело пустить. Полезай-ка вон на ту сосну, да погляди, не видать ли чего интересного в округе.
Забрался Брылька на сосну, огляделся и докладывает:
— Вижу, пан Стефан, реку Ольшанку вдалеке, а подле переправы копошение какое-то происходит. С обеих сторон тракт обозами чуть не на полверсты забит, и дымы от костров поднимаются.
— Что же это они все там стоят, Пан Стефан? Неужто не работает переправа-то? — забеспокоился Грицко.
— Чего не знаю, того не знаю, а на ту сторону переправиться нам обязательно надобно. Собирай вещи, выдвигаться будем. Коль поспешим — засветло к переправе успеем, там и узнаем что к чему.
Собравшись, продолжили путь. И часа не прошло, как увидели они хвост затора на дороге к переправе. Телеги, экипажи, конные, пешие — стоит честной люд, от жары изнемогает, да недобрым словом паромщика вспоминает.
— Скажи мне, добрый человек, — обратился Стефан к толстому купцу на груженой отрезами телеге, — что причиной этого столпотворения людского является?
Купец посмотрел на рыцаря мутным взором, фыркнул, сплюнул и изрек:
— А я шо знаю? Ты у первых спроси, а мы тут в конце стоим, только слухами и сыты.
— И какими же слухами? — вновь спросил Стефан.
— Разными, — купец медленно откупорил бутыль с водой и отпил немного, — говорят, водяной балует, тросы рвёт, паром раскачивает, лошадь утащил…
— Да брехня всё это, уважаемый! — влез в разговор хилый студент. — А шо тросы порваны, так то вина самого паромщика. Запутались, а он вовремя не заметил. А водяных нет! — твёрдо произнёс он.
— Я не проверял, а коли тебе интересно, нырни да выясни, — буркнул на него купец.
— Да шо вы такое говорите, какие тросы, — старый раввин, косясь на Стефана, осторожно пробрался к беседующим. — Умер ваш паромщик. Вот и некому работать! А мы таки должны все страдать! Он таки умер. Ему теперь тихо, спокойно, а мы таки должны плакать, горевать… Вот, скажите, что же это за человек-то такой был, что даже умереть по-человечески не мог! Все бы обустроил, чтоб людям удобно было — и умирай себе на здоровье!
Пока Стефан обсуждал проблемы бытия с купцом и раввином, Грицко и Брылька тихонько, по меже, через лесок, обогнули пробку и прямёхонько к избе паромщика вышли. Там тихо, похоронами и не пахнет. Зато самогоном за три версты несёт! А из печной трубы темный дым валит. Грицко на порог и в дверь — закрыто. Постучал в ставни — тишина.
— Похоже, ломать дверь надо, или окно выносить, — пробормотал Грицко.
— Зачем же так грубо! — улыбнулся сатир, показав крупные белые зубы. — Можно и по тихому.
Он порылся в своей дорожной суме и достал связку отмычек.
— Так вот с каким цирком ты гастролировал, братец! — усмехнулся Грицко.
Брылька лишь пожал плечами и занялся делом. Дверной замок легко поддался в умелых руках мастера. Грицко с сатиром вошли в избу, да чуть сами чувств не лишились, вдохнув едкого дыма, стоящего стеной в горнице.
— Дело дрянь! — прохрипел, откашлявшись Грицко. — Может, паромщик и взаправду помер.
— Найти его надо. Небось самогон гнал, нажрался, скотина, и уснул. А там всё гори синим пламенем, — фыркнул Брылька.
— А как же его в таком дыму искать-то? — усомнился Грицко.
— Накинь платок мокрый на нос и иди, — посоветовал сатир.
Грицко так и поступил. Несколько минут из хаты слышались его матюкания, а затем появился и он сам с бесчувственным мужиком на плече.
— Он, не он? Но там больше никого нет, — произнес Грицко осипшим от дыма голосом, укладывая мужика на землю.
— Вроде ещё дышит, — воскликнул Брылька, наклонившись над ним.— А как пойлом-то несёт! Фу!
— Пьяный ли, живой ли, народу без разницы! Давай-ка его в чувства приводить, — сказал Грицко. Огляделся, словно ища чего-то, сбегал за угол и вернулся с полным ведром воды, которую и выплеснул на паромщика. Но это мало помогло, хотя мужик стал подавать какие-то признаки жизни.
— А ну-ка помогай! — Грицко подхватил мужика за подмышки и потащил к бочке с водой у двери. Брылька ухватился за ноги. Вдвоём они окунули паромщика в воду несколько раз, пока тот не завопил, матеря всех на свете.
Потребовалось ещё пару часов, чтобы пьянчуга пришёл в себя и был в состоянии исполнить свой гражданский долг. За свое спасение перевёз он всю честную компанию первыми, несмотря на всеобщее возмущение. Уже солнце садилось, когда вся троица оказалась на другом берегу реки.